Она вышла из своей комнаты и направилась через коридор в детскую, где Мэй Бодейн присматривала за маленьким Уоленом. Ребенок весело играл в колыбели. Мэй, жизнерадостная молодая ирландка с волнистыми золотыми волосами, стояла перед большим окном, любуясь водяной завесой над озером.
— Как поживает сегодня мой ангел? — весело спросила Нора.
— Отлично, мэм. — Нянька подошла к колыбели и улыбнулась Уолену. У этой симпатичной женщины со спокойными серыми глазами тоже был сын, которого назвали Эдвином. — Весел, как жаворонок.
Нора рассеянно посмотрела на своего милого мальчугана. Эрик уже заговаривал о новом ребенке, но Нора была не в восторге от такой перспективы. В постели Эрик был холоден и груб. Она вспомнила совет отца: «Дай ему время. Если упустишь свой шанс, то будешь сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь».
Уолен смеялся и пускал пузыри, забавляясь с новой игрушкой.
Когда Нора увидела, что это, ее лицо застыло.
Игрушкой оказался маленький серебряный пистолет.
Она протянула руку и отобрала его у сына. Уолен захныкал.
— Что это? — недовольно спросила она. — Ты ведь знаешь, Мэй, что я не люблю оружие!
— Да, мэм, — нервно сказала Мэй, — но когда я вошла сегодня утром, пистолет уже был в колыбели. Уолену так нравится с ним играть, что я подумала…
— Кто это принес?
— Я не знаю. О, мэм, он ужасно расстроен!
Нянька взяла рыдающего ребенка и принялась укачивать.
Нора крепко сжимала в руке возмутительную игрушку. Она говорила Эрику, что не хочет, чтобы ее сын связывался с оружием, даже игрушечным, до тех пор, пока ему не представится возможность увидеть, каким разрушительным оружие может быть. Нора была взбешена тем, что муж так открыто пренебрег ее пожеланием.
— Черт побери, — фыркнула она, и Мэй недоумевающе уставилась на нее. — Я не позволю ему обращаться со мной подобным образом!
Выскочив из детской, Нора быстро пошла по коридору к лестнице, которая должна была привести ее на другой этаж, в личные апартаменты Эрика.
По окнам колотил дождь, с балконов бежали потоки воды. Когда Нора поднималась по ступенькам, ее ослепила вспышка молнии, а гром прогремел так близко, что показалось, будто вся Лоджия заходила ходуном, как корабль в бурю.
На третьем этаже тусклый свет, сочившийся сквозь грязные окна, придавал этой части Лоджии вид омерзительного капища, где поклоняются какому-нибудь языческому божеству. На стенах висели дробовики, карабины и пистолеты, сделанные Эшерами. В широких коридорах стояли пушки.
В тени притаились чучела животных: медведи, олени, львы, тигры. Настоящий зверинец. Когда Нора проходила мимо, ей казалось, что стеклянные глаза пристально следят за ней. Она не раз оборачивалась, чтобы убедиться, что за ней никто не идет. Коридор свернул налево, затем направо и привел ее к ряду дверей в каменной стене и к узкой лестнице, ведущей наверх, в кромешную темноту. Там, в глубине мансарды, мерно, как сердце, стучали молотки рабочих.
Раскат грома напомнил ей канонаду той ужасной июльской ночи почти годовой давности.
— Эрик! — Зов Норы покатился по коридору, отражаясь от стен, и, превратившись в шепот, вернулся к ней.
Через несколько минут Нора поняла, что где-то не там свернула. Все было незнакомо. Снова и еще сильнее ударила молния. Дюжина хрустальных сов на встроенных в стену подставках задрожала, а одна свалилась и со звуком ружейного выстрела разлетелась на мелкие кусочки.
— Эрик! — снова закричала Нора, и в ее голосе появилась паническая нотка.
Она продолжала идти вперед и теперь уже искала лестницу вниз. Никого из слуг Нора не видела, а все окна, мимо которых проходила, были покрыты пленкой воды. Стук молотков продолжался, замирая и усиливаясь почти в такт с раскатами грома.
Она окончательно заблудилась. Хищники у стен беззвучно рычали на нее, а впереди на пути стояло чучело льва. Его зеленые блестящие глаза смотрели вызывающе, как бы предлагая подойти поближе. Нора свернула в другой коридор, где вдоль стен висели средневековое оружие и латы. В конце виднелась тяжелая дверь. Женщина распахнула ее и снова позвала Эрика. Ответа не последовало, но молотки теперь стучали громче.
