— Нет, мы пробовали это делать… — Лена медленно покачала головой. — Такие дети похожи на роботов. Случается, они превосходят обычных детей уровнем своего интеллекта, но что касается душевности, то это черствые, пустые люди.
— Душа, — пробормотал я, — понятие не научное.
— Вам надо поговорить с моим мужем, — сказала Лена. — Думаю, вы найдете с ним общий язык!
— Где же он? — спросил я нетерпеливо.
— Недалеко отсюда…
Она взяла со стола маленькую коробочку (я заметил, при этом взгляд ее потеплел) и сказал тихо:
— Мишель, ты слышишь меня?
Короткое молчание. Потом коробочка ответила:
— Да, милая.
— Мишель, у нас гость.
— Какой еще гость?
В его голосе не чувствовалось восторга.
— Странный гость, Мишель… — Лена улыбнулась. — С другой планеты.
Пауза длилась несколько мгновений, потом мы услышали:
— Ты это серьезно?
— Вполне.
И Лена в нескольких словах объяснила мужу, как я попал к ним и как выгляжу. Невидимый человек снова замолчал, явно раздумывая.
— Очень интересно, — пробормотал он. — Знаешь, пришли-ка его ко мне.
Лена взглянула на меня смеющимися глазами.
— Думаю, это не очень удобно, милый. Человек прибыл из такого далека… Почему бы тебе самому не прийти?
— Потому, милая, что рыба только что начала клевать… Извинись как-нибудь и все-таки пошли его…
— Хорошо, — сказала Лена и выключила маленький аппарат. Ее взгляд вновь остановился на мне. — Думаю, так вам тоже будет интереснее, — сказала она.
Мы вышли во двор, и я снова услышал протяжный, томный звук, на этот раз он раздавался где-то совсем рядом.
— Скажите, я могу увидеть это животное?
— Конечно.
Как я и ожидал, животное обитало в маленьком сарайчике недалеко от дома. Оно было крупное, с красивыми витыми рогами, и показалось мне уродливым, но стоило ему посмотреть на меня большими кроткими глазами, как я вдруг снова почувствовал, что сердце мое сжалось от странного, непонятного чувства.
— А где его детеныш? — спросил я.
— Теленок? В доме… Я собираюсь его купать. У меня не было сил отвести взгляд от этого создания, сильного и доброго. В какой же смутный период времени на нашей Дрии позволили погубить этих чудесных представителей животного мира?
— И у вас хватает жестокости убивать эти существа? — спросил я.
— Нет, этих мы никогда не убиваем…
— Ну не этих, а им подобных… Ее лицо помрачнело.
— Не надо больше говорить об этом. Пожалуйста! — попросила она тихо.
Лена привела меня к тропинке, которая вилась по склону между огромными старыми деревьями — таких я никогда раньше не видел. Пока я спускался дальше, меня стало преследовать чувство опасности — беспричинное, тревожное, не похожее ни на одно испытанное мною ощущение. Меня пугали вещи на первый взгляд совсем простые и естественные — тишина, лесная глушь, мрак, таящийся под густыми кронами. Казалось, вот-вот оттуда выскочит какой-нибудь дикий зверь, мелькнет страшной молнией и вопьется зубами в мою плоть. Что со мной происходило, какие инстинкты предков просыпались в глубинах моей души?.. Самое странное было то, что непонятное чувство опасности сопровождалось пониманием, даже узнаванием — вроде бы все было точно так, как и должно быть.
К моей великой радости, тропинка скоро стала шире, деревья — более редкими, а свет — более ясным. Еще несколько шагов — и моим глазам открылось русло могучей реки, напоминающей гигантское живое существо. Почти одновременно я увидел второго человека.
Должен признаться, в тот момент он произвел на меня более сильное впечатление, чем женщина. Я невольно остановился и посмотрел на него почти восторженно. Кого он напоминал? Возможно, он показался мне похожим на античного бога, героя далеких и смутных легенд нашей планеты. Он был очень высоким, мускулистым, с крупной головой на могучих плечах. В руках он держал тонкий прут с едва различимой на конце леской, которая сливалась с темной поверхностью воды. Да, он и правда ловил рыбу. В галереях античного искусства Дрии хранится множество фресок подобного содержания. Глядя на него, неподвижного, словно сошедшего с древней фрески, я снова ощутил неясное чувство страха.
