«Я должна убить Эрика, — сообщила она доктору Бэрду, — потому что его коснулся Сатана».
Эрик был еще младенцем, рассказывала несчастная, когда это произошло. После полуночи ее разбудила сильная гроза. Она боялась грома и молний почти так же, как и Ладлоу, отец-пуританин учил ее, что гром — это проявление недовольства Бога, а молнии — копья, которыми Он поражает грешников.
Много раз, когда бушевала гроза, Джессамин забивалась под одеяло и представляла себе, будто вся Лоджия трясется, а однажды в ее великолепной спальне при особенно сильном раскате грома вылетело стекло.
В эту ночь по Лоджии хлестал яростный ливень. Когда прогремел гром, Джессамин показалось, что раскалываются стены. Где-то в доме разбилось стекло; окна дрожали. Встав с кровати, она спустилась вниз, в комнату Эрика, но, открыв дверь, увидела в голубом свете молнии нечто. Над колыбелью Эрика склонялся силуэт крепкого широкоплечего мужчины. Но это был не человек. Его кожа бледно-серого цвета влажно блестела. Джессамин успела разглядеть, что рука этого существа повисла над лбом спящего ребенка. Затем незнакомец резко, но грациозно, как балерина, повернулся к ней.
На мгновение она увидела лицо, жестокое, но красивое. Тонкий рот искривился в полуулыбке-полуусмешке, а глаза были как у кошки: темно-зеленые, гипнотически-яркие, с огромными зрачками.
И перед тем как свет померк, создание исчезло.
Она закричала. Ребенок проснулся и тоже начал вопить. Джессамин понимала, кто предстал перед ней, и боялась сойти с ума. Она не смела приблизиться к ребенку. Выбежав из комнаты, женщина в панике понеслась вниз и на лестнице упала, едва не сломав себе шею. Там она и лежала до тех пор, пока ее не нашел слуга и не позвал Ладлоу из спальни.
Джессамин видела, как Эрика коснулось воплощение зла, сказала она доктору Бэрду. На ее глазах эта тварь нежно и покровительственно простерла лапу над головой ребенка. Значение этого жеста, по крайней мере для Джессамин, было ясно:
Эрика ждет служение Сатане. Он вырастет с меткой дьявола на челе. И не счесть бедствий, которые он принесет миру, если ему позволят выжить. Эрик должен быть убит до того, как проявится заложенное в нем зло. Джессамин пыталась отравить младенца, но ей помешала няня. Хотела скинуть сына с лестницы, но ее удержала Дженни Бодейн, жена Лютера, их кухарка. После этого Джессамин заперли в комнате, но она ухитрилась выбраться оттуда по карнизу, похитила Эрика из детской и понесла к горящему камину в банкетном зале.
Когда она уже была готова швырнуть Эрика в огонь, ее заметил Ладлоу. Он бросился к Джессамин, но она схватила свободной рукой кочергу и яростно ударила мужа, целясь в голову. Ладлоу отразил этот удар своей черной тростью, но Джессамин, собрав все силы, нанесла новый. Кочерга попала в висок, и Ладлоу замертво повалился на пол; вокруг его головы собралась лужица крови.
Джессамин схватила визжащего ребенка, как надоевшую куклу, за шею и шагнула к огню.
Но в следующее мгновение Эрика вырвали у нее. Окровавленный Ладлоу сумел подняться на ноги, чтобы спасти ребенка. Джессамин вцепилась ему в горло, и они боролись у горящего камина. Ладлоу, хотя и оглушенный, с помощью трости сдерживал ее, пока подоспевшие слуги не схватили несчастную.
В 1888 и 1889 годах, как понял Рикс из записей, состояние Джессамин колебалось от спокойного до буйного. В конце октября 1889 года доктор Бэрд решил написать Ладлоу Эшеру, что состояние его жены безнадежно.
Ладлоу приехал в декабре в сопровождении Лютера и двух других слуг, чтобы увидеть супругу в последний раз. Два месяца спустя Джессамин Эшер была обнаружена в своей комнате мертвой. Она зубами порвала подушку и глотала гусиный пух, пока тот не забил ей горло.
— Чудесно, — пробормотал Рикс, дочитав до конца.
Он оттолкнул записную книжку, словно та была покрыта грязью, и подумал: рвался бы так Ладлоу спасти Эрика, если бы знал, что ждет их в будущем. Данное Джессамин описание твари, которая стояла над колыбелью, наводило на мысль о фильмах ужасов. Возможно, она искала оправдания своей ненависти к ребенку, который встал между ней и Ладлоу. Но каковы бы ни были истинные мотивы, они затерялись в прошлом.