Перед ней открылась винтовая металлическая лестница, ведущая вверх, к белой двери в двадцати футах. Эти молотки, казалось, стучали прямо по голове. Осторожно переставляя ноги, женщина поднялась по лестнице и протянула руку, чтобы открыть дверь.
Но тут остановилась. Дверь была обита толстой белой резиной, а ее медная ручка потускнела от частых прикосновений. Когда Нора дотронулась до нее, по руке прошла холодная дрожь. Но дверь была заперта. Женщина собралась было постучать и попытаться под какофонию грома и молотков позвать на помощь, но тут щелкнул замок.
Дверь стала медленно отворяться. Нора отступила. Из помещения сочился тошнотворный сладковатый запах разложения. Внутри была кромешная тьма.
— Что такое? — прошептал тихий грубый голос.
— О! — воскликнула Нора. — Вы испугали меня. — Внутри она абсолютно ничего не видела. — Какой ужасный стук!
Почему он никак не прекратится!
— Пожалуйста, — умоляюще сказал голос, — говорите как можно тише.
— Я… не хотела вас беспокоить. — Неожиданно до нее дошло. — Это… мистер Эшер?
Тишина. Затем:
— Вы опять заблудились?
Она кивнула.
— Я пыталась найти Эрика.
— Эрик, — тихо повторил Ладлоу Эшер. — Дорогой Эрик. — Дверь открылась пошире, и за ее край ухватилась рука. Пальцы были иссохшие, с длинными поломанными ногтями. Прошло больше двух месяцев с тех пор, как Нора последний раз видела Ладлоу, полагая, что он по-прежнему живет в стеклянном куполе. Этой комнаты Нора никогда раньше не видела. — Я люблю гостей, — сказал он. — Не желаете зайти? — Нора колебалась, и он спросил: — Вы ведь не боитесь?
— Нет, — соврала она.
— Хорошо. Вы храбрая. Я всегда любил вас за это. Входите, и мы поговорим… только я и вы. Ладно?
Нора медлила. Сбежать? Это выглядело бы глупо. Да и с чего бы ей бояться Ладлоу Эшера? Он старик. По крайней мере, подскажет ей, как выбраться из этого жуткого места. Она вошла в комнату, и Ладлоу, очертания которого во мраке были практически неразличимы, закрыл за ней дверь. Когда щелкнул замок, у Норы аж захватило дух.
— Не бойтесь, — прошептал он. — Дайте руку, я провожу вас к креслу.
Он взял ее за руку, и Нора с трудом подавила желание вырваться. Кожа Ладлоу была холодной и скользкой. Он провел ее в другой конец комнаты. — Теперь можете сесть. Хотите стаканчик шерри?
Нора нашла кресло и села.
— Нет, спасибо. Я… могу остаться лишь на несколько минут.
— Ну что ж… Вы не будете возражать, если я выпью?
Он откупорил бутылку и налил.
— Как вы можете здесь видеть? Ведь тут ужасно темно!
— Темно? Ничего подобного. — Он тяжело вздохнул. — Для меня свет просачивается сквозь швы в этих стенах. Он сочится из каждой поры вашего тела. Ваши глаза ослепительно сверкают. А обручальное кольцо на вашем пальце раскалено, как метеор. Я мог бы греться его теплом. Прислушайтесь к стуку молотков, Нора. Прекрасная музыка! — Это было сказано с сарказмом.
Она прислушалась. В этой комнате стук молотков был совсем не слышен, зато раздавались другие звуки, они напоминали приглушенный стук сердец. Некоторые «сердца» бились громче прочих, другие — резче. Шум, казалось, исходил отовсюду, даже от самих стен. Она слышала щелканье механизмов и слабый звон цепей.
— Мои часы, — сказал Ладлоу, как будто прочитав ее мысли. — В этой комнате шестьдесят пять напольных часов. Вначале их было за сто, но, увы, они ломаются. Звук уходящего времени успокаивает меня, Нора. По крайней мере, он заглушает шум пил и молотков. О, вы только послушайте рабочих в мансарде! И эту бурю тоже! — Его дыхание внезапно сбилось; когда он заговорил опять, в голосе чувствовалось напряжение. — Вот сейчас молния ударила очень близко к дому, и гром был сильнее.
Нора не слышала ничего, кроме тиканья часов. Комната была без окон, а стены, похоже, толщиной в несколько футов.
Но в какой части дома находится это помещение, точно сказать она не могла.
— Вы, конечно, знаете, что я умираю? — спокойно проговорил Ладлоу.
