— Не знаю.
— А ты сильно посмотри.
Он держал ее руки, пока они не стали теплыми.
— Забыть, — после долгого молчания сказала Вика. — Все забыть, будто ничего не было. Ни Дюши, ни… Ты можешь так сделать?
Вадим отнял ладони.
— Нет.
Девчонка пошевелилась, скрипнули рулоны.
— Никто ничего не может.
— Ты можешь. Сама.
— Покажи еще, пожалуйста, фотографию, — попросила Вика.
— В куртке, во внутреннем.
Вадим прислонился к бортику спиной, наблюдая, как кружок света от телефонного фонарика, подрагивая, ползет по вновь извлеченному снимку.
— Я здесь веселая, — сказала Вика.
— Это снимала девушка, которой уже нет.
— Почему?
— Она погибла четырнадцатого.
— Но фото…
— Я знаю. Но так есть. Алька… — Вадим запнулся, зажмурился на мгновение, пережидая боль, свирепо цапнувшую сердце. — Я думаю, это от Альки. Как прощальный привет.
— Это была твоя девушка? — тихо спросила Вика.
— Да.
Девчонка близко-близко нагнулась к фотографии, так, что отсвет фонарика лег на лоб, брови и переносицу.
— Двадцать пятое…
— Чудеса случаются, Вика. И Алька хотела, чтобы я тебя спас.
— Я не понимаю, как так может быть.
— Я и сам… — Вадим втянул сентябрьский воздух носом и сказал то, на что надеялся изо всех сил: — Может быть, двадцать пятого она появится и снова сделает ваши снимки. Понимаешь? Если я помогу вам всем…
Он замолчал, чувствуя, как нелепо звучит надежда.
— Ты думаешь, она придет двадцать пятого сюда, на крышу?
— Но кто-то же это снял! — отчаянно сказал Вадим. — Или снимет. А кроме Альки некому.
— А хочешь…
Запиликавший телефон не дал Вике договорить.
— Да, мам, — сказала она в мобильник.
Из слабо прижатого к уху динамика донесся визгливый женский голос, срывающийся на крик.
— Сейчас же!.. — расслышал Вадим. — Где ты? Совсем отбилась! Быстро домой! Мы тут с ума сходим! Я "валерьянку" уже и себе, и отцу твоему…
— Мам, у меня все хорошо, — зашептала Вика. — Ну не истери, пожалуйста.
— Истери!?
— Мам…
Вика отвернулась, отошла, и женский голос перестал быть слышен.
Вадим подумал, что тринадцать лет назад телефоны были редкостью, а ему в ее возрасте и в голову бы не пришло возвращаться домой позже десяти вечера.
Хотя, наверное, Вадимчику и это простили бы.
Он получил ремня всего один раз, лет в шесть, когда врубил "психа", убежал во дворы, и его искали с милицией.
— Ты извини, — подошла Вика, — мама на самом деле добрая, просто волнуется, вот и кричит.
— Пойдешь?
— Ага, — Темный ком куртки ткнулся ему в грудь. — Спасибо.
Вадим поднялся, просунул руки в рукава.
— Ну, тогда, наверное, и я пойду.
Куртка еще хранила Викино тепло.
Ночная крыша бугрилась непонятными наростами. То ли кожухи, то ли ящики, то ли будки выросли как грибы. Вроде ведь не было.
Вадим запнулся о провода и едва устоял на ногах. Квадратная горловина люка мелькнула в стороне.
— Вика, мы прошли лестницу.
— Нам второй подъезд.
— А-а.
— Ой, — остановилась Вика. — Я же спросить хотела: у тебя еще много фотографий?
— Три, — сказал Вадим.
— Ага. Там тоже надо кого-то спасти?
— Только на двух не совсем ясно, кого.
— Хочешь, я тебе помогу? У меня папа жуть как любит такие вещи, все такое таинственное, мистическое.
Вадим задумался.
— Мне, наверное, придется по области помотаться. Если у вас есть машина…
— Есть! — воскликнула Вика. — Только я с вами.
— А школа?
— Пропущу. Все равно начало учебного года. Еще можно.
Нужный люк нашелся через минуту.
Электрический свет лестничной площадки ударил по глазам. Вытертая плитка. Угол стены. Из верхнего мира — в нижний, подумал Вадим, спускаясь вслед за Викой.
Замок висел на верхней перекладине.
Вадим опустил люк, Вика подала ключи. Скрежет дужки в проушинах показался безобразно-громким.