— Не бойтесь, товарищ! — сказал он вдуг, не отрывая взгляда от своей удочки. — Идите сюда.
Голос у него был очень сильный, но приятный.
— А я и не боюсь, — пробормотал я обиженно. Именно в этот момент леска еле заметно дернулась, а когда успокоилась, человек повернул голову и посмотрел на меня. Взгляд его был настолько сильным и проницательным, что я замер, казалось, он пригвоздил меня к месту.
— Видите, вы все-таки боитесь, — улыбнулся он. — А надо, чтобы вы чувствовали себя уверенно, как дома… Пожалуйста, садитесь.
Я машинально опустился на землю, не имея сил оторвать глаз от его лица сказочного богатыря. Волосы у него были черные, а глаза — ярко-голубые.
— Как называется ваша планета? — спросил он, снова окинув меня довольно бесцеремонным взглядом.
— Дрия, — ответил я покорно, как ученик.
— Вы хоть что-нибудь знали ранее о существовании нашей старушки-Земли?
— Да, безусловно… Мы долго и внимательно ее изучали. И были уверены, что найдем здесь развитую цивилизацию.
— Надеюсь, вас направили сюда с добрыми намерениями.
— А как же иначе? — воскликнул я. — С самыми добрыми. Это редкий случай междупланетной взаимопомощи… Мы предположили, что наша цивилизация на несколько тысячелетий старше вашей… И хотели сократить процесс вашего развития.
Он ответил не сразу, в его глазах вспыхнуло и быстро погасло какое-то волнение.
— Вот и чудесно, — сказал он. — Неужели вы думаете, что это под силу одному-единственному человеку?
— Конечно нет!.. Мы хотели помочь вам знаниями, до которых вы еще не дошли… В моей голове, как в самой первоклассной кибернетической машине, запечатлены буквально тысячи томов из области химии, физики, биологии, медицины и всех других наук.
— И вы могли бы все это воспроизвести?
— Да, в самых мельчайших деталях… И без каких бы то ни было ошибок.
Он снова взглянул на меня своим пронзительным взглядом, но теперь в нем светилась значительная доза уважения.
— Признаюсь, земные люди не обладают подобными способностями. Выходит, вы — самое ценное на Земле живое существо… — И вдруг в его глазах мелькнула тень тревоги. — А ваш организм защищен от бактериальной среды нашей планеты?
— В этом отношении можете быть абсолютно спокойны, — ответил я. — Ой, что это там такое? Он посмотрел в сторону реки.
— Водяная змея. Безобидное существо.
— Почему она такая маленькая?
— Наоборот, это — прекрасный экземпляр.
— Что она держит в пасти?
— Жабу.
— У нас такого животного нет, — сказал я.
— Странно, — промолвил он, словно сомневаясь в этом. — А некоторые наши ученые серьезно считают, что от подобного животного произошел род человеческий. Признайтесь, оно вас напугало?
— Да, немного…
Он усмехнулся:
— Ну вот видите!.. Возможно, этот страх живет в вас с древнейших времен, когда змеи преследовали нас в темных морских глубинах…
Я снова ощутил внутренний трепет. Какой бы абсурдной ни была высказанная им мысль, в ту минуту она не показалась мне невероятной. И темная непрозрачная масса воды, и нависшие над ней густые кроны деревьев — вся непостижимая таинственность этой первичной природы делала его слова странно близкими и понятными. В это время змея, легко скользившая по поверхности воды, выползла на берег и скрылась в кустарнике.
— Может, нужно было помочь нашему предку? — спросил я неуверенно.
— И правда! — встрепенулся он. — Еще не поздно!. .
