И что последовало дальше?
Жесточайшие запреты на любой вид деятельности, прямо или косвенно наносящий вред окружающей среде. Катастрофическое падение уровня жизни и неизбежная смерть сотен миллионов людей от голода никого не смутили. Шаманы из УОП вводили все новые табу, нанося беспощадные удары армейскими подразделениями сильнейших держав по непокорным. Еще десятки и сотни миллионов трупов, но оставшиеся в живых только радовались, рукоплескали регулярным жертвоприношениям, славили УОП, приветствовали Общемировой закон об обязательной эвтаназии по достижении семидесяти лет. Европейский Союз не подчинился — его упразднили. Коалиция арабских государств попробовала отстоять экономическую независимость — ее смяли силами России, США и Китая. Латиноамериканская ассоциация не пожелала ратифицировать Золотой кодекс экологии — ее поставили на колени в течение трех месяцев. Канада и Соединенные Штаты отказались принять два миллиарда мигрантов из перенаселенной Азии — и восемнадцать стран и межгосударственных объединений, в том числе и вчерашние союзники, обрушили лавины бомб на Северную Америку, а американцы так и не решились запустить ядерные ракеты.
УОП объявило широкое освоение космоса людьми первоочередной задачей, и эта заброшенная из-за мнимой бесперспективности идея стала общечеловеческой. УОП потребовало ввести пятидесятипроцентный налог на указанные нужды, и за него на всепланетном референдуме проголосовало более девяноста процентов населения.
Через тридцать лет после создания Управления в крупных промышленных городах стало возможно дышать без маски вне жилых помещений. Через пятьдесят лет началась масштабная колонизация миров в других звездных системах. Но УОП уже не ослабило хватки. Обязательную эвтаназию отменили, а люди, только что считавшиеся расходным материалом, базой для налогообложения и угрозой самим себе, без всякого перехода были провозглашены величайшей ценностью цивилизации. Тысячи миров ждали поселенцев, однако там приходилось несладко, и никто не хотел своей жизнью и здоровьем прокладывать дорогу транснациональным корпорациям. И УОП, уже почти столетие опиравшееся на широкие народные массы, не желающие подыхать на загаженной Земле, не желающие больше воевать друг с другом, и выяснявшее их волю с помощью референдумов, оказалось заложником созданной им системы. Крупный бизнес придавили налогами в пользу нужд терраформирования, благоустройства поселенцев и бесплатного медицинского обслуживания. Профсоюзы стали сильны как никогда.
Люди сказали: дайте нам, наконец, жить спокойно, и УОП провозгласило принцип тождественности нации человеческому виду. Долой деление космоса на сектора! Единому человечеству — единое правительство! Первыми четырьмя президентами Земной Федерации стали бывшие директора Управления, да и впоследствии его руководители еще не раз занимали этот пост.
Люди сказали: дайте нам нормальную, обеспеченную материальными ценностями валюту, и правительство оказалось вынуждено пойти на эту меру, выпустив в обращение так называемый «менделеевский реал», обеспеченный не только золотом, но и всеми остальными элементами одноименной периодической таблицы.
Для экономики реал стал таким тормозом, хуже которого трудно придумать и специально. Зато люди получили свободу от изнурительного труда, направленного на пополнение изо дня в день тающих от инфляции сбережений.
Конечно же, они стали меньше работать. Зато стали гораздо лучше жить.
Накопил сколько нужно для безбедной старости — и на покой. Найди завтра косморазведчики планету, состоящую целиком из урана, или астероидное поле из гигантских алмазов — рухнет рынок алмазов или разорятся уранодобывающие компании, но реал не поколеблется. Не от чего ему колебаться. А для спасения рынков и промышленников можно придумать отдельную, свеженькую систему табу, запрещающую единоличное владение космическими алмазными полями и урановыми планетами.
Люди сказали: избавьте нас от гениальных изобретений, которые в теории должны облегчить нам жизнь, но на практике несут смерть. Нам не нужны великие прорывы. Нам не нужны новые научно-технические революции. Нам нужно спокойное существование. Однообразное. Серое даже. Но спокойное.
