Ехать не хотелось. Да что там, ехать просто не было сил. Зато была сила воли. Поэтому он призвал своих подчиненных, назначил одного из них «герцогом» на время своего отсутствия, сменил привычную одежду на неброский мундир лейтенанта и, завернувшись в плащ и надвинув на глаза шляпу, покинул гостеприимный замок в компании двух лучших своих бойцов. Остальные должны будут присоединиться к нему позже.
Архив Храма располагался, конечно же, в столице. В старой столице, Глезе, что была оставлена несколько веков назад, когда пересохли реки, питавшие водой плодородную долину, в центре которой она располагалась. Главный Храм, как, собственно, и королевский дворец возвели на новом месте, в центре нового города, назначенного столицей. А вот храмовый архив трогать не стали. Хранилище, созданное при участии самого Деуса, было, несомненно, надежней любого, которое могли бы построить люди. Да и при транспортировке иные реликвии могли погибнуть, а иные тайны попасть на глаза недостойных.
В заветную долину герцог добрался сильно после полудня. День был не только солнечный, но и жаркий. Нательная рубаха насквозь промокла от пота, дорога нещадно пылила. Пыль оседала на лице, першила в горле. Не замедляя движения, Александр снял с пояса флягу и поднес к губам. Позволил себе небольшой глоток, сполоснул рот, изгоняя ощущение сухости и скип пыли на зубах. На глаз прикинул, что до храмовой твердыни осталось не более получаса резвым галопом.
И кулем повалился на дорогу, роняя так и не закрытую флягу и проливая последние остатки воды. Тьма накрыла герцога мгновенно. Боли от удара о землю он уже не ощутил.
* * *
Грудь жгло. Терпимо, но неприятно. Александр поморщился, повел рукой, стремясь стряхнуть с груди неведомую гадость. Однако чьи-то пальцы — куда более сильные и уверенные, чем у все еще ощущавшего слабость герцога — перехватили его запястье почти мгновенно.
— Не стоит, брат мой. Надо стерпеть, — раздался спокойный, но непреклонный голос.
И герцог заставил себя открыть глаза — просто, чтобы взглянуть, кто вздумал набиваться ему в братья. Брат у него был один — король, да и тот двоюродный. Прочих же надлежало ставить на место сразу.
Гладкие серые стены небольшой комнатенки, одно узкое стрельчатое окно, дающее не слишком много света и немолодой уже монах из братства Единого, устроившийся на табурете напротив его ложа. Что ж, не так и плохо. До храма, выходит, он все же добрался.
— Я благодарен, что вы приютили и оказали посильную помощь. Однако боюсь, этого слишком мало, чтоб я стал членом вашего братства.
— Не все выбирают узкий путь, — невозмутимо кивает монах. — Но все мы во власти Деуса.
— Что это за гадость у меня на груди? — теософские беседы герцога интересовали мало. — Она жжется.
— Гадость не на груди, путник, гадость у тебя в груди. Лярга, — охотно пояснил монах, встретив недоуменный взгляд. — Присосалась и пьет твои жизненные силы. Но ты не бойся, ты пришел в правильное место. Сила Деуса способна сокрушить эту дьявольскую сущность. Амулет защитит тебя от алчности твари, а обряд очищения полностью разрушит привязку.
— Что ж, похоже, я действительно пришел в правильное место, — герцог осторожно сел, придерживая рукой круг светлого металла диаметром чуть меньше его ладони, что вызвал у него изначально столь резкую неприязнь. Тут же заметил, что амулет крепится на цепочке, уже надетой ему на шею, а значит, не убежит. Руку убрал. — Так что это за тварь такая — лярга? Почему я прежде о ней не слышал? И с чего ты решил, что мои проблемы именно в ней? Жаркий день, дальняя дорога, слабое здоровье — есть и попроще причины для банального обморока.
Признавать, что свалился в «банальный обморок» было герцогу до крайности неприятно. Тем более, что слабым здоровьем он не отличался никогда. Но мистическая «лярга», выпившая его жизненные силы… Переложить на нее вину за собственную слабость было слишком заманчиво, чтоб он позволил себе поверить. Без доказательств он на веру вообще ничего не принимал, жизнь научила.
— Лярга… — неспешно протянул монах, словно решая, а стоит ли делиться подробностями. — Темная она сущность, путник, демонская. И вроде изгнаны они стараниями Пресветлого Деуса за вечную грань, но вот проникают все же. Помыслы нечистые дорогу им открывают, желания греховные…
— Интересно… — скептически протянул Александр. Проповеди он и в храме не слишком внимательно слушал. А тут, похоже, на краткий пересказ нарвался. — И какие ж мои желания… греховные этой «сущности» дорогу открыли?