Отложив удочку, человек с неожиданной для его крупной фигуры подвижностью подбежал к кустам, в зарослях которых исчезла змейка. У нас, на Дрии, тоже есть змеи, очень редкие экземпляры — ученые иногда находят их в глубинных пластах моря, — но в сравнении с этим маленьким, юрким созданием они огромны…
И тут что-то произошло. Леска сильно натянулась и удочка медленно заскользила к реке. Даже сейчас мне трудно сказать, что я почувствовал в тот момент, прежде чем мне пришла на ум какая-нибудь мысль, я протянул руку и крепко ухватился за конец удилища. Меня будто током ударило, так сильно я испугался. Казалось, я перестал быть человеком и превратился в продолжение прута, который держал в руках, — я трепетал вместе с ним и вместе с ним в немом ужасе бился на водной поверхности. Я хотел было бросить удочку, но не смог, потому что всем моим существом наряду с ужасом овладевал азарт, какого ранее я никогда не испытывал. В конце концов, не в силах справиться с бурей накативших на меня ощущений, я крикнул:
— Мишель!
Переступив с ноги на ногу, я споткнулся о какой-то корень и со злостью дернул удочку. Живое существо на другом конце лески, казалось, испугалось этого рывка и перестало тянуть леску.
— Мишель!
Послышались быстрые шаги, Мишель подошел встревоженный, но, увидев, что происходит, как мне показалось, высокомерно рассмеялся.
— Ничего страшного, — сказал он. — Сейчас мы ее вытащим.
Он взял у меня удочку. Только сейчас я заметил, что она снабжена катушкой, которую Мишель начал медленно, осторожно сматывать. Но рыба сопротивлялась героически, и постепенно мои симпатии оказались на ее стороне. Я видел, как натянутая до предела леска мечется в воде, взбаламученной яростным сопротивлением рыбы. Повернувшись ко мне, Мишель сказал изменившимся голосом:
— Здоровенная! Давно такая не попадалась!
Лицо его раскраснелось. Этот серьезный человек искренне был взволнован своей варварской детской игрой… Но мне не хотелось смеяться над ним: ведь я тоже только что выглядел таким же жалким.
Когда в конце концов Мишель подтащил рыбу к берегу, я удостоверился, что она в самом деле «здоровенная» — весила она, наверное, больше чем я. Судорожно открывая и закрывая пасть, рыба пыталась избавиться от впившегося в небо крючка. Сердце мое болезненно сжалось от жалости. А человек — красный от напряжения, не знающий жалости, очень довольный — снова обернулся ко мне и предложил:
— Подержите-ка немного!.. Да не бойтесь вы, нет ничего страшного.
Первым моим желанием было отказаться, но уже в следующее мгновение какая-то непонятная сила бросила меня к нему. Я крепко ухватился за удочку. Тело мое, казалось, вдруг пронзили тысячи молний. Все во мне кипело и было невозможно понять, какое чувство во мне сильнее: я презирал себя и — боготворил, я плакал и безумно наслаждался борьбой… Мишель тем временем схватил сеть, закрепленную на металлическом обруче, и прыгнул в воду. Рыба испуганно шарахнулась, я, отлетев в сторону, во весь рост распластался на земле и… выронил удилище.
Но моя ошибка не была роковой. Поднявшись, я увидел, что Мишель торжественно выходит из реки, таща сеть, в которой билась огромная рыба. Меня охватило отвращение.
— Отпустите ее! — крикнул я. — Очень прошу вас, отпустите!
Он посмотрел на меня в растерянности, вздохнул и сделал такой жест, будто собирается бросить рыбу обратно в воду. Его лицо выражало бесконечное огорчение.
— Нет, нет!.. — вырвалось у меня.
Так, по моему желанию, рыба осталась на берегу. Мы долго ее рассматривали: я с трепетом, Мишель — со спокойным удовольствием, которое было мне неприятно.
— Это сом, — сказал он наконец, словно оправдываясь. — Старый разбойник… Целыми днями только и делает, что лежит на дне да пожирает всякую речную живность, какая попадается на глаза…
М-да, может быть, эта рыба и правда заслуживает наказания, подумалось мне. Но когда Мишель сказал, что приготовит из нее шашлык, я ужаснулся:
— Хоть этого не делайте!
— Почему? — усмехнулся он. — Ей теперь уже все равно.
— Но вам-то не должно быть все равно! — воскликнул я. — Вы-то понимаете, что это варварство?