Вадим неожиданно представил себе любителя Мадди Уотерса, проверяющего в полдень его, Вадима, наличие на крыше. Подумает ведь, что улетел. Превратился в птицу и — фьють. Махая руками-крыльями. Легенды еще пойдут. Жалко, из подмышек ничего не выщипал.
Вадим фыркнул.
— Ты чего? — спросила Вика.
— Так, ерунда. Вспомнил кое-что.
Он подергал замок — держится.
— Зайдешь со мной?
Он шагнул с последней ступеньки и при свете наконец смог рассмотреть девчонку с фотографии внимательно. Глаза припухли, тушь потеками застыла на щеках, нос покраснел, блузка едва заправлена, чулки и юбка в побелке. Одна челка держится молодцом.
— Ночь уже, — сказал Вадим. — Как на меня посмотрят?
— Подумаешь! Ты только не говори, что я прыгнуть собиралась.
Вадим полез в карман джинсов.
— Подойди.
— Чего? — огрызнулась Вика.
— В таком виде тебе точно устроят допрос.
Он достал квадратик платка, развернул, встряхнул, послюнявил краешек. Улыбнулся:
— Не брезгуешь?
— Вот еще.
Следы косметики оттирались трудно.
Вика морщилась, вздыхала, Вадим, присев, собирал грязь платком с симпатичного, по-детски округлого лица.
— Халтура, конечно, но хоть что-то, — оценил он свои труды.
— Не страшно. Так зайдешь?
— Если не будешь представлять меня своим женихом.
Вика, побледнев, закусила губу.
— Не напоминай, пожалуйста, о таком, — произнесла, отвернувшись. — Не хочу помнить.
— Извини.
Они пошли по лестнице вниз. Пролет за пролетом, с каждой ступенькой Вика шагала все медленней, пока не остановилась совсем.
— Знаешь, — грустно взглянула она на Вадима, — я лучше все-таки одна.
Вадим легонько щелкнул ее по носу.
— Само собой.
— Эй, я тебе не ребенок! — замахнулась на него Вика, ткнула кулачком в плечо. — Я сама могу тебе щелбана…
— Ладно, — Вадим сунул руки в карманы. — Пока, что ли?
Девчонка кивнула.
— Ты приходи после двенадцати. Я уговорю папу. Он вахтовик, у него сейчас отпуск. Он даже рад будет, честно.
— На каком живешь-то?
Вика потискала пластиковый поручень.
— На следующем, на третьем. Пятьдесят седьмая квартира.
— Ну, все тогда, пока.
Вадим, застегнув куртку, спустился на площадку между третьим и вторым этажами, дождался сверху звонка в дверь, щелчка "собачки", женского возгласа: "Вика, боже мой! Тебе разве не стыдно?" и устало побрел к выходу из подъезда.
У почтовых ящиков, когда до алого маячка магнитного замка осталось преодолеть два метра, он вдруг застыл. Ему внезапно ясно представилось: там, снаружи, Алька.
В серых брючках, в песочного цвета плаще, белый шарф на шее. Такая, какой он видел ее в последний раз.
Мертвая Алька.
Вадим вздрогнул. Затаил дыхание, прислушиваясь. Тихо. Только кровь шумит в голове. С чего подумал? Ночной крышей, что ли, навеяло? Какая все-таки кинговщина лезет…
Мысль прервалась.
Что-то стукнуло за дверью, будто легонько переступили на каблуках. Смех, тихий, рассыпчатый. Показалось? Или на самом деле?
Пахнуло землей и сыростью.
Вадим стиснул зубы. Я не верю в тебя мертвую, Алька.
Замок запиликал под пальцем. Он толкнул дверь плечом, и она распахнулась в ночь, раздерганную пятнами света.
Скамейка. Урна. Бумажный стаканчик. Никого.
Лишь с темной детской площадки доносятся голоса. Вон и смех тот самый. Оттуда. Сам себя пугаешь, дурак.
Вадим поежился, нахохлился и потопал домой.
Город спал. Вадим ему, видимо, снился в дреме, и он провожал его фонарным светом, про себя, наверное, удивляясь молодому человеку, что вслепую, пошатываясь, плетется домой по лужам, потому что тоже почти спит.
Впрочем, чему здесь удивляться?
Сон на то и сон. Город кажется живым существом. Асфальт под ногами — бесконечным. Ветки деревьев — вздорными охранниками.
Нельзя! — говорят они. И р-раз! — по шее. Нельзя! И второй — по щеке, по губам.