— Так то тебе лучше знать, путник, какие мысли тебя по ночам покоя лишают, да сладостным искушением изводят. Тут уж кто смерть врага в деталях продумывает, кто желанной женщиной мысленно обладает. Лярге-то все равно, что пить, лишь бы наливали полнее. А уж она тебе для того ни красок не пожалеет, ни образов чувственных. Как наяву видеть будешь, да ночь от ночи все ярче…
— Да что-то не вижу пока, — оборвал герцог вдохновенные речи. Проблемы братии его уж точно не мучали. Это они сначала от женщин отказываются, потому как поставил Деус сих существ презренных, от века Черной богиней испорченных, значительно ниже мужчин. А после грезят ими ночи напролет, стирая ладошки до мозолей. А виноваты в мечтах их грешных какие-то «лярги», значит. Ну конечно, не сами ж. — Сплю крепко, без сновидений. Проблем с убийством врагов не имею. Из обладания женщиной тоже проблемы не делаю. Так что проводи меня лучше к Хранителю Архива. Разговор у меня к нему куда серьезней, чем о каких-то «ляргах».
— Хранитель не покидает Архива, путник. И лишь потомок Рыцарей Деуса может войти туда и задать…
— Ну, вот как потомок Рыцарей Деуса, я и желаю войти и задать. Проводи.
Монах взглянул на своего гостя слегка скептически, все же мундир лейтенанта для потомка Рыцарей несколько простоват. Но спорить не стал, да и доказательств не потребовал. Есть Арка портала, самим Деусом созданная, она разберется.
— Что ж, идем, — он направился к двери, и обернулся, поджидая гостя.
Тот встал на ноги, обулся, оправил одежду. Медальон, подумав, снимать не стал, просто убрал под рубаху. Вот поговорит с Хранителем, тогда и решит. С некоторых пор с ним явно какая-то мистическая гадость творится. А уж лярги тому виной или не лярги, и как от них защититься — будем разбираться, он за тем и приехал. Старательно застегнув мундир до последней пуговички, герцог направился за своим провожатым.
Из небольшого келейного корпуса, где пришел в себя герцог, монах вывел его во двор. Обычно внутренние дворики монастырей утопали в зелени, однако здесь, видно, сказался недостаток воды в долине — земля была голой, без единой, даже самой пожухлой травинки. А вместо деревьев стояли камни, огромные валуны, расколотые, либо покрытые трещинами от вершины до основания.
— Это что-либо значит? — поинтересовался Александр у монаха.
— Расколотые алтари. Напоминание о том, что враг не дремлет, и никакая победа не может быть окончательной. Незримый бой во славу Деуса мы все ведем в своем сердце каждый миг своего бытия. И если откажемся от этой битвы — еще не один алтарь покроется трещинами.
Герцог кивнул, соглашаясь. Он лучше других понимал, насколько сильно порой их бог нуждается в защите. Вот, например, сейчас, когда алтари Деуса стали лгать, выдавая подлог за истину.
Архив находился внутри скалы, охраняемый ее незыблемой мощью. Небольшой крытый портик перед входом позволял настроиться на нужный лад, омыть руки в каменной чаше в знак чистоты своих намерений. И остаться наедине со своим высоким предназначением — только потомок Рыцарей мог находиться в портике в тот миг, когда открывался вход. Будь рядом хоть один посторонний — и даже самая чистая кровь не в силах будет провести внутрь.
Монах ожидаемо остановился у входа в портик, предоставив гостю возможность действовать самому. Герцог уверенно прошел внутрь, положил руки на знак Деуса на каменной двери, мысленно произнес на древнем наречии короткую клятву верности Истиного Рыцаря, что являлась паролем для входа. Дверь дрогнула и… не открылась.
Александр нахмурился. Оглядел портик — тот был совершенно пуст. Кинул взгляд на монаха — тот стоял в двух шагах от ступеней и демонстративно рассматривал расколотые камни. Прокрутил в уме клятву — он помнил ее прекрасно, ошибиться не мог. Пожав плечами, герцог вновь положил руки на знак Деуса и повторил процедуру. С тем же успехом. Дверь отчетливо дрогнула, словно собираясь открыться и впустить его. Но не открылась.
