– Но это нечестно!
Дара буравила меня возмущенным взором.
– Конечно, – согласился я. – Но пока все обстоит именно так. И не я тому виной.
Последние слова дались мне с некоторым трудом. Часть вины, конечно, лежала на мне.
– Тогда, раз это недоступно мне, лучше бы ты ничего и не рассказывал.
– Ну, все не так страшно, – ответил я, – положение в Амбере скоро прояснится… Правда, придется немного подождать.
– А как я узнаю об этом?
– Бенедикт будет знать. Он и скажет.
– Что-то прежде он не так много мне рассказывал!
– А почему, знаешь? Чтобы ты не расстраивалась. Он ведь заботится о тебе, он добр. Когда настанет время, он поступит так, как лучше для твоего блага.
– А если нет? Ты мне поможешь?
– Сделаю что смогу.
– Как же мне связаться с тобой? Как известить?
Я улыбнулся. Тема всплыла без малейших усилий с моей стороны. Действительно, важные подробности ей можно и не говорить. Только то, что в будущем может оказаться для меня полезным.
– Карты, – ответил я. – Семейные Козыри. Это больше чем сентиментальные картинки – это средство связи. Найди мой Козырь и внимательно всмотрись в него, сконцентрируй все свое внимание, выбрось из головы остальные мысли, представь, что это я и есть, – и начинай говорить. Ты вдруг увидишь меня на самом деле, и я отвечу тебе.
– Вот именно этого-то дед и не велел мне делать с картами.
– Естественно.
– А как все это получается?
– В другой раз, – ответил я. – У нас бартер, не забыла? Я рассказал тебе об Амбере и о Тени. А теперь скажи, что делали здесь Джулиан и Джерард.
– Хорошо, – ответила Дара. – Хотя рассказывать почти нечего. Однажды утром, пять или шесть месяцев назад, дед прямо замер на месте. Мы тогда подрезали деревья в саду, он любит делать это сам, а я помогала. Он стоял на лестнице, вытянувшись вперед, и вдруг замер, опустил ножницы и не шевелился несколько минут. Я решила было, что он просто отдыхает, и продолжала сгребать ветви граблями. А потом услышала, что он говорит – не бормочет себе под нос, а просто разговаривает с кем-то.
Сперва я подумала, что он обращается ко мне, и переспросила его. Он просто не обратил на меня никакого внимания. Теперь, когда я знаю о Козырях, я понимаю, что он разговаривал с кем-то из родни. Должно быть, с Джулианом. Во всяком случае, он сразу же спустился с лестницы, сказал, что ему придется уехать на день-другой, и немедленно отправился к дому. С полпути вернулся и сказал, что, если сюда явятся Джулиан и Джерард, он представит меня как воспитанницу, осиротевшую дочь верного слуги. А потом сразу же уехал с двумя лошадьми в поводу. Клинок был при нем.
Около полуночи он вернулся, а с ним и они оба. Джерард был почти без сознания. Левая нога сломана, весь левый бок – сплошной кровоподтек. Джулиан тоже был изранен, но кости у него были целы. Они пробыли с нами больше полумесяца, и раны их исцелились очень быстро. Потом братья взяли двух лошадей, и мы распрощались. С тех пор я их не видела.
– А что сказали они о том, как получили эти раны?
– Только что это был несчастный случай. Со мной ничего не обсуждали.
– Где? Где это случилось?
– На черной дороге. Я несколько раз слышала, как они говорили о ней.
– А где эта черная дорога?
– Не знаю.
– Что они говорили о ней?
– Кляли на все корки. И все.
Глянув вниз, я увидел, что в бутылке еще оставалось вино. Я нагнулся, разлил оставшееся по бокалам и один передал ей.
– За воссоединение, – сказал я и улыбнулся.
– За воссоединение, – поддержала она.
Мы выпили.
Дара стала убирать, я помогал ей, но чувство острой необходимости вновь вернулось ко мне.
– Сколько мне ждать, прежде чем попробовать связаться с тобой? – спросила она.
– Три месяца. Дай мне три месяца.
– И где ты будешь тогда?
– Надеюсь, в Амбере.
– А долго ты пробудешь у нас?
– Не очень. Прямо сейчас я должен кое-куда отлучиться. Завтра вернусь, но это всего на несколько дней.
– Я бы хотела, чтобы ты задержался подольше.
– Если бы я мог! Теперь, после нашей встречи, мне тоже хотелось бы этого.
Она покраснела и с деланным усердием принялась упаковывать корзинку. Я собрал фехтовальные принадлежности.