Раздался тихий стук, и Рикс насторожился. Было почти два часа ночи. Кто, кроме Паддинг, может бродить по дому? Бун около одиннадцати уехал в свой клуб и наверняка играет сейчас в покер. Рикс подошел к двери, которая была загорожена стулом и шкафом, и спросил:
— Кто там?
— Миссис Рейнольдс. Откройте, пожалуйста.
Рикс открыл. Свет в коридоре не горел, и миссис Рейнольдс держала серебряный канделябр с четырьмя горящими белыми свечами. Рикс раньше не видел эту женщину без хирургической маски, но она сразу показалась ему волевой; сейчас при виде ее сильной нижней челюсти это впечатление окрепло. В то же время было ясно, что уход за Уоленом утомил миссис Рейнольдс. Рикс заметил сизые мешки под глазами и глубокие складки у рта. Взгляд был пуст и бесцелен.
— Меня послал Уолен, — сказала женщина привычным шепотом. — Он хочет вас видеть.
— Прямо сейчас?
Она кивнула, и Рикс последовал за ней по коридору. Когда он протянул руку, чтобы включить свет, миссис Рейнольдс быстро сказала:
— Пожалуйста, не надо. Я велела слугам выключить почти все лампы в доме.
— Зачем?
— Так велел ваш отец, — объяснила она. — Сказал, что не выносит шума бегущего по проводам тока.
— Что?
— По его словам, это такой высокий противный визг, — продолжала миссис Рейнольдс. — Иногда его слух обостряется, и он говорит, что этот голос электричества беспокоит его больше всех прочих шумов. Я увеличила дозу транквилизаторов, но незаметно, чтобы они действовали на его нервную систему.
Они приблизились к лестнице, ведущей в Тихую комнату. Запах разложения, к которому в другом конце дома Рикс постепенно привык, был здесь таким сильным, что он остановился, борясь с тошнотой.
«Я не могу опять туда идти, — подумал Рикс, и у него внутри все содрогнулось. — Боже правый!»
Миссис Рейнольдс, шедшая на несколько ступенек впереди, оглянулась. Желтый свет отбрасывал ее длинную тень на стену напротив.
— Все будет в порядке, — сказала она. — Постарайтесь дышать ртом.
Он последовал за ней наверх, к белой двери, и надел две хирургические маски и резиновые перчатки. Затем то же самое сделала сиделка, пока он держал взятый у нее канделябр. Перед тем как открыть дверь, миссис Рейнольдс забрала у Рикса и задула все свечи.
Их окружила темнота. Несколько ужасных секунд Риксу чудилось, будто он снова заблудился в Лоджии. Но тут сиделка взяла его за руку и потянула в Тихую комнату. Дверь бесшумно затворилась, и женщина подвела его к кровати Уолена.
Осциллоскоп был выключен, и в помещении слышалось только хриплое, неровное дыхание Уолена. Рикс слегка задел обо что-то подбородком, но промолчал. Миссис Рейнольдс отпустила его руку, и он понял, что за ним наблюдают. Уолен продолжал сопеть, пока в конце концов не заговорил. Рикс был вынужден напрячься, чтобы понять, о чем шепелявит отец.
— Выйди, — приказал Уолен сиделке.
Рикс не слышал, как та вышла, но знал, что она не могла не подчиниться. Уолен медленно, с тяжким трудом подвинулся на кровати. Он заговорил, и Риксу снова пришлось сосредоточиться.
— Эта сука потом завернет меня в пеленки. — Уолен поморщился от боли.
От его вздоха у Рикса сжалось сердце — это был такой человеческий звук, тихий, почти нежный.
— Ненавижу ночь, — прошептал Уолен. — Ночью поднимается ветер. Раньше я к нему не прислушивался. А теперь самого себя слышу так, будто кричу сквозь ураган.
— Сочувствую…
Хотя Рикс сказал это как можно тише, он услышал хрип Уолена. Рикс вздрогнул и сжал кулаки.
— Говори тише, черт побери! О боже… как болит голова…
Вроде бы отец заплакал, но это могла быть и ругань. Рикс зажмурился, его нервы были на пределе.
Прошла минута или две, прежде чем Уолен снова заговорил.
— Ты и не собирался навещать меня здесь. Что-нибудь не так? Или у тебя дел невпроворот?