— И как я должен это понимать? — старательно сдерживая гнев, обратился он к монаху. Все же герцог привык, что двери перед ним открываются. Любые двери, даже те, что вроде как, не должны. Но право войти в эту дверь он имеет еще от рождения. И этим правом он пользовался неоднократно — и безусым юнцом во время торжественного посвящения, и будучи уже начальником Сыска — куда менее торжественно, но с куда большей пользой для дела. Теперь же…
— Возможно, родство господина с Рыцарями Деуса не так очевидно, как ему рассказывали об этом в детстве…
— Не возможно. Я уже бывал здесь прежде и намерен войти сюда вновь, — он чуть заметно поморщился: от резкого движения выданный монахами оберег сдвинулся и сильнее обжег кожу. Пронзенный внезапной догадкой, он резко расстегнул верхние пуговицы мундира и содрал с шеи сомнительную побрякушку. Отбросил прочь, под ноги монаха. И вновь попробовал открыть дверь. Стало хуже: теперь дверь даже не дрогнула.
— Дверь не откроется тому, кто сам открыт порождениям тьмы, — раздался новый голос от входа в портик. Герцог резко обернулся, не срывая раздражения. Однако гневные слова придержал. Подошедший был ему знаком. Настоятель монастыря встречал его лично при прошлых визитах. Встречи с ним герцог затребовал бы и теперь, если бы не стремился избежать излишней огласки. Впрочем, огласки уже не избежать. Но попытаться можно.
— Я лишь простой лейтенант, преподобный. И о порождениях тьмы мне известно не слишком много. Как раз хотел кое-что уточнить.
— Тогда, наверное, лучше пройти ко мне в кабинет, — понятливо кивнул настоятель. — И вы напрасно избавились от амулета. Это не он не пускает вас внутрь, лейтенант, — он невозмутимо поднял и протянул герцогу отброшенный им предмет.
— Тогда что же? — амулет герцог принял и за настоятелем двинулся без возражений. Стоять у закрытой двери смысла не было.
— Лярга, — спокойно отозвался служитель храма. — Та, что выпила из вас все силы. Она суть порождение демоново, и способна не только иссушать вас, но и побуждать к угодным демону действиям и поступкам. Лярга не имеет плоти в этом мире, но все же она сущность. А значит, вас с ней — уже двое. Вы пытаетесь провести демонскую сущность в святой Архив, и удивляетесь, что вам не открывают?
— Да какая «лярга»? — не выдержал герцог. — Вы утверждаете, что она не имеет плоти, и, тем не менее, на глаз, сходу, ее у меня определили. Не слишком ли вы спешите с выводами, преподобный?
— Не стоит горячиться, — настоятель неторопливо прошел в кабинет, занял свое место и указал герцогу на стул напротив. — Извините, ваше высочество, особой роскоши предложить не могу. Мы вас… не ждали.
— Дошли слухи о моем нахождении совсем в другом месте? — понятливо кивнул герцог. — Я был бы благодарен, если бы вы не стали их развеивать.
— Как будет угодно вашему высочеству. Так вот, возвращаясь к вашему вопросу. Разумеется, ни я, ни моя братия, не сможем определить ляргу «на глаз». Глазу она невидима. Но характер вашего недомогания, о котором мне доложили, активация амулета, помещенного вам на грудь, да и отказ Двери впустить вас — все один к одному указывает на присутствие у вас этой нечисти.
— Что ж… — герцог задумался. — Скажите, а призрак… видение давно умершей девушки… Это может быть как-то связано… с появлением у меня этой сущности? — в самом деле: все началось именно с нее — с Анабель. Стоило вспомнить — и Александру вновь почудился аромат фиалок.
— Призрак? Призраки суть неупокоенные души. Они могут являться нам, пугать, просить… Но присосаться энергетически — нет, не слышал.
— А лярга? Я правильно понял, она не может стать видимой?
— Ну почему же, в ваших мечтах… фантазиях, которые она стимулирует — она может стать очень и очень реальной, принимая самые желанные для вас облики и совершая самые желаемые вами действия. Сны, посылаемые ей, столь красочны и столь реальны, что жертва уже и не хочет просыпаться. И даже просыпаясь — продолжает грезить наяву. Насколько это энергозатратно — вы и сами уже ощутили, ваше высочество, иначе не приехали бы к нам искать ответы. И вы абсолютно правы — если от лярги не избавиться, она пустит вашу жизнь под откос, вы не сможете нормально жить, не сможете ничем заниматься. Вы просто запретесь в собственной спальне, сутками предаваясь мечтам и медленно угасая.
