Никто не мог?
Да, это странно, но, несмотря на то, что я все время ною, что меня никто не понимает, что мне нужна поддержка, когда кто-то начинает лезть мне в душу, когда кто-то каким-то образом смог что-то понять в моих рисунках, меня начинает тошнить. Меня пронизывает такая сильная злость, такая ненависть к этому человеку, что мне охота убить его, охота накричать, сказать, что мне противно его общество, прогнать… А после этого рыдать в подушку о том, что никто меня не понимает.
Опираюсь руками на края унитаза. Этот вкусный завтрак покидает меня, полностью опустошая все внутри. Я не вызывала рвоту, оно само началось, и мне никак не проконтролировать этот процесс. Кашляю, давясь. Отвратительный запах, отвратительная ситуация, отвратительная я.
Мне хочется вырваться, снять с себя невидимые оковы, которые сама себе прицепила.
Поднимаюсь, подходя к зеркалу.
Откуда, черт возьми, это чувство? Все же было нормально.
Включаю воду.
Да, было, до тех пор, пока я не вернулась сюда.
Умываю лицо, давя на глаза. Что мне делать? Насколько я помню, то последний урок, на который я могу успеть, ведет мистер Монтез. Мне не по душе идти к нему одной.
Смотрю на свое отражение.
Пойти к Дилану? Мне не хочется навязываться. Мне жутко охота поговорить с ним, посидеть в одной комнате, но, зная его характер, он может прогнать меня.
Я боюсь достать его своим нытьем и присутствием.
Но, что мне в таком случае остается делать?
Что?
Мать твою, что?
Шлепок.
Моя голова чуть повернута в бок, спутавшиеся локоны прикрывают красную от удара щеку. Мне нужно успокоиться и прийти в себя. Вновь поднимаю ладонь, готовясь повторить удар. Сжимаю в кулак. Так не пойдет. Отступаю к стене позади и опускаюсь на пол возле унитаза. Подношу руку к губам, приоткрывая рот.
Кусаю кисть. Сильно вонзаю зубы в кожу, словно псина, желая разорвать её, позволив крови выплеснуться наружу.
Мое лицо краснеет. Мычу, сильнее кусая, после чего убираю руку, чувствуя некое наслаждение. Прикрываю глаза, стараясь уловить это ощущение и запомнить его. На мгновение мне становится легче, но после все вновь повторяется, вновь внутри образовывается дыра, и я опять кусаю себя.
Я живу с родителями. Мой отец очень хороший человек, который всегда поддерживает меня. Моя мать – женщина с нелегкой судьбой, которая пытается наверстать упущенное и сильно беспокоится о моем здоровье.
Но им не понять меня. Не понять моих чувств. Им кажется, что все обо мне известно, как о личности, ведь моя улыбка практически не исчезает с лица на протяжении всего дня.
Но это не так. Они совершенно не знают меня.
Стук заставляет меня опомниться. Он вырывает меня из какого-то странного состояния, словно все вокруг было каким-то кино, за действием которого я наблюдала со стороны..
Хмурюсь, потирая лицо: я в комнате.
Поднимаюсь с кровати и иду к окну, понимая, что кто-то стучит по стеклу.
Неужели Дилан?
Открываю окно, щурясь от света, что сочится из его комнаты. Уже вечер? Сколько же времени я пробыла в этом депрессивном состоянии?
Смотрю на парня, который оперся руками на оконную раму:
- Ты не ходила в школу?
Я не сразу понимаю, что он говорит, поэтому реагирую медленно на его слова:
- А, нет, я не ходила, - качаю головой, теряясь. – Ты чего-то хотел? – кажется, вопрос звучал грубо, ведь О’Брайен хмурит брови:
- Хотел поговорить о Кэтрин.
- О Петре? – уточняю, и Дилан закатил глаза:
- Так, я могу войти?
Я окончательно «просыпаюсь», уставившись на парня:
- Д-да. Конечно, - отхожу от окна, освобождая место.
Стоило Дилану начать перебираться, как дверь в его комнату распахнулась, и на пороге я увидела женщину в красивом костюме. Она с каким-то ужасом взглянула на Дилана, который уже перелез ко мне, оборачиваясь. С губ слетает вздох, когда женщина растерянно приоткрывает рот, а парень, словно не замечая её, закрывает мое окно, зашторивая его.
Смотрю на О’Брайена, ожидая, что он сам объяснит, но парень лишь проходит к моей двери, закрывая её, предварительно выглянув в коридор.