Трудно их за это винить.
Новые отношения субъектов в области технологий стали примером того редкого случая, когда интересы народа, правительства и крупного бизнеса полностью совпали.
В результате наукоемкие отрасли промышленности оказались в руках государства и под его полным контролем. Практика последовательного запрета и ограничения технологий стала обычным делом. А как еще прикажете помешать распаду едва объединившегося человечества? Космос — это не два материка на Тихой, а сто, потом сто пятьдесят, и на сегодняшний день уже более двухсот миллиардов землян четырех тысяч национальностей, говорящих на семи тысячах языков — не три народа теру. Следовательно — универсальный язык. Следовательно — законы автономий не должны противоречить Федеральному закону. Следовательно — граждане не должны иметь в своем распоряжении ничего такого, что поможет им при определенных обстоятельствах свергнуть себе на беду благое иго центральной власти…
Что характерно, думал Нвокеди, никто особо и не жаждет его свергать. Человечество уже почувствовало, как это хорошо — быть единым целым. Бунты отдельных автономий не в счет. Везде и всегда были и будут недовольные. Есть и на Тихой свои отщепенцы — племена людоедов Шикан-ден, но они, как положено отщепенцам, вынуждены прозябать вне цивилизации. Точно так же и планетам-государствам в Треугольнике, с раннефеодальным и рабовладельческим строем, с мелкими деспотами во главе, с населением в десятки тысяч и даже в тысячи душ, никогда не сравниться с Земной Федерацией, а просуществуют они лишь до той поры, пока в их «суверенные владения» не прибудет первый крейсер ВКС.
Запреты на высокие технологии нарушать никто не хочет, кроме отдельных энтузиастов. Зачем мучиться, если перед тобой ресурсы целой галактики, в которой и сейчас на каждого человека приходится по одной звезде и по нескольку планет? Никто не станет добывать золото из морской воды, если на берегу его можно сгребать лопатой.
И что мы констатируем? За триста с лишним лет нового порядка наша цивилизация развивалась количественно, а не качественно, создавая для себя жизненное пространство с одним и тем же наполнением. УОП давно превратилось в рядовую организацию — могущественную, но рядовую, однако вся освоенная человечеством часть Галактики сейчас напоминает большую копию Земли трехсотлетней давности. Только более благополучную.
И что мы можем прогнозировать? Мы можем смело прогнозировать, не без удовольствия подумал Нвокеди, что и через тысячу лет, если ничего экстраординарного не случится, человечество окажется на том же уровне, что и сейчас. Неизвестно, протянем ли мы двести тысячелетий, как народы теру, все-таки космос это не одна планета, да и они там не стояли совсем на месте. Но половину или треть срока…
Мы будем строить трансгалактические корабли и железные дороги. Мы будем качать газ из атмосфер планет-гигантов и продолжать использовать старые добрые двигатели Дизеля там, где нам это удобно и не запрещено УОП. Мы будем освещать темные стороны планет орбитальными зеркалами, а свои жилища — электричеством, поскольку этот вид энергии до сих пор остается самым дешевым повсюду, где есть вода и ветер. Мы будем медленно и равномерно расползаться по Местному скоплению галактик, и нам его хватит надолго. Запрещена нанотехника — обойдемся микротехникой; зато проблемы «толстых липких пальцев» и «серой слизи» нас больше не тревожат. Запрещено клонирование — ну и бог с ним, в самом-то деле…
Медицинский браслет опять встревожено запищал. Нвокеди поднялся со скамьи и пошел в сторону главного корпуса. Нет, никогда ему уже этого не додумать, не привести к совершенству, не сказать другим. Сырая необоснованная теория выглядит так же неприглядно, как рожденный задолго до срока ребенок — это совсем не милый, вызывающий всеобщее умиление румяный малыш, а нечто отталкивающее, внушающее жалость и отвращение. Да еще и нежизнеспособное к тому же.
А в его случае и вовсе получился выкидыш на ранней стадии.
