Она задавила готовую вновь начаться истерику и обратилась к матушке:
– Здравствуйте! Простите, что я вот так, без приглашения, к вам пришла. Я стучала, но никто не отозвался. Могу ли я видеть батюшку? Жив ли он?
Последнюю фразу она, похоже, сказала зря. Матушка, уже, было, собравшаяся отвечать, услышав «жив ли он», заплакала и ничего сказать не смогла. Вера решила, что батюшка погиб, и собралась извиниться и уйти, но тут один из старших детей, мальчик лет одиннадцати, встал и подошел к ней.
– Батюшка вон там, – шепотом сказал он и показал на дверь в еще одну комнату. И зачем-то добавил, – с Катей.
И потупился, явно сглатывая слезы.
– А туда можно войти? – на всякий случай спросила Вера, которая, кажется, начала догадываться, что это могло быть.
Мальчик как-то неопределенно потряс головой и сел на место.
Вера посмотрела на матушку. Та уже немного успокоилась и опять уткнулась в печку, будто забыв о присутствии постороннего в доме. Вера недоуменно посмотрела на нее, потом на застывших детишек, потом опять на нее. И осмелилась заглянуть в соседнюю комнату.
На красивой детской кроватке с расписными спинками, на покрытой пятнами крови простыне лежала девочка лет шести. Густые русые волосы. Маленькие аккуратные ушки. Правильный овал лица. Высокий лоб. Она, наверно, была красавицей. Утром. За секунду до того, как ее посекло осколками оконного стекла, у которого она, очевидно, стояла, когда рвануло. Как так вышло, что она одна из всей семьи оказалась на той стороне дома, что глядела на город, теперь бессмысленно было гадать.
Ее лица почти не было видно под запекшейся кровью. В крови были грудь и живот. Она была еще жива, но дыхание едва угадывалось. Участки кожи, не залитые кровью, приобрели тот страшный восковой оттенок, что Вера уже видела сегодня.
Батюшка стоял на коленях рядом с кроваткой и еле слышно молился, прикрыв глаза. Из-под опущенных век то и дело скатывались по щекам слезинки.
“Батюшка, какого хрена! – подумала Вера. – Неужели вы не могли выглянуть в окно и увидеть, что больничные корпуса не разрушены? И что там вам могли бы помочь и помогли бы! А теперь неизвестно, успеем ли мы…”
Она тихонько подошла к батюшке и опустилась на колени рядом с ним. Батюшка не заметил ее.
– Батюшка! – шепотом позвала Вера. – Простите, что так не вовремя к вам обращаюсь… Батюшка, вы слышите меня?
Тот резко повернул голову и посмотрел на Веру непонимающе и, как ей показалось, испуганно:
– Что?..
– Батюшка! – Вера вздохнула. – Простите, что я так не вовремя. Может быть, попробовать отнести вашу дочь в больницу? Там ей могли бы помочь.
– Вы хотите сказать, что больница… осталась? – удивлению батюшки не было предела.
– Да, осталась, - кивнула Вера, – Курбанов сейчас главный врач. Знаете Курбанова? Ну, вот… Я к вам совсем по другому делу шла, но это можно потом. А сейчас давайте попробуем…
Тут Вера вновь взглянула на девочку, и слова замерли у нее на языке. Из-под ягодиц девочки по простыне, размывая пятна крови, расползалось большое темноватое пятно. Но уже не красного цвета.
Вера до боли сжала кулаки. Не успела! Не успели…
Батюшка проследил за ее взглядом и порывисто схватил дочку за руку:
– Катя! Катенька!
Его начали душить слезы. Он не хуже Веры понял, что все это означало. Видимо, это была не первая смерть, случившаяся в его присутствии.
Прошла минута или две. Батюшка плакал, уткнувшись лицом в руку дочери. Вера молча стояла на коленях, забыв разжать кулаки, и чувствовала все более возрастающую неуместность своего присутствия. И подступающие к горлу слезы. Она собралась с силами и вновь попыталась заговорить:
– Еще раз простите, что вторглась… Я сейчас уйду. Только, пожалуйста… Потом… Может быть, завтра… Или послезавтра… Придите в больницу. Вы там очень нужны. И… Если по каким-то причинам не будете хоронить девочку при церкви, то у нас там братская могила есть…
Последние слова Вера выдавливала из себя уже через силу. Она поднялась с колен и сделала шаг к двери. Батюшка, подняв от кроватки залитое слезами лицо, кивнул головой, попытался что-то сказать и не смог, и еще раз кивнул. Вера вышла.