- Кто она? – спрашиваю, желая выглянуть в окно, но Дилан останавливает:
- Не важно, - садится на мою кровать. Он ведет себя не скованно, словно у себя дома находится. Я же смущенно подхожу, опускаясь рядом:
- Значит, Петра?
Парень роется в карманах, вытаскивая оттуда смятую бумажку, которая оказывается фотографией. Я беру её, тут же узнав девушку, запечатленную на ней:
- Это Петра.
- Это Кэтрин, - поправляет Дилан. – Почему ты зовешь её так?
- Я встретила её у автобусной остановки, и она так представилась мне, - пожимаю плечами. – О чем именно ты хотел поговорить? – поворачиваю голову, смотря на парня, который хрипло и как-то слабо отвечает:
- Я думаю, что до тебя уже дошла вся суть.
Я продолжаю вопросительно смотреть на него, отчего Дилан тяжко вздыхает:
- Кэйли, Кэтрин уже как год мертва.
Я подозревала это, но стоило мне убедиться, как по коже пробежали мурашки. Действительно, я разговаривала с человеком, которого давно уже нет в живых? Само осознание этого заставляет рассудок мутнеть, поэтому верчу головой, выдавливая из себя:
- Что с ней произошло?
Дилан же вел себя спокойно:
- Я не знаю подробностей, но помню, что за несколько дней до её смерти, она довольно странно себя вела, жаловалась мне на головную боль и боль в груди. Я советовал ей съездить в больницу, но она все отмахивалась. Кэтрин практически прекратила покидать дом после смерти её матери.
- А с ней-то что случилось? – поднимаю брови.
- Утопилась в ванной, - непринужденно отвечает, а к моему горлу подступает тошнота. В той ванной, в которой я изо дня в день моюсь, утопилась женщина?
- А Петра? То есть, - вздыхаю, - Кэтрин?
- Её нашли в этой комнате, - Дилан осматривается. – У неё был разрыв сердца.
Какого черта он это все мне говорит? У меня и так уже нервы на пределе, а тут ещё и такие подробности выясняются.
- А раньше ты не мог мне об этом сказать? – отвожу взгляд, хмурясь.
- Раньше я вообще с тобой контактировать не хотел, - усмехается, на что я ворчу:
- А чего сейчас-то? Повышенный интерес, потому что я живу в доме, где происходит черти что?
Дилан закатывает глаза:
- У тебя талант раздражать людей.
- Мне ещё далеко до тебя, - отвечаю. – И вообще, мне нужно лечь спать пораньше, чтобы завтра пойти в школу, так что, если у тебя все, то свободен, - это совершенно не те слова, которые мне хочется ему сказать.
Дилан молчит, смотря в стену, после чего выдыхает через нос, говоря:
- Тебя не пугает то, что ты будешь спать в таком месте?
Я взрываюсь:
- Пугает! Ещё как пугает! – поднимаю голову, начиная жестикулировать руками. – Я превращаюсь в параноика, который подскакивает от каждого шороха. У тебя-то все в порядке. Ты ведь не здесь обязан спать, есть и вообще жить.
- Почему бы вам не съехать? – спокойно интересуется.
Я тру лоб, прикрывая глаза от усталости, которая вдруг начала давить на виски:
- У нас плохо с деньгами сейчас. Пока не выплатим все долги, никуда не уедем.
- Ясно, - коротко отвечает, шмыгая носом. - Ладно, я…
- Как думаешь, - перебиваю, смотря на свои коленки. – Что убило Кэтрин?
Дилан молчит, поэтому я продолжаю:
- Думаю, в этом доме что-то живет. Оно её и убило. Мне кажется, Петра хотела предупредить меня, потому что я не так часто видела её, но в эти моменты она казалась мне какой-то опечаленной, - хмурюсь, поднимая глаза на О’Брайена, который так же смотрел на меня.
- Я не могу на это ответить, - пожимает плечами, поглядывая в сторону окна. – И сам я не очень понимаю всего, потому что не могу полностью поверить в происходящее, но… - облизывает сухие губы. – Я могу только одним тебе помочь…
Стук в окно.
Я хмурюсь, смотря в сторону подоконника. Дилан шепчет:
- Или же ты мне поможешь.
Не понимаю, вновь оборачиваясь:
- В смысле?
- Могу я переночевать у тебя?
Я приоткрываю рот, нервно ухмыляясь:
- Ты. Хочешь. Переночевать. В этом. Месте? – поднимаю брови. – Это я так уточняю.