После того, как больничный режим был смягчен настолько, что Нвокеди разрешили пользоваться макроинформационными сетями, он сразу же авторизовался в своем личном виртуальном кабинете сотрудника научного центра «Тихая» и попытался систематизировать данные, накопленные в приватном разделе — ничего не вышло. Паго уже знал, что его личный киб-секретарь Маус, согласно предварительному заключению экспертов-интеллектроников СОЗ, не подлежит восстановлению. Обычный инфор никак не мог его заменить, а от нового киб-мастера было бы мало пользы. Но, самое главное, Паго просто не мог заставить себя сосредоточиться. Его мысли по-прежнему вращались вокруг Тихой, но уже, так сказать, по иной орбите. Чисто интуитивно он чувствовал, что шел к разгадке тайн планеты верным путем, только способы выбрал не те. Тут надо иначе…
В то же время Нвокеди с некоторым удивлением обнаружил, что привычные и кажущиеся необходимыми каждому человеку вещи перестают его интересовать; характерные лично для него устремления потеряли былую привлекательность. Не то чтобы они совершенно утратили ценность в его глазах, но как бы сдвинулись с первого плана, отступив назад перед чем-то более важным, чему он пока не мог подыскать названия. Нвокеди вновь смотрел на себя будто со стороны, только теперь — в самом широком смысле, холодно и с приличной долей брезгливости оценивая пройденный жизненный путь.
Вскоре лечащий врач разрешил ему принимать посетителей, но Паго это не порадовало, хотя и означало, что дело явно идет к выписке. Ни в школе, ни в инсттитуте, ни за те годы, что делал карьеру, он так и не удосужился обзавестись хоть одним другом, который мог бы прилететь на другую планету только для того, чтобы его навестить.
Однако один посетитель словно дожидался решения врача. По связи он представился как Маркус Мендель из «Евгеники», опустив прочие подробности, обычно сопровождающие процедуру знакомства. Очевидно, Мендель полагал, что ученому, проводящему несанкционированные эксперименты, его имя должно многое сказать и без дополнительных пояснений. И он был совершенно прав, будучи в научных кругах весьма известным человеком.
Для людей, подобных Нвокеди, Мендель являлся примерно тем же самым, что бог Айту-Хатамган для нарушивших табу аборигенов Тихой. Те могли, предавшись его покровительству, заслужить прощение Айтумайрана и стать хатаму — странствующими шаманами-отшельниками. Что же касается дисквалифицированных ученых, то в лице Менделя и представляемой им организации они обретали надежду на продолжение своих исследований нелегально, причем за хорошую плату. Хлопоты по восстановлению утраченного статуса, обычно многолетние и дорогостоящие, «Евгеника» полностью брала на себя.
Паго считал, что дисквалификация ему не грозит, разве что отстранение от практической деятельности по состоянию здоровья. Тем не менее, он постарался проявить приличествующую случаю вежливость — в конце концов, Мендель проделал длинный путь ради того, чтобы встретиться с ним. Но не нашел в себе сил преодолеть свою отстраненность от происходящего, ставшую уже его обычным состоянием. И еще его настораживала оперативность, с какой Мендель появился в «Гиппократе» — через два часа после очередной диагностики! — словно об открывшейся возможности свиданий с Нвокеди ему сообщили персонально.
Паго не удивился бы, узнав, что так оно и есть на самом деле. И, конечно, Мендель должен был давно прилететь на Ульмо и находиться где-то неподалеку в нужный момент. Если только сам не организовал встречу, оказав давление на лечащего врача.
Свидание прошло в парке, подальше от посторонних глаз, если не считать вездесущие камеры. Однако они служили только для визуального наблюдения за пациентами; прослушивание разговоров исключалось. Маркус оказался прекрасным собеседником, обнаруживая недюжинную эрудицию по любому затрагиваемому вопросу. Туземцы Тихой, их предания, «эффекты городов» и проблемы современной культурологии — во всех поднятых темах он был на высоте, поражая Паго глубиной знаний.