Она молча прошла через кухню. Детишки, по-прежнему сидящие испуганной стайкой, безмолвно проводили ее глазами. Матушка уже не возилась у печки, а сидела за столом, уставившись в одну точку и не видя ничего вокруг.
У двери в сени Вера на всякий случай сказала “До свидания”, но ей никто не ответил.
“Будем надеяться, что батюшка сможет прийти завтра, когда будем хоронить первых мертвых” – подумала Вера и зашагала в сторону больницы.
========== Часть 5 ==========
Не было электричества, не работало радио и телевидение, отсутствовала какая-либо телефонная связь, не ходил транспорт. Но сарафанное радио быстрее всех видов связи, вместе взятых, разнесло по окрестностям Калинова удивительную, невероятную весть: “Больница жива. Больница работает”.
И в больницу потянулись люди.
Не успев вернуться от батюшки, Вера сразу засела в приемном покое и занялась регистрацией поступающих. Вот когда бумага пригодилась. Вера могла бы не вести письменного учета, этого от нее никто не требовал. Могла бы поручить регистрацию кому-нибудь еще, а сама заниматься только жизнеобеспечением, благо, проблем там хватало. Но она чувствовала, не могла объяснить, почему и как, но остро чувствовала, что, по крайней мере, сначала, первые несколько дней, она должна заняться этим сама. А потом, когда уже все встанет на поток, можно будет найти себе толковую замену. Ощущение было иррациональное и даже несколько абсурдное, но имело тот особый привкус, который Вера помнила по прошлому опыту, поэтому она знала – надо делать, как подсказывает чутье, по-другому будет только хуже. Тем более, лишних рук не было, и поручать простую писанину медику было непозволительным расточительством.
Первые потерпевшие были с окраин города. С ожогами, порезами, переломами, контузиями и острой лучевой болезнью. Курбанов велел принимать всех, независимо от состояния. И если кто-то из медсестер заикнулся, было, о том, что нет смысла возиться с теми, кто все равно через полчаса умрет, только могильщикам работы прибавится, то Вера была солидарна с Курбановым в этом вопросе.
Параллельно Вера начала вести учет и распределение того, что привозила команда Кравца, решала вопросы размещения больных в более-менее уцелевших палатах, ломала голову над устройством хоть какого-нибудь отопления и освещения этих палат, а также операционной, организовывала раздачу еды и прочая, и прочая…
Она совершенно забыла, что ничего не ела и не пила с утра. И только когда на стол перед ней поставили миску с немудреной похлебкой, поняла, что желудок давно просит есть.
Было уже, наверно, за полночь. Точнее Вера не знала. Механические часы были только у консерватора Курбанова, а сам Курбанов – где-то в хирургическом корпусе. И идти туда только для того, чтобы узнать точное время, было бы совершенно глупо.
Вера быстро заглотила похлебку, почти не чувствуя вкуса, и устроилась спать прямо на столе, убрав свои бумаги в ящик и положив под голову сумку. К ночи захолодало до легкого заморозка. В помещении тоже было холодно. Но Вере уже было все равно. Она настолько вымоталась за этот день, что уснула почти сразу, не обращая внимания ни на холод, ни на жесткую поверхность стола.
Проснулась под утро от холода и поняла, что больше уже не уснет. Новый день начинался выморочно, с головной боли и бредового ощущения, будто проснулась во сне. Второй день после взрывов… Вера еще накануне заметила, что не только она, но и окружающие уже непроизвольно начали делить время на До и После Взрывов.
Едва синие сумерки за окном начали перетекать в серые, явились первые посетители. А вскоре люди пошли непрерывным потоком, головы поднять стало некогда. Теперь приходили не только уцелевшие калиновцы, но и жители окрестных деревень и поселков.
День закрутился в делах и заботах, не давая времени задуматься о происшедшей трагедии. Вера успевала записывать приходящих в приемный покой, решать хозяйственные вопросы, дважды вместе с Курбановым сделала обход больницы… И приступила к самой печальной из добровольно возложенных на себя обязанностей – регистрации умерших. На полдень были намечены первые похороны.