Дилан недовольно цокает языком:
- Выручка – я помогаю тебе, ты мне.
Стук повторился, после чего послышался голос за стеклом. Я задумалась:
- Эта женщина. Кто она такая?
- Никто, - ворчит.
- Ты собираешься переночевать у меня в комнате, в доме, где живет какая-то «хрень», лишь бы не возвращаться к себе, ведь там она. И ты говоришь, что эта особа – никто?
- Кэйли, - грубо произносит мое имя, уставившись на меня. Я так же смотрю на него, и мой голос постепенно пропадает, а в горле пересыхает. Что ж, если ему не охота говорить, то ладно. В любом случае, мне не хочется ночевать здесь одной. Хотя, лучше было бы перекантоваться у него.
Киваю, шепча:
- По рукам, О’Брайен, - смотрю на щеколду. Дверь заперта, значит, мать и отец не смогут войти. Дилан последовал за моим взглядом, говоря:
- Твои родители не войдут, а вот «оно»…
Оно? Так теперь будет называть эту сущность?
Прижимаю колени к груди:
- Тогда ты выключай свет, ибо с кровати я не слезу, пока утро не наступит.
Дилан молча поднимается, идя к выключателю. Не думаю, что ему не страшно, просто он не показывает это. Он вообще умело скрывает свои эмоции, какими бы они не были. В этом я завидую ему.
Щелчок, и комната погружается во мрак.
Дилан спокойно возвращается к кровати, и мои щеки начинают гореть: только сейчас понимаю, что спать придется в одной кровати с ним. Впервые рада, что темно. Дилан не увидит моего смущения.
Парень забирается на кровать, когда я откидываю одеяло, прижимаясь к стене. Он ложится, удобнее располагаясь на моей подушке. Я тоже кладу на нее свою голову, хмурясь:
- Эй, - шепчу. – Все-таки тебе не нужны очки. Ты прекрасно видишь.
Дилан вздыхает, накрываясь одеялом, как и я:
- Думай, как хочешь.
Слабо улыбаюсь, кивая, после чего спрашиваю:
- Какие у вас были отношения с Кэтрин?
Дилан задумался:
- Мы были друзьями.
- Что-то не похоже.
- У неё не было друзей, - перебивает.
- Почему? Она мне понравилась. Не думаю, что у неё скверный характер.
- Линк настроил всех против неё.
- Этот гад меня раздражает.
Дилан усмехается:
- А то.
Я хмурюсь сильнее:
- Погоди, то есть, мать Линка – это мачеха Кэтрин. Получается, у Линка нет матери, если она утопилась.
- Ты просто спец в выстраивании логических цепочек, - его сарказм очевиден.
Это многое объясняет в Линке, но это не дает ему право вести себя, как последний кретин.
- Кэйли, скажи… - начинает О’Брайен. Но я перебиваю:
- Почему ты зовешь меня «Кэйли»?
- Это одна из форм твоего имени, что не так? – не понимает.
- Просто, меня так никто не звал, кроме моей бабушки, поэтому мне немного не по себе, - объясняю.
- Тогда, присоединяюсь к твоей бабушке. Мне больше нравится то, как звучит без «н».
- Моя бабушка умерла, так что, ты такой один остался, - улыбаюсь.
- Соболезную, - ровно произносит, и я сразу понимаю, что говорит он это без чувств:
- Да. Она была классной. Заботилась обо мне, пока мать работала. Мне её не хватает.
- Это удивительно, - вдруг говорит Дилан каким-то растерянным голосом, заставляя меня беспокоиться:
- Что именно? – смотрю на него, приподнявшись на локоть.
- То, как ты говоришь о ней. Я не понимаю этого.
- Может, потому что ты никого не терял? – предполагаю, вновь опуская голову на подушку.
- Нет, терял, но… - заикнулся.
- Но, что? – мне не хочется, чтобы он молчал, ведь мы с ним, наконец, установили контакт. Я могу назвать наши отношения «дружбой», и это радует. Правда, все между нами слишком неустойчиво, поэтому надо быть аккуратней.
- Я ни с кем раньше об этом не говорил…
Меня тут же передергивает, но мурашки бегут от приятного ощущения. Дилан ровно дышит, сглатывая:
- Понимаешь, мои чувства и эмоции немного не такие. Они словно утрированы, понимаешь? Это очень злит, ведь я не понимаю многое из поведения людей, поэтому стал изучать все с помощью справочников, но так ни к чему не пришел, - теперь он приподнимается на локоть, открыто говоря со мной. – Я помню, как ты говорила о своих родителях. О том, что они разведены, и я помню выражение твоего лица. Мои родители тоже разведены, но я не чувствую подобного: не ощущаю печали, тоски, я не истощен морально. Единственное, что меня изводит внутри, так это чувство некой пустоты.