«Неужели старик знает, что я задумал? — недоумевал Рикс. — Нет, конечно же нет! Не нужно паранойи».
— Мне казалось, что тебе нужен покой. — Он прошептал это так тихо, что сам едва расслышал.
На этот раз, без сомнений, раздался грубый смешок Уолена.
— Покой, — повторил он. — Хорошо сказано! Да, мне нужен покой! И я действительно скоро упокоюсь! — Он помолчал, выравнивая дыхание, а когда снова заговорил, Рикс поразился — такого жалобного голоса он еще не слышал. — Я почти готов умереть, Рикс. Этот мир больше не мой. Я устал…
Как же я устал…
Рикс был захвачен врасплох. Возможно, мысли о смерти в конце концов подточили Уолена, но он выглядел совершенно иначе, чем несколько дней назад, когда Рикс к нему заходил.
— Как Маргарет? — спросил Уолен. — Справляется ли?
— Справляется, и неплохо.
— Я слышал, вечером поругались Бун с Паддинг. Хотя сейчас это занимает меня менее всего. А Кэт? Каково твое суждение о ней?
«Суждение, — подумал Рикс. — Странное он подобрал слово».
— С ней все в порядке.
— А как насчет тебя?
— У меня все нормально.
— Да. — К Уолену снова вернулся сарказм. — Не сомневаюсь. Черт бы подрал этот ветер! Воет и воет… Ты что-нибудь слышишь?
— Нет.
— Тогда наслаждайся тишиной, пока можешь, — с горечью сказал Уолен.
По трубкам под кроватью Уолена забулькала жидкость, и он тихо застонал.
Глаза Рикса снова привыкли к темноте. Он увидел тощего, как скелет, человека на кровати. На подушке рядом с головой Уолена лежала черная трость. Тонкая рука была вытянута и сжимала трость так, будто кто-то угрожал отобрать ее.
— Над чем ты работал в библиотеке, пока не заболел? — Вопрос вырвался у Рикса непроизвольно.
Уолен долго молчал, а затем сказал:
— Заболел? Хотел бы я заболеть. Болезнь можно вылечить.
О, видел бы ты лицо этого чертова доктора, когда он приходил в последний раз! Бледным стал, как рыбье брюхо, и все время склонялся надо мной с фонариком, чтобы пощупать пульс, померить температуру, и для прочих дурацких процедур! Он хочет, чтобы я лег в больницу. — Отец хрюкнул. — Можешь себе представить? Вокруг кишат репортеры! Дни и ночи напролет меня беспокоят врачи и сестры! Я сказал ему, что он спятил.
Уолен уклонился от ответа, и Рикс решил зайти с другой стороны.
— Я был в библиотеке, — спокойно сказал он. — Хотел что-нибудь почитать, попросил у Эдвина ключ. И нашел там книгу детских стишков. Она была посвящена Симмсу Эшеру. — Он обманом проник в пещеру льва и теперь ждал ответа.
Уолен молчал.
Рикс не отступал.
— Сегодня я гулял с Кэт возле кладбища и обнаружил могилу Симмса. Почему ты скрывал, что у тебя был младший брат?
Уолен по-прежнему не отвечал.
— Что с ним случилось? Отчего он умер?
Ему было любопытно, совпадут ли рассказы Уолена и Уилера Дунстана.
— И что ты там делал? — наконец спросил Уолен.
— Я думал, ты не будешь против.
— Еще как буду! Эдвин свалял дурака, что пустил тебя туда, не спросив моего разрешения!
— Почему? Ты пытаешься что-то скрыть?
— Документы там… очень хрупкие. Не хочу, чтобы их ворошили. Прежде чем, как ты выразился, заболеть, я там кое-что просматривал, готовил бизнес-проект.
Рикс нахмурился, озадаченный.
— Что общего может иметь семейный архив с «Эшер армаментс»?
— Тебя это не касается. Но раз уж ты спросил о Симмсе, так и быть, расскажу. Я не хочу ничего скрывать. Да, у меня был младший брат. Он родился слабоумным и умер ребенком.
Вот и все.
— Отчего он умер? От врожденной болезни?
— Да. Нет… подожди. Это как-то связано с лесом. Я давно не вспоминал Симмса, и мне трудно восстановить события. Симмс умер в лесу. Он был убит зверем. Да, точно, так и есть. Симмс бродил по лесу, и его убил дикий зверь.
— Что за зверь?
— Не знаю. Это дела давние. Какое это сейчас имеет значение?
«Действительно», — подумал Рикс и сказал:
— Полагаю, что никакого.