Значит, вы действительно ничего не помните, господин Нвокеди? Какая жалость. И побудительные мотивы, сподвигшие вас на эксперимент, также оказались вычеркнуты из памяти? Прискорбно. Впрочем, это довольно обычное явление… Но нет худа без добра — по крайней мере, уголовного преследования не будет. А вот дисквалификации вряд ли удастся избежать. О, успокойтесь — всего на три года. По сравнению с обычными инквизиторскими карами Академии наук, это можно считать почти поощрением ученому, практикующему нестандартный подход… Нет, знаю совершенно точно. У меня свои каналы получения информации — вполне надежные, смею вас уверить. Не хотите вернуться на Тихую? Отмечено, что людей, попавших там в переделки, подобные вашей, неудержимо тянет туда снова… Мы могли бы попытаться помочь вам. Понятно, что вы не спешили документировать свои идеи, но если вспомните хоть что-нибудь… И даже если не вспомните ничего, знайте: «Евгеника» всегда заинтересована в сотрудничестве со специалистами, умеющими мыслить нестандартно и не желающими ходить по тесным коридорам, оставленным им современным законодательством. Всего вам доброго.
Мендель, вежливо попрощавшись, ушел, ничем не выказав своего разочарования, а Нвокеди так и остался неподвижно сидеть на скамье в парке — еще один человек, которого Тихая изменила навсегда, как и смотрителя заповедника Германа Левицкого.
Глава 9. Айхамар
На четырнадцатые сутки после старта с Безымянной «Артемида» вынырнула в системе Несса, в двух пятых АЕ от Айхамара, описала в пространстве кривую, рассчитанную Дианой и, сбросив скорость, вышла на стационарную орбиту, неподвижно зависнув над интересующим нас районом планеты. Мезоцерапторы на своей новой родине обосновались недавно, повсеместно расселиться не успели и водились далеко не везде, чему немало поспособствовали охотники на крупную дичь.
Научно-исследовательский комплекс «Айхамар-орбита», принадлежавший Всемирному институту экзобиологии, уже три года был законсервирован в связи с недостатком средств на содержание штата, так что заглянуть в гости здесь оказалось не к кому. Диана послала запросы станциям-автоматам относительно возможных изменений в составе атмосферы, погодных условий в районе высадки и прочего, что нам было полезно узнать; загнала всех в медотсек сделать прививки и посоветовала сажать корабль вместе с грузовым отсеком, основным энергетическим блоком и прочими причиндалами, которые обычно оставляют на орбите.
— Условия для посадки идеальные, — сообщила она, — и, надо думать, такими останутся достаточно долго. Добываете, что наметили, сразу загружаемся и взлетаем. Иначе придется сделать шесть рейсов «поверхность-орбита», выигрыш по энергии при этом все равно будет, но потеряем много времени.
— Что скажешь, Пит? — поинтересовалась Кэт. — Ты ведь бывал здесь?
— Да. Первый раз с Лемонье, в самом начале своей охотничьей карьеры. Потом еще два раза, и могу точно сказать, что таких тупых и кровожадных тварей, как местные мезоцерапторы, еще поискать. Приманить их ничего не стоит — вечно голодны, бросаются на все что движется. Не думаю, что отлов шести экземпляров займет у нас больше пяти независимых суток.
— Так мало? — удивился Рик. — Я знаю, конечно, что они неосторожны, но — пять суток?
— Пожалуй, нам даже и пяти много будет, — ответил я. — На Авероне, откуда они родом, полно жратвы, а здесь достойной добычи для таких больших хищников почти нет, по крайней мере на земле. Именно поэтому они и стали меньше — в среднем пять тонн против изначальных семи — восьми. Хотя основную часть своего веса они потеряли от исчезновения слоя подкожного жира — на Айхамаре существенно теплее, чем на Авероне, поэтому жировая прослойка им теперь не нужна.
— Как и их роскошный волосяной покров, — добавил Крейг. — Айхамарские мезоцерапторы мало того, что аллохтоны[21], они ведь от природы — ароморфы[22]. Несут яйца, как рептилии, детенышей вскармливают молоком… Здесь они начисто облысели. Ярчайший пример так называемой «моментальной» приспособляемости к изменениям окружающей среды. Их сюда завезли случайно около двухсот лет назад, и за столь короткое время — такой прогресс!..