Что-то тут не сходилось. Красочных и реалистичных снов, от которых не хотелось бы просыпаться, герцог припомнить не мог. Разве что Анабель — если допустить, что она не призрак, а его греза наяву… Но если говорить о желаниях — так он желал бы не просто побегать за ней по улицам. А она ушла. Заманила его в тот притон и просто ушла, и больше не возвращалась. Других снов и грез с тех пор не было. А сила утекала. И звездочка…
— Скажите, преподобный, а доводилось ли вам слышать о мужьях, утверждавших, что они никогда не вступали в брак, хотя звездочка на их ладони говорила обратное?
— Мир полон отступников и безумцев, — безразлично пожал плечами настоятель. — Или вы полагаете, что лярга могла заставить их забыть жену? — попытался понять он, к чему вопрос. — Лярга заставит забыть все, ваше высочество: и жену, и отца, и детей. Вот только тот, кто одержим ляргой, уже не станет никому ничего доказывать — ему попросту будет все безразлично.
— Что ж, понятно, — кивнул в ответ герцог. Ему точно надо в Архив. Настоятель знает слишком мало и из третьих рук. — Если я правильно понял, вы сможете провести обряд очищения и избавить меня от этой нечисти?
— Да, разумеется. Надо все подготовить. Это недолго. Уже на закате мы сможем начать.
Герцог вновь кивнул и поднялся, завершая беседу. Оставалось надеяться, что обряд будет действенным и поможет ему, наконец, войти в Архив. Слишком уж неправильной, если верить словам преподобного, была его личная лярга.
Время до обряда герцог провел без всякой пользы, проще говоря — потерял. Какой-либо новой информации — ни о мифических ляргах, ни по делу о его исчезнувшей супруге — получить не удалось. Отдых и молитва, которые были ему рекомендованы, тоже толку не принесли. Он не чувствовал себя усталым, чувствовал обессиленным, и отдых эти силы не возвращал. Молить Деуса? О чем? Все, что с ним случилось, с попустительства Деуса и произошло, и коли Деус не смог избавить его от подобной участи изначально, не сможет и теперь. Напротив — это ему придется всех спасать: и себя, и репутацию Деуса, и покой государства.
— Как же ты дошел до такого? — вздохнул он с укором, глядя на огромный камень, темнеющий на возвышении. Косые лучи солнца, проникающие сквозь высокие окна в западной стене храма, чертили светлые полосы на холодном полу, но до алтарного камня уже не доставали. Близился закат, время бездействия, наконец, истекало.
Обряд был долгим, занудным и откровенно скучным. Монахи, кружащие вокруг герцога, поочередно взывали к Деусу, зачитывая различные древние статуты, словно пытаясь обосновать законодательно, почему именно бог должен помочь.
«Да, — хмыкал про себя герцог, — Деус — бог закона, все верно. Вот только моя «лярга» — она для него тоже законна. Неведомый Статут Преми, который использовали во время заочной женитьбы — это тоже статут. А значит — тоже закон для Деуса». Особых изменений он в своем самочувствии не замечал. И даже задремал бы от монотонности и однообразия происходящего, если бы ему дали хотя бы присесть. Не давали. Приходилось терпеть эту канитель стоя, а временами и совершая вместе с монахами какие-то глубокомысленные круги вокруг безмолвного алтаря.
Было, должно быть, уже глубоко за полночь, когда заунывное чтение божественных законов сменила музыка — резкая, дробная, заставившая все же умудрившегося задремать герцога резко вздрогнуть и с недоумением оглядеться. Одежды монахов сменились. Вместо привычного с детства небесного цвета их длиннополых одеяний — короткие алые туники с темными штанами и много белого металла, подобного тому, что, что висел у герцога на шее. У монахов же кроме дисков на шее имелись еще широкие браслеты на запястьях, предплечьях и щиколотках. А так же восьмигранные плоские шапочки на головах, полностью расшитые пластинами этого металла. В руках у большинства — странные металлические трещотки, чьи резкие звуки и заставили герцога сначала очнуться, а затем все сильнее морщиться от неприятного шума. Один шум бы он, впрочем, стерпел. Вот только жжение в груди стало невыносимым. Казалось, свет множества свечей, отразившись от начищенных до зеркального блеска дисков, хлынул ему в грудь — невыносимый, обжигающий. Нет, выжигающий ему внутренности — все, подчистую, от ребер до позвоночника. Больше не было сердца, не было легких — только нестерпимо пылающий свет, пульсирующий под ставшей прозрачной кожей.