– Ты сейчас домой? – спросила Дара.
– В конюшню. Я уезжаю немедленно.
Она подобрала корзинку.
– Значит, едем вместе. Моя лошадь по дороге.
Я кивнул и ступил следом за ней на тропинку, уводившую направо.
– Полагаю, – спросила она, – мне не следует говорить о нашем знакомстве никому, деду в особенности?
– Так будет благоразумнее.
Плеск и бормотание ручья, бегущего к реке, что неторопливо катила свои воды к морю, становились все тише и тише, пока не исчезли совсем, и только какое-то время еще доносился скрип колеса, надетого на вал и рассекавшего воду.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Движение без остановки в основном более важно, чем скорость. Пока есть постоянная смена мысленных декораций для зацепки ментальных крючков, есть и пространство для физического движения. С пониманием принципа, быстрота перемещения становится вопросом осторожности.
Я двигался медленно и настойчиво, осторожности для. Незачем было утомлять Звезду. Быстрые перемещения достаточно тяжелы и для человека, а животные не привыкли обманывать себя подобно людям и иногда доходят просто до бешенства.
По небольшому деревянному мосту я пересек речушку и некоторое время ехал вдоль нее. Я хотел обогнуть город по окраине и следовать по течению до побережья. Был полдень. Я ехал в прохладной тени, на поясе у меня висел Грейсвандир.
Углубившись на запад, я вскоре добрался до высоких холмов и наконец достиг места, откуда с высоты открывался прекрасный вид на самое большое поселение в этом районе. Город был похож на мой Авалон. Он носил то же имя, в нем жили и работали тысячи людей. Серебряных башен здесь было поменьше, да и речушка пересекала город под несколько иным углом. К югу она расширялась или ее расширили раз в восемь. Над кузнями и тавернами клубились дымки, легкий ветерок сносил их к северу; люди на конях, пешком, на повозках и в экипажах двигались по узким улочкам, входили в лавки, гостиницы, жилые дома и выходили из них; стаи птиц кружились, взмывали и приникали к земле возле привязанных лошадей; вяло шевелились несколько ярких вымпелов и флагов, вода поблескивала сквозь марево. Я был слишком далеко, чтобы различать голоса, стук, бряцание, грохот, скрип и прочие звуки по отдельности: все сливалось для меня в монотонный шум. Не ощущал я и каких-то особенных запахов, но даже если бы оставался слепым, я узнал бы о близости этого города, только потянув воздух.
Этот вид с высоты пробудил во мне некоторую ностальгию, грустные обрывки воспоминаний да слабую скорбь о городе, который был ему тезкой в исчезнувшей давным-давно Тени… Жизнь тогда была проще, да и я был счастливее, чем ныне.
Но невозможно прожить столь долгую жизнь, как моя, сохранив хоть каплю наивности; обычно среди нас сентиментальность не приветствуется.
Былые дни миновали, моего города давно не было, и все мои мысли поглощал Амбер. Я повернул к югу, исполнившись желания одержать победу. Амбера мне не забыть…
Солнце. Ослепительный палящий диск солнца вспыхнул над головой, взвизгнул ветер… От горизонта до горизонта протянулась пустыня. Холмы стали каменистыми. Я спускался по склону, скалы вокруг удивляли формой и цветом. Разразилась пыльная буря. Едва я выехал из предгорий, как пришлось сощуриться и поплотнее закутать лицо. Чалая моя то и дело чихал, ржала коротко, но топала вперед. Песок, ветер, камень, оранжевое небо, синевато-серые облака на горизонте, к которым клонилось солнце…
И сразу – длинные тени, затихающий ветер и тишина. Лишь копыта стучат по камням да еще слышится дыхание… Мгла и тучи мчатся навстречу, солнце тонет за их пеленою…
Обрушился гром, словно загрохотал сам день, разваливаясь на части… Неестественно прозрачный воздух, прохладный, голубой, электрическое покалывание в нем… снова гром. А потом стеклянистая неровная пелена дождя по правую руку… синие ломаные разрывы в облаках… Стало холодно, шаг размерен… Мир вокруг – одноцветное поле…
Гонг раскатов, белая вспышка, пелена все ближе и ближе… Две сотни метров… полторы… Накатило!
Капли молотят землю, вздымая фонтанчики пыли и воды. Запахло мокрой пылью… Лошадь заржала… Рывок.
Медленно потекли ручейки – они сливаются, впитываются землей, наполняют лужи… запрыгали пузырьки… а вот уже и сплошной поток, и в него отовсюду вливаются струйки.