Вадим отмахнулся, получил в третий раз и только тогда разлепил глаза. Непонятно где, непонятно как. То есть, понятно как. Заснул на ходу.
Он выбрался из сплетения ветвей, гадая, куда его занесло.
Рядом глыбились дома, молодой скверик обступал облетевшими кривыми осинками, пахло несвежими продуктами, и, пройдя влево, Вадим обнаружил сетчатую загородку, а за ней — мусорный контейнер. В другой стороне нашлась тропка и вывела его к проходу между домами.
Оказалось, он почти дошел.
Во сне, на автомате, как какой-то лунатик. И, слава Богу, никого не встретилось ни во дворах, ни на улице, Алька хранила.
Еле-еле Вадим поднялся на свой этаж, сквозь мутную пелену кое-как доелозил ключом в замке до возможности распахнуть дверь и, не раздеваясь, не снимая обуви, прошел в комнату и рухнул на кровать.
Хорошо, все фото разобрал, подумалось ему.
Затем была тьма, долгое ничто, которое вобрало его в себя и качало, качало, пока реальность не завибрировала нудным телефонным зуммером.
— Аллё.
Вадим кое-как нащупал трубку, приложил к уху.
Синевато светилась комната, незашторенный край окна слепил разыгравшимся солнцем. Это сколько же сейчас?
Казалось, минуту назад лег…
— Аллё, — повторил он.
— Вадим. — На том конце попытались говорить сдержанно, но сорвались на крик. — Вадим! Пришел ответ! Деньги уже на счету, нас ждут, нам зарезервировали палату!
— Это кто?
Трубка озадаченно примолкла.
— Это Скобарский, — прошептала она наконец. — Вы меня помните, Вадим?
— А-а, да, да-да, — Вадим сел на кровати. — Дмитрий Семенович, скажите, пожалуйста, который сейчас час?
— Одиннадцать. Вы пьяны?
— Нет. Я просто только что проснулся.
Скобарский облегченно рассмеялся.
— Простите, ради бога, тогда. Мчусь, лечу за билетами, понимаете?
— Понимаю. Удачи.
— Но двадцать пятого я вас жду, — успел добавить он.
Одиннадцать.
Какое-то время Вадим прислушивался к себе. Тело ныло, ныли пальцы в неснятых ботинках. Чесалась шея.
А в душе уже второй день не было апатии.
Хотелось дожить, доделать, дождаться двадцать пятого. Странное было чувство — чувство тревожного ожидания.
Чувство ожидания Альки.
Три фотоснимка. Еще три. Спасти мальчишек. Позвонить по телефону спасения. Найти человека с неудачного кадра.
Ничего невозможного.
Разве Алька послала бы фото, если б это было не в его силах?
Он слабо улыбнулся. Пусть и самообман, пусть. Только ведь не совсем самообман. Есть же дата? Есть. Важно ли все остальное?
Вадим достал фотографии.
Они уже обтрепались. Викина была согнута пополам. На Скобарском обнаружился захватанный грязным пальцем край.
И все же они были как родные — девчонка, чуть не шагнувшая с крыши в пустоту, Дмитрий Семенович, отчаявшийся найти деньги на операцию. Даже чумазые Вовка и Егорка казались то ли племянниками, то ли детьми близких друзей.
Предощущение чего-то грандиозного, невероятного, да, да, возвращения Альки выстрелило Вадимом сквозь всю квартиру к двери. Дверь оказалась не закрыта с ночи. Тут он, конечно, не хомяк, тут он беспечный свинтус.
Все равно. Все равно!
Он задержался на кухне, присосавшись к чайнику, заскочил в туалет, а затем его вынесло, выперло на лестничную площадку, вниз, во двор, на улицу.
Беги, живи, спасай!
Конечно, надо еще определить, что за "…сково" такое. Матросково. Телясково. Пинское-Усково какое-нибудь. Карта нужна, вот что.
Киоск "Роспечати" на углу зазывно пестрел обложками. Звезды кино и эстрады, рекламируя издания, улыбались прохожим.
Вадим едва не пролетел мимо.
— Извините, — постучал он в бликующее окошко, — у вас карта области есть?
— Атлас автодорог подойдет? — спросила киоскерша, подавая красно-зеленую книжицу.
— Сколько?
— Сто двадцать.
Вадим порылся в карманах и выковырял оставшиеся после вчерашних сосисок в тесте деньги. Две пятидесятки, несколько рублевых монет.