— Умираете? От чего?
— Это… особенная болезнь. Я думал, Эрик уже объяснил вам. Он расскажет. Не хочу портить ему удовольствие.
— Я не понимаю. Если вы больны, то почему здесь один, в темноте?
— Это, моя дорогая, как раз потому, что я… — Он умолк. — Гром, — с усилием прошептал он. — Боже мой, вы слышали?
— Нет. Абсолютно ничего.
Он молчал, и у Норы создалось впечатление, будто Ладлоу чего-то ожидает. Не дождавшись, старик с шипением выдохнул сквозь зубы:
— Я ненавижу грозы и эту проклятую долбежку. Она не смолкает день и ночь. Эрик разрушает комнаты и вновь их отстраивает. Он сооружает коридоры, упирающиеся в каменные стены. Строит лестницы, которые никуда не ведут. Все это из-за меня, разумеется. О, Эрик хитер! Он пытается убить меня, понимаете?
— Пытается вас убить? Как?
— Шумом, моя дорогая, — сказал Ладлоу. — Бесконечным изматывающим шумом. Стуком молотков и визгом пил, не смолкающим никогда. Даже нелепое представление в День независимости было устроено для меня. Та канонада чуть не довела меня до самоубийства.
— Вы ошибаетесь. Эрик пытается уравновесить Лоджию.
С северной стороны есть трещина…
Ладлоу перебил ее невеселым смехом.
— Уравновесить Лоджию? Вот это здорово! Возможно, он сказал так рабочим, но это ложь.
— Лоджия погружается в землю. Я сама видела трещину.
— О, трещина есть, совершенно верно. Я тоже ее видел. Но Лоджия никуда не опускается, моя дорогая. Лоджию повредило землетрясение… когда же это было? В тысяча восемьсот девяносто втором году. Или в девяносто третьем. Точно не помню. Мы находимся в месте, чувствительном к подземным толчкам.
Нора вспомнила о дрожавших на своих подставках хрустальных совах, одна из которых разбилась.
— Эрик пытается меня убить, — прошептал Ладлоу, — потому что он хочет этого.
Что-то коснулось ее плеча, и она испугалась. Нора быстро протянула руку и ощутила скользкую и гладкую поверхность черной трости, которую всегда сжимал в руке Ладлоу.
— Внутри у него из-за этого все горит. Знаете, чего он хочет? Власти. Над поместьем, над фабриками, над всем. Даже над будущим. У меня нет выбора, кроме как передать это Эрику, хотя я и боюсь последствий. — Он убрал трость с ее плеча. — Вы видите, Эрик хочет ускорить мою смерть, и он может… — Она почувствовала, как старик внезапно напрягся. — Гром! О боже, гром! — проскрежетал он.
На этот раз Нора тоже его услышала. Это был слабый далекий раскат, заглушенный каменными стенами. Она знала, что там, снаружи, яростно бушевала гроза.
— Подождите, — едва слышно произнес Ладлоу. — Не двигайтесь.
— В чем дело?
— Тихо! — прошипел он.
Повисла тишина. Затем Нора услышала, как бутылки шерри стукнулись друг о друга. Через несколько секунд женщина почувствовала, что стул вибрирует. Дрожь прошла вверх по ее телу до самой макушки. Деревянный пол заскрипел и застонал. Часы, стоявшие повсюду в этой странной комнате, нестройно звякнули. Затем, так же внезапно, вибрация прекратилась.
— Этот дурак пытается притягивать молнии шпилями на крыше, — хрипло сказал Ладлоу. — Вы почувствовали? Дрожь.
Теперь она кончилась, но я полагаю, много кухонной посуды и несколько окон разбиты. Вот болван! Он не понимает, что играет с огнем!
Речи Ладлоу напоминали бред сумасшедшего.
— В вашей руке пистолет. Зачем он вам? Я думал, что вы ненавидите оружие.
— Кто-то положил его в колыбель Уолена. — Нора снова рассердилась. — Эрик знает, я не хочу, чтобы моему сыну показывали оружие, и не собираюсь с этим мириться.
— Мне жаль вашего сына, — сказал Ладлоу. — Я знаю, что Эрик желает завести нового ребенка. Он хочет плодить детей, как чистокровных лошадей. Не позволяйте ему этого, Нора.
Ради вашего собственного благополучия, сопротивляйтесь.
— Почему?