Ближе к полудню за Верой пришла девушка из похоронной команды. Вера оставила вместо себя одну из медсестер и пошла к котловану. Обходя недостроенный корпус, она с облегчением услышала позвякивание и заунывный речитатив. “Батюшка все-таки пришел”. Батюшка пришел и уже начал заупокойную службу.
Вместе с остальными покойными на дно котлована уложили маму и бабушку Веры. Вера помогала нести тела, а потом стояла и невидящим взглядом смотрела, как мужчины мерно взмахивают лопатами, укрывая их землей. В голове ударами колокола отдавались позвякивания кадила.
В какой-то момент мир поплыл перед глазами, Вера пошатнулась и, наверно, упала бы. Чья-то крепкая рука ухватила ее за локоть и не дала упасть. Вера повернулась и увидела Кравца. Он ободряюще кивнул ей, но в его глазах Вера, к изумлению своему, помимо стремления поддержать увидела тень скорбной зависти и сперва опешила. И только через несколько секунд поняла. Ну, да, конечно. Ей хоть было, кого хоронить.
Головокружение не отпускало. Окружающее уплывало куда-то вбок. Вера благодарно сжала руку Кравца:
– Что-то мне нехорошо, Алеша. Отведите меня в приемный покой, пожалуйста.
– Да, пойдемте!
В приемном покое Кравец бережно усадил Веру на стульчик. Медсестра, остававшаяся в отсутствии Веры на регистрации, сразу схватилась за измеритель давления, крикнув другой медсестре, чтобы бежала за врачом.
– Всё, Вера Михайловна, пора мне на выезд, пока все магазины в округе не растащили. Вас я сдал в надежные руки, так что не вздумайте умирать до моего возвращения! А то кто у меня хабар принимать будет? – попытался пошутить Кравец. Вера в ответ слабо улыбнулась.
Минут через пять пришел Курбанов с небольшим кофром.
– Ну, что, дорогая, удачно ты попала со своей слабостью – у меня как раз перерыв между операциями.
Вера попыталась скорчить рожу, но сил хватило только чуть-чуть высунуть язык.
– И язык обложен, – констатировал Курбанов, проигнорировав ее выходку.
Он послушал у Веры пульс, оттянул веки и осмотрел глаза, спросил, как с давлением.
– Девяносто на пятьдесят, – доложила медсестра.
Курбанов своим любимым жестом почесал подбородок и достал из кофра шприц:
– Оголяй руку, дорогая. Поздравляю тебя с легкой степенью лучевой болезни!
Вера с подозрением покосилась на шприц и на ампулу, из которой Курбанов набирал в шприц жидкость:
– Что за гадость?
– Не бойся, не наркотик. Через полчаса будешь, как новенькая. Ну, почти.
– А быстрее нельзя?
– Быстрее только кошки плодятся! – процитировал Курбанов, вкалывая иглу в локтевую вену. Вера инстинктивно вздрогнула. – Никуда больница от тебя не денется. И не дергайся, пока в себя не придешь. Это я тебе, как начальник, приказываю! Поняла?
– Поняла, – сморщилась Вера, – чего уж тут непонятного…
Вскоре слабость начала отпускать ее, головокружение ушло. День покатился дальше.
Закончился второй день После Взрывов, ему на смену пришел третий. Потом четвертый, пятый…
Больница по-прежнему принимала всех без исключения.
Тем, кто приводил и приносил тяжелобольных, но сам был в сносном состоянии, Вера, помимо прочих, обязательно задавала один и тот же вопрос: “Чем вы можете помочь больнице?”. Ответа она не требовала, целиком полагаясь на совесть приходящих и не желая принудительных подношений и работ.
Чего только она не насмотрелась за эти дни…
Взрослые, дети, переломы, ожоги, лихорадки, язвы, слезы, страдания, злоба, горечь, отчаяние, безумная надежда на чудо в залитых болью глазах.
Какая-то бабенка с классической внешностью вздорной рыночной торговки привела свою престарелую родственницу. И не особо была больна та родственница, всего лишь легкий гипертонический криз, да лекарства не вовремя закончились. Но бабенка развизжалась на весь больничный комплекс, что “как это так! Вы всех должны принимать! Если она у меня на руках умрет, то вы будете в этом виноваты!!!”. С огромным нажимом на слово “Вы”.