Мускулы Звезды подо мною вздымаются и опадают, вздымаются и опадают снова, лошадь прыгает через ручейки и речонки, шлепает по бурлящей воде, взбирается вверх по склону… Копыта высекают искры о камень, а ревущий, пенящийся и кипящий внизу поток отзывается здесь только дальним шумом.
Все выше, выше… Теперь обсушиться, выжать край плаща… Потом вниз – и за спиною справа штормовая волна бьет в подножие утеса, на котором мы оказались.
И от моря – в клеверные поля, навстречу вечеру, а прибой гулко ухает за спиной…
Следом за звездами, что падают с неба к востоку в вечную тьму, и молчанием…
Красноглазые тени встают за нами, перебегают дорогу… Тень – зеленоглазая… Тень – желтая… Тень… Исчезли.
Темные пики в снеговых колпаках обступили меня… Мерзлый снег – снежная сухая пыль, унесенная с вершин ледяными порывами… снег, как пудра… словно мука… снежные волны, вздымаясь, ометают скалы, словно в итальянских Альпах на лыжах… Белый огонь в ночном воздухе… Ноги мои студенеют в мокрых сапогах… Лошадь возбужденно фыркает, осторожничает, на каждом шагу качает головой, не доверяя глазам…
Тени за скалами, склон стал положе, сухой ветер, снега меньше.
Вьющийся, штопором кружащий путь, дорога к теплу… Вниз, вниз, вниз. Вокруг ночь и разные звезды сменяют друг друга над головой.
Час назад меня обступали снега, теперь вокруг приземистые кусты, равнина… Вдалеке, оторвавшись от своей падали, в воздух взмывают грифы и хрипло ругают нас, кружа над нею…
Снова медленно и осторожно… Травы – волною, приятный ветерок… Кашель охотящейся кошки… Уносящаяся крупными прыжками тень, похожая на оленью… И вконец иззябшие было ноги начинают ощущать бока Звезды.
…Вдруг лошадь взметнулся на дыбы. Испугалась – чего? Не заметил… Долго утешаю ее, потом снова ласкаю, пока дрожь не прошла.
Полумесяц сосульками осыпается на вершины далеких деревьев… от влажной земли исходит светящийся туман… Мотыльки пляшут в лунном свете.
Земля дернулась и вздрогнула подо мной, словно горы переступили с ноги на ногу… У каждой звезды – двойник… Сияющий нимб вокруг гантели-луны… Все: и равнина, и воздух над ней – наполнено летящими силуэтами.
Словно заведенные до отказа часы, земля тикает, тикает и успокаивается… стабильность. Инерция… Тела луны и звезд вновь объединились со своими душами.
Краем густеющей рощи еду на запад. Подумалось: джунгли – это одуревшие змеи под маслянистой водой.
На запад, на запад… Там будет река с широкими ровными берегами – легкая дорога к морю.
Стук копыт, несущиеся тени… Ночной воздух омывает лицо… Мелькнули какие-то яркие создания на высоких темных стенах, сверкающие башни… Воздух стал сладок. Видение уплывает… Тени.
Словно кентавр, мы со Звездой покрыты единой попоной пыли… с трудом вдыхаем воздух и с усилием выталкиваем его наружу. Шея обвита громом, ноздри извергают жар… Поглощаем пространство.
Я рассмеялся – запах воды вокруг, слева подступают деревья…
И среди них… Лоснится кора, свисают лианы, широкие листья с яркими капельками влаги. В лучах луны поблескивает паутина, что-то колышется в центре ее. Вязкая почва… фосфорный свет грибов на упавших деревьях…
Прогалина… Шелест высокой травы…
Снова деревья…
Опять пахнет рекой.
Звуки… Звуки… В траве захихикал ручеек.
Все ближе, ближе и, наконец, рядом… Небо и деревья бьются и плещутся в чреве воды. Чистая, прохладная, вкусная… и налево отсюда, сразу, как перейду… течет легкая, переливается. Мы следом…
Пить… Расплескав воду у берега, зайдя по колено в реку, чалая тянет воду, словно насос… пена летит с ноздрей. Чуть вверх по течению вода лижет мои сапоги, увлажняет мокрые волосы, стекает вниз по рукам… Звезда оборачивается на смех…
И снова вниз вдоль реки – чистой, медленной, извилистой. А потом она спрямляется, становится все шире и тише…
Лес то густой, то редеет…
Слабый свет на востоке.