Я переворачиваюсь на спину, продолжая внимательно смотреть на парня, который открывается мне.
Он. Открывается. Мне. Он делится со мной чем-то, и это удивительно.
- Даже Кэтрин? – спрашиваю шепотом. – Когда она умерла, ты ничего не почувствовал?
Дилан покачал головой:
- Нет, ничего. Я просто посмотрел новости, в которых рассказывалось о смерти её матери и её самой, после чего поужинал и лег спать, - вспоминает. – Больше ничего.
Мне становится жарко. Я сглатываю, желая хоть как-то промочить горло, и поднимаю ладонь, аккуратно касаясь пальцами щеки парня. Тот не реагирует, поэтому я пересиливаю себя, спрашивая:
- Сейчас тоже ничего не чувствуешь?
Дилан молчит. Я сжимаю губы, дыша через нос, и медленно скольжу пальцами по его скулам к виску. Парень никак не реагирует, продолжая просто смотреть на меня. В темноте мне не видно его глаз, а так же мне не понять то, о чем он думает, но, если все то, что он мне сказал сейчас, – правда, то это многое объясняет: то, почему он не отвечает на побои, то, почему молчит, никак не реагируя на издевательства, то, что он не боится оставаться у меня дома, то, что он так спокойно лежит со мной в кровати, ведь даже его сердце спокойно стучит, а дыхание не сбивается.
Это странным образом задевает меня.
Значит, он ничего не чувствует ко мне?
Он не видит во мне девушку?
Касаюсь его волос, убирая руку:
- Что ж, думаю, ты прав. Но, почему ты такой? – знаю, вопрос звучит неправильно, но никак иначе не могу его построить.
О’Брайен ложится, просовывая одну руку под подушку, и смотрит на меня:
- Я не знаю.
- Думаю, ты просто ещё ни к кому толком не привязывался, вот и все, - объясняю. – Или же, в прошлом произошло то, что могло сильно пошатнуть твою психику, после чего ты закрылся?
Дилан долго и мучительно смотрит на меня, не моргая, отчего становится жутко, но, наконец, прикрывает глаза:
- Спи, завтра в школу.
Вот же. «Отрезал». Но значит ли это, что я попала в точку?
Дилан продолжает лежать с закрытыми глазами, а я не могу уснуть. Воздух вокруг становится иным: он тяжелеет. Душно. Аромат, что исходит от О’Брайена заполняет мои легкие. Этот запах такой же, как и в тот раз, когда я чуть ли не вывалилась из окна. Кажется, это было не так давно, но тогда я бы и подумать побоялась, что буду спать с ним в одной кровати. Так близко.
Мне становится жарко под одеялом, но боюсь шевельнуться. Темнота вокруг стала гуще, отчего неприятные мысли вновь полезли в голову.
Но все это как-то уходит на второй план, ведь мысль о том, что Дилан никак не реагирует на меня, немного печалит. Что могло с ним произойти? Что так изменило его? Что…
Скрип.
Я моментально прекращаю думать, прислушиваясь.
Скрип повторился отчетливее.
Это шаги. Это скрип половиц. Это Оно в коридоре.
Мое дыхание сбивается. Страх овладевает моим разумом, но при этом сковывает движения.
Скрип.
Я теряюсь, шепча:
- Д-Дилан? – касаюсь его плеча под одеялом. Парень глубоко дышит. Спит?
Скрип.
Я определенно сойду с ума.
- Дилан, - дергаю его, но парень не реагирует. – Боже, - пищу, слыша знакомый звук.
Щеколда. Она открылась. Словно кто-то рывком её сдвинул.
Скрип двери.
Мое тело немеет, а глаза становятся тяжелыми. Мои ногти впиваются в кожу Дилана, который продолжал спать. Но ещё более странный звук заставляет меня вовсе терять рассудок: такое ощущения, словно оно крадется. Крадется на четвереньках. Я слышу шорох. Оно уже близко, поэтому заставляю себя закрыть глаза, сильно сжимая веки. Все внутренние органы готовы выйти вместе с рвотой, что так просится наружу. Мне настолько хочется блевать, но я держусь.