Вера возвела брови на лоб и, сокрушенно покачав головой, начала оформлять бабулю. Когда же она задала свой коронный вопрос “Чем вы можете помочь больнице?”, то в ответ услышала, что “самим жрать нечего, еще всяких дармоедов тут кормить не хватало!”. И, гордо задрав к небу утонувший в щеках нос, бабенка соизволила покинуть приемный покой, на прощание громко хлопнув дверью.
А бабуля по имени Елена Ивановна совершенно не собиралась умирать. Более того, она оказалась бухгалтер на пенсии с потрясающей памятью на цифры и такой бодростью духа, что молодым было впору завидовать. Как только она оправилась, Вера сдуру предложила ей идти домой. Бабуля коротко, но резко отказалась. И попросила дать ей какую-нибудь работу. Вера мысленно обругала себя ручным тормозом и с радостью спихнула на Елену Ивановну учет всех лекарств, продуктов и прочих “материальных ценностей”.
Вскоре после того, как из приемного покоя выплыла скандальная бабенка, туда вбежала женщина с огромными испуганными глазами и трясущимися губами. Вслед за ней вошел ее муж. Он был более сдержан, но лицо было напряженное. Они искали… свою соседку! “Всего лишь” соседку по подъезду, за которой присматривали и ухаживали последние года два и которую положили в больницу буквально накануне Взрывов.
Фамилия этой соседки уже проходила перед глазами Веры, но она на всякий случай сверилась со списком умерших. Когда женщина узнала, что их соседка умерла под утро, и ее уже похоронили, а они не успели буквально чуть-чуть, она осела на пол и залилась слезами. Плакала она так, будто опоздала на похороны собственной матери, и муж долго не мог ее успокоить. Вера не вмешивалась. Молча сидела, поставив локти на стол, сомкнув ладони и спрятав в них нос.
Немного придя в себя, женщина огляделась, посмотрела на Веру и неожиданно спросила:
– Вам санитарки нужны?
Смутилась и добавила:
– Я бы хотела помочь… Чем-нибудь…
– Нам все нужны, – вздохнула Вера, – людей мало, каждый нарасхват.
Женщина повернулась к своему мужу:
– Ну, ты домой иди, наверно. А я здесь пока останусь.
– Нет уж, – нахмурился мужчина, – чего мне одному дома делать? Раз ты здесь, тогда и я здесь.
И они остались оба.
Любители кайфа являлись регулярно, по два-три раза на дню. И просящие и требующие. Всем им Вера подробно и даже с некоторым садистским удовольствием рассказывала о первых двух визитерах, которые все выгребли и “вот у них и просите! А у нас нет ничего, даже наркоз давать нечем, на живую людей режем! Ну, чего уставились? Идите отсюда! Здесь больница, а не притон!”
Приезжали на армейском вездеходе спасатели МЧС. Осмотрелись, покрутились по больнице, сказали: “Ух, ты, как у вас тут все налажено!” и собрались уезжать.
– Я не поняла юмора, господа! – остановила их Вера. – А лекарствами нас снабдить? А горючки для дизель-генератора отлить? А продукты?
– Так у вас же все есть! – широко улыбнулся старший из спасателей. – Вы бы видели, что в других местах творится!
Вера поперхнулась негодованием и уже начала подыскивать достойный ответ, но тут старший, видимо, решил, что уезжать вот так, совсем ничего не дав, все же как-то не очень хорошо. Он повернулся к подчиненным:
– Ладно, ребята, вытащите им ящик тушенки.
Названный ящик плюхнулся на землю. Вернее, пол-ящика.
Вера вскипела:
– Вы что, издеваетесь? Нам этого на два дня хватит в лучшем случае!
– Берите, что дают, и скажите спасибо, что вообще что-то получили! – злобно рыкнул спасатель. – У других и этого нет.
Если бы сбылись все пожелания, которые Вера мысленно послала вслед уезжающему вездеходу, он развалился бы, не доехав до ворот.
Но больше всего ее возмутил другой визит.
На третий или четвертый день После Взрывов, она не запомнила точно, на территорию больницы въехали две большие черные машины из разряда тех, от которых Вера в прошлой жизни, До Взрывов, предпочитала держаться подальше на дороге несмотря на то, что ее собственный автомобиль был отнюдь не последнего разбора.