А теперь вниз по склону меж редких деревьев. Место скалистое. И вновь охватывает темнота…
Первые смутные признаки: запах моря возник и пропал… Цок-цок по ночному морозцу… И снова на мгновение запах соли…
Вспышка между стенами камней… Задетые камешки исчезают в бешеном потоке, звуки падения тонут в раскатах грома. Долина глубже и шире…
Вниз, вниз.
Еще дальше.
Вновь светлеет восток, склон положе. Опять запах моря трогает щеки, но теперь он сильнее…
Глина, гравий… За угол, вниз, все светлее…
Осторожно, тихо и спокойно ступая…
Бриз и светлый день, бриз и светлый день. За выступом скалы.
Я натянул поводья.
Передо мною, внизу, застывшее море – дюны, ряд за рядом, их шевелит юго-западный ветер, вздымает песчаные облачка, в утренней дымке тонет дальний блеклый берег.
Восток накинул на море розоватую пелену. То там, то тут из-под летучих песков выглядывает гравий. Над водой нависают зубастые скалы. А перед могучими дюнами высотой в сотни футов, между ними и мной, в рытвинах и щебенке – равнина: угловатые скалы. Из ада почти грядущие во славу дня и словно шевелящиеся тенями.
Да, теперь правильно.
Я спешился и подождал, пока солнце вытаскивало всем напоказ суровый и яркий день. Этот белый свет я и разыскивал. Нужное место было именно здесь, вдали от людей. Я увидел его впервые десятилетия назад в Тени Земля, куда был изгнан. Только здесь нет бульдозеров, фильтров и чернокожих с грохочущими цветных; нет закрытых городов вроде Оранжемюнде. Нет рентгеновских аппаратов, колючей проволоки, вооруженной охраны. Ничего этого нет, ибо в этой Тени и слыхать не слыхали про сэра Эрнста Оппенгеймера и про объединенные алмазные копи Юго-Западной Африки, а здешнее правительство не следило за разработкой природных ресурсов побережья в интересах народа.
Здесь была просто пустыня Намиб милях в четырехстах от Кейптауна, полоса песка и гравия шириной когда в пару, когда в дюжину миль, что простерлась на три сотни миль вдоль гор Рихтерсвельда; в их тени-то я и находился. Здесь, в отличие от обычных рудников, алмазы просто попадались в песке, как птичий помет. Разумеется, лопатку и сито я прихватил с собой.
Сперва я достал еду и приготовил завтрак. День обещал быть жарким и пыльным.
Просеивая дюны, я думал о Дойле – маленьком лысом ювелире из Авалона с прожилками на кирпичных щеках. Шлифовальный порошок… Зачем же, дескать, мне понадобился этот порошок в количестве, достаточном для целой армии ювелиров на дюжину их жизней? Я пожал плечами. К чему ему знать, для чего нужен этот порошок, раз я в состоянии заплатить за покупку? Ну, если нашелся новый способ применения этого порошка, на котором можно подзаработать, тогда надо быть дураком… Другими словами, неужели он не может поставить мне за неделю такое количество? Крохотные квадратные смешки вылетали из брешей в его зубах. Неделя? О нет! Конечно, нет! Просто смешно, не может быть речи. Понятно. Что ж, быть может, его конкурент из соседней лавки окажется сговорчивее и сумеет доставить необходимое, и может быть, его заинтересуют несколько необработанных алмазов, партию которых я ожидаю на днях?.. Алмазы, я сказал? Позвольте, ведь его всегда интересовали алмазы… Да, но что касается ювелирного порошка… Рука поднята. Должно быть, он слегка поторопился, говоря о возможности доставить полировочный материал. Просто его удивило количество. Впрочем, ингредиенты вполне доступны, а состав прост. Да, разумеется, нет никакой весомой причины, почему бы не поработать в этом направлении. В течение недели, конечно же. Ну а теперь об алмазах…
И прежде чем я вышел, работа уже началась.
Как думают многие, порох в ружьях взрывается. В общем, это неверно, просто он быстро горит, и давление пороховых газов выбрасывает пулю из патрона, гонит ее по стволу, а взрывается лишь капсюль-детонатор, когда по нему бьет боек. С обычной для нашего семейства предусмотрительностью я годами изучал горючие и взрывчатые вещества. Порох не горел в Амбере, как и иные его заменители, и мое разочарование умерялось лишь сознанием того, что и моим родственничкам огнестрельное оружие в Амбере ни к чему. Много позднее, когда однажды я оказался в Амбере и полировал браслет, добытый в подарок для Дейдры, – вот тогда-то и выяснилось замечательное свойство шлифовального порошка из Авалона, когда я выкинул в камин использованную тряпку. К счастью, порошка оказалось немного, а в комнате я был один.