Набралось.
— Вот.
Он сунул купленный атлас за пазуху.
Так, теперь сесть где-нибудь, спокойно изучить. Или сразу на автовокзал? Есть же областные маршруты, наметить два или три.
Если Алька фотографировала, то вряд ли далеко, чтобы по времени уложиться. Вика, Скобарский, мальчишки — город, деревня, потом вернуться. Все в один день. Двух-, максимум, трехчасовое удаление где-нибудь. То есть, круг километров в сто пятьдесят.
Ноги снова вынесли Вадима на Гагарина. Желто-коричневый двор с коробкой гаража, переулок, граффити и — вот она, высотка, на крыше которой он дежурил ночью. Даже кажется уже, что этого не было. Или было не с ним. В кино.
Зайти? Вроде договаривались.
Пятьдесят седьмая — номер Викиной квартиры он запомнил лучше, чем номер собственной. Подъезд второй.
Конечно, родители ей вряд ли поверили.
Он бы и сам не поверил. В великовозрастного ухажера, скорее, поверил бы. В ночь у подружки — может быть. Но лучше уж явиться и попасть в двусмысленную (здравствуйте, я знакомый вашей дочери — да?) ситуацию, чем пообещать и подвести.
Вадим перебежал через дорогу, протиснулся у остановки между автобусом и такси и перешел на быстрый шаг.
Мелькнули кусты, палатка с овощами.
Солнце стекало с окон, слепило, играло в бабье лето, люди в искристом воздухе не шагали, а плыли над листьями и тротуарами.
Жалко, Алька не видит.
— Ура!
Вадима толкнули в плечо, подергали за рукав, схватили за пальцы. Джинсы. Кожаная куртка. Под курткой — топик и голый живот. Счастливая Викина физиономия — уже напротив. Челка исчезла, сменившись пробором и зачесанными за уши прядями, но помада осталась черной. То ли дань субкультуре, то ли ей так нравилось.
Нос наморщился, в зеленых глазах — радость.
— Пойдемте, пойдемте!
Она повлекла его в сторону от дома.
— Куда? — только и смог выговорить Вадим.
— Ну, мы же не в квартире машину храним!
Вика как ребенка повела его по дорожкам к асфальтовому "карману", в котором, окаймленные столбиками и пятнистыми тенями, стояли автомобили. "Хонда", "тойота", старенькая, баклажанного цвета "мазда".
— Пап, вот!
Дверца "мазды" открылась.
Викин отец оказался плотным мужчиной, чуть пониже Вадима. Прищурился. Подал руку.
— Александр.
— Вадим.
Глаза у Александра были как у дочери — зеленоватые.
Крепкие руки. Слегка одуловатое лицо — лицо человека за сорок. Короткий бобрик светлых волос. Джинсы. Теплая рубашка. Запах табака.
Сам Вадим пах, наверное, жутко, пропотел, спал в одежде, все мятое, но Александра его вид не смутил. Появилась-пропала складка на лбу, и все.
— Садитесь! — Забравшаяся на заднее сиденье Вика опустила стекло. — Садитесь же! У нас время!
— У нас время? — спросил Александр Вадима.
— Да. Надо только определиться с маршрутом.
— Давайте попробуем.
Забравшись в салон, они одновременно хлопнули дверцами. Александр выключил чуть слышно болботавшее радио, посерьезнел.
— Вичка сказала мне, что вам надо кого-то спасти. Что у вас какие-то фотографии…
Он посмотрел Вадиму в глаза, чуть сузив веки, словно пытаясь понять, можно ли будет доверять его словам.
— Я, Вадим, многое видел. И необъяснимое, и вполне объяснимое. Мне бы не хотелось…
— Пап! — привстала Вика.
Отец обернулся к дочери.
— Погоди. Я хочу понять, были ли у тебя серьезные причины два дня не ночевать дома. Я понимаю…
— Одну ночь я была у Катьки!
— Все равно, — сказал он и снова повернулся к Вадиму: — Вы можете мне показать?
Вадим кивнул.
— Вот, — он протянул фотографию с Вовкой и Егоркой.
— Спасибо.
Викин родитель изучал снимок долго, задумчиво всматривался в углы, в дату, в пожарище, несколько раз недверчиво поднимал глаза на Вадима и вновь приникал к снимку.
По лобовому стеклу, с той стороны, ползла оса, шевелила усами. Тень от близкого тополя елозила по "мазде", то затемняя салон, то открывая его солнцу.