— Почему? Почему? — грубо передразнил он. — Потому что я вам говорю! Слушайте хорошенько. Если у вас будет двое детей, один из них умрет. Если трое, погибнут двое. В конце концов лишь один избежит расправы. — От этого слова Нора вздрогнула. — И этот один, — прошептал Ладлоу, — унаследует ворота в ад. Избавьте себя от горя, Нора. Откажитесь носить нового ребенка.
— Вы… вы не в своем уме! — запротестовала женщина.
Темнота сжималась вокруг нее, поглощала, душила. Она чувствовала смрад гниения, исходящий от Ладлоу, похожий на запах сырой зеленой плесени.
— Уезжайте из Эшерленда, — сказал он. — Не спрашивайте почему. Уезжайте сегодня же. Сию минуту. Забудьте Уолена. Вы ничего не сможете для него сделать. Вы не заслуживаете, чтобы вас затянуло в ад.
Нора встала с кресла, ее лицо пылало от гнева. Она ударилась бедром о стол, отступила и задела еще что-то из мебели.
— Бегите, Нора. Бегите без оглядки… О, этот стук!
Ей стало ясно, почему Эрик держит отца в этой комнате. Потому, что тот сошел с ума. Она на ощупь пошла к двери, наткнулась на стол; упали бутылки. Добравшись до двери, Нора принялась искать замок, но никак не могла его найти. Ей показалось, что старик подходит к ней сзади, и она закричала в темноту:
— Не подходите ко мне! Не прикасайтесь, черт вас подери!
Но Ладлоу оставался на другом конце комнаты. Он тихо, с болью вздохнул.
— Я не хотел вам говорить, — произнес он, и голос был почти нежным, — но скажу. Это может спасти ваш разум и, возможно, душу. Видит Бог, мне нужно сделать хоть одно хорошее дело.
— Выпустите меня отсюда! — Нора все шарила по двери в поисках замка.
— Эрик вас не любит, — сказал старик. — И никогда не любил. Ему нужна жена, чтобы плодить детей, будущих Эшеров.
Вы прибыли сюда в соответствии с соглашением, и прибыли не с пустыми руками. Эрик всегда увлекался скачками. У конюшен вашего отца отличная репутация. Эрик и ваш отец заключили контракт. Он купил вас, Нора, вместе с четверкой лошадей, которые нужны ему для выведения победителя в дерби Кентукки. Ваш отец получил три миллиона долларов в день свадьбы, и сверх того ему причитается по миллиону за каждого ребенка, которого вы родите Эрику.
Рука Норы замерла на замке.
— Нет, — сказала она.
Она вспомнила слова отца: «Дай ему время. Если упустишь свой шанс, то будешь сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь». Даже когда отец узнал, что она несчастлива, он понуждал ее оставаться с Эриком Эшером.
— Зачем?
— Я подписал чек и направил его в конюшни Сент-Клер, — раздался голос из темноты. — Вы для Эрика просто мясо. Тело для размножения. Когда вы перестанете приносить пользу, он отошлет вас пастись в одиночестве. Верьте мне, Нора.
Умоляю, бегите из Эшерленда!
— Это мой дом, — храбро сказала она, хотя слезы застилали глаза. — Я жена Эрика Эшера.
— Вы его кобыла, — ответил Ладлоу. — И не верьте ни на секунду, что хоть один квадратный дюйм Эшерленда будет когда-либо принадлежать вам.
Она отперла дверь и рывком распахнула ее. Сумрачный свет ослепил Нору. Она обернулась, чтобы посмотреть на Ладлоу Эшера.
Он был истощен до крайности и походил на скелет, одетый в черный костюм в полоску и серый широкий галстук.
Его желтовато-белое лицо покрывали какие-то струпья. Жидкие седые волосы падали на плечи, но на макушке сверкала лысина. В правом кулаке была зажата фамильная трость. Пристально глядя на хозяина Эшерленда, Нора испытала странное чувство жалости, несмотря на то что увиденное ужаснуло ее. Его глубоко посаженные глаза смотрели на Нору, и в них, как в жерле доменной печи, горело красное пламя.
— Ради бога, — сказал он, и в горле булькнула мокрота, — бегите из Эшерленда!
Нора уронила игрушечный пистолетик и побежала. Она чуть не свалилась с коварных ступеней, затем промчалась по коридорам и спустилась по первой попавшейся лестнице. Минут через двадцать она наткнулась на пару сплетничающих горничных.
В тот вечер за ужином Нора сидела за длинным столом и наблюдала, как Эрик поглощал тушеную говядину. На его пиджак и рубашку летели брызги. Он позвонил и потребовал следующее блюдо и бутылку каберне.