— Понимаю, — согласился Мишель. — Только не всякое варварство плохо. Иногда оно помогает понять очень серьезные истины.
Пока он разжигал костер, мы продолжали спорить. Мне было трудно понять, что привело землян к столь странной смеси цивилизации и примитивизма. Мой ум был бессилен найти объяснение этому.
— А дело вот в чем, — сказал Мишель задумчиво. — Теперешнее наше общество — продукт естественного развития… Не знаю, как у вас, но у нас на Земле бывали времена, когда человечество оказывалось на распутье… Наряду с прогрессом, с усовершенствованием цивилизации начали обнаруживаться черты крайне удручающего явления: люди стали замыкаться в себе, терять свою доброжелательность, душевность, началось отчуждение. В нашем строго организованном обществе невероятно быстрое распространение получили философия отчаяния, всевозможные теории бессмысленности человеческого существования. Два века тому назад повальное распространение этой философии привело к тому, что миллионы людей погибали от вульгарного самоубийства и прочих самых причудливых форм отрицания жизни. Причины?.. О, это огромная тема, до сих пор занимающая умы наших ученых. Многие из них считают причиной происшедшего изменение исторических условий, при которых человечество существовало на протяжении веков. Или, конкретно, исчезновение физического труда, полный отказ от применения физических усилий, спад целенаправленности движения, отсутствие биологической приспособляемости к новым условиям, которое наши ученые не могли тогда преодолеть, отсутствие целей или их легкую достижимость. Конечно, не на последнем месте — приводящая в отчаяние мысль о конечности индивидуального человеческого существования. Но разве подобные кризисы не коснулись человечества Дрии?
Я ответил не сразу. Вот уж не ожидал, что в первые же часы моего пребывания на Земле мне зададут самый трудный из всех вопросов.
— Да, было что-то подобное, — ответил я неохотно. — Было время, когда вся цивилизация нашей Дрии исчезла в аналогичных условиях. Но мы не любим вспоминать об этом. Могу только сказать, что прежние жители планеты отличались от нас даже чисто физически. Судя по некоторым данным, внешне наши далекие предки очень походили на вас — они были рослыми, у них имелись зубы и волосы…
— Да-а? — протянул он.
— Но об этом я расскажу вам в другой раз. Сейчас я хотел бы добавить только одно, если я хорошо вас понял. Огромное наше солнце остывает, и борьба за существование на Дрии протекает гораздо острее и болезненнее. Вас же, землян, как я вижу, природа щедро облагодетельствовала.
— Вот то-то и оно! — ответил он живо. — В этом наша сила и наша слабость. И потому мы первым делом должны были возвратиться к стереотипу жизни прежних исторических эпох. Осуществление этой задачи стоило нам двух веков огромных усилий. Вы не представляете, сколько средств мы затратили, чтобы вернуть Земле облик, который в течение тысячелетий так легкомысленно искажали…
— Неужто это так важно? — спросил я скептически. Он почувствовал иронию и быстро взглянул на меня.
— Нет-нет, это не возврат к примитивной жизни. Мы усовершенствуем формы нашей современной цивилизации. И самое главное для нас — это общность человеческого рода, его цепей и идеалов. А вторая основа, на которой крепнет (ну хотя бы в настоящий период!) наша человечность, наша нравственность, — это искусство.
— Искусство? — переспросил я недоверчиво. — Что общего имеют эти проблемы с искусством?
— Как что? Разве на Дрии нет искусства?! — изумился Мишель.
— Конечно, есть…
— Какие виды? — перебил он нетерпеливо.
— Самое древнее — живопись. За ней идет музыка. И, как продукт новейших достижений цивилизации, — кино во всех его разновидностях, включая экранное воспроизведение наших мечтаний и чаяний.
Последние мои слова его явно заинтересовали. Расспросив меня более подробно, Мишель воскликнул, что это чудесно. Однако, поразмыслив, добавил без энтузиазма:
— Но в то же время и опасно. А теперь скажите мне — какова ваша литература?
Это понятие мне не было известно и не вызвало в моем сознании никаких ассоциаций. Мы потеряли четверть часа, пока разобрались, о чем идет речь.