— Симмс был слабоумным, — повторил Уолен. — Ему нравилось ловить бабочек, но вот поймать не получалось. Я помню… в Лоджию принесли то, что от него осталось, и я увидел тело, прежде чем отец меня прогнал. В руке Симмс сжимал цветы. Он собирал желтые одуванчики, когда на него напал зверь. Я помню, как плакала мать. Отец заперся в своем кабинете. Да… это было очень давно.
Рикс был разочарован. Ничего таинственного не оказалось. Было ясно, что Уолен никогда не упоминал о Симмсе, потому что не считал его человеком: брат для него был дурачком, который собирал цветы, когда его убивали.
— Я позвал тебя, — сказал Уолен, — потому что хочу передать семье свое распоряжение. За завтраком ты поставишь остальных в известность, что отныне в доме не будет гореть свет. Электричеством пользоваться по минимуму! Мало мне воя ветра, стука сердца и этих проклятых крыс, что скребутся в стенах, — еще и ток бежит по проводам. Сегодня я его слышал дважды. Как пилой по моему черепу… Ты понял?
— Вряд ли им это понравится.
— Мне все равно, понравится или нет! — прошипел Уолен. — Пока я жив, я все еще хозяин дома. Ты понял?
— Да, — ответил Рикс.
— Хорошо. Тогда исполняй.
Униженный, Рикс начал искать в темноте дорогу к двери. Но затем остановился и повернулся к Уолену.
— В чем дело?
— Я не лакей, чтобы так со мной обращаться. Но окажу тебе эту услугу, если ответишь на мой вопрос. Я хочу узнать об агентстве Буна.
— О его агентстве? А что такое?
— Это-то я и хочу знать. Ты вкладываешь в это агентство деньги. Чем оно занимается?
— Заключает контракты и нанимает артистов. А ты что думал?
Под двумя хирургическими масками Рикс улыбнулся.
— Каких именно артистов? Актеров? Певцов? Танцоров?
— Это наше с Буном дело, и тебя оно не касается.
Рикс насторожился. Уклончивость Уолена говорила ему, что он ходит по запрещенной территории.
— Это нечто очень плохое, и ты не хочешь, чтобы кто-нибудь узнал? — спросил он. — Чем же занимается братец Бун? Порнографией?
— Я сказал, что ты можешь идти, — проскрежетал Уолен.
Рикс понял: чем бы Бун ни занимался, Уолен не желает, чтобы об этом проведали Маргарет и Кэт. Возможно, это еще одна причина, по которой Паддинг запрещено покидать поместье. Она не только слишком много знает о семье Эшер — ей также известно, чем занимается агентство Буна.
— Могу спросить у Паддинг, — спокойно сказал Рикс. — И я уверен, маме тоже будет интересно. — Он снова направился к двери.
— Погоди.
Он остановился.
— Ну?
— Ты ведь всегда презирал Буна? — прошептал Уолен. — Почему? Потому что у него больше мужества, чем у десятка бесхребетных ничтожеств вроде тебя? Ты не принес мне ничего, кроме позора. — Ледяное презрение отца больно задело Рикса; он весь сжался, пытаясь преодолеть унижение. — В детстве никогда не давал сдачи. Позволял Буну топтать себя, как кусок дерьма. Я ведь наблюдал за тобой! Теперь ты не знаешь, как выпустить накопившуюся ненависть, и хочешь навредить мне. Ты был ничем, ничем и…
Рикс шагнул вперед. Он был вне себя от злости и хотел накричать на отца, но в последний момент стиснул зубы.
— Ты знаешь, папа, — процедил он, — я всегда считал, что Гейтхауз прекрасно смотрится освещенным. Пожалуй, я сейчас пройду по комнатам и заставлю весь дом сверкать как новогодняя елка. — Было стыдно, но он не мог, да и не хотел остановиться. Он должен дать сдачи, ответить грубостью на грубость. — Подумай, как электричество побежит по проводам! Разве это не грандиозно? Ты давно принимал транквилизаторы?
— Да не сделаешь ты этого. Кишка тонка.
— Еще как сделаю. — Рикс повысил голос до нормального, и Уолен забился в конвульсиях. — Я не услышал про агентство. Чем оно занимается? — В его глазах стояли слезы гнева, а сердце колотилось как бешеное. — Ну же, ответь.
— Тише! О господи! — простонал Уолен.
— Рассказывай, — с нажимом произнес Рикс.
— Твой… брат… набирает актеров… для…