— Подключить ученых… разложить эти мифы и идеологию на атомы, на мельчайшие архетипы, — вскинулся Алоиз Стейр. — Вскрыть их подсознание, как консервную банку! Менталитет среднего человека, мелкой сошки, отражает намерения правительства, — нужно только встать с задницы и поработать мозгами. Пусть аналитики и займутся этим. Не хватало нам еще вторжения толпы полубогов с идеей расового превосходства!
Сеславина снова привели в лабораторию. Он чувствовал, что больше не в силах выносить позор допросов в измененном состоянии сознания. Он уже решил для себя: на этот раз окажет сопротивление. Но Сеславин чувствовал, что на самом деле — не в мыслях, а в действительности — он не сможет переступить через грань, за которой станет ломать вещи или ударит человека. Когда он выходил на ристалище во время состязаний по двоеборью, такого ощущения не возникало. Спасало понимание, что и противник тоже хочет, чтобы Сеславин с ним состязался. Но агенты и Армилл, разумеется, не хотели, чтобы он ударил кого-нибудь из них или разгромил лабораторию, и Сеславину казалось, он не решится переступить через это.
Его зафиксировали в кресле в положении полулежа. Медик ввел сыворотку. Бесстрастное лицо Армилла стало расплываться перед глазами. Сеславин понял, что сейчас утратит власть над собой, и этот живой манекен начнет опять по-хозяйски вскрывать его душу.
Сеславин ввел себя в состояние боевой ярости. Когда-то в древности воины умели доводить себя до неистовства, удесятерявшего их силы. Это достигалось с помощью вытяжки из особых грибов или растения "дикий корень". Но, случалось, подобные силы сами собой пробуждались у человека в минуту опасности, подавляя болевую чувствительность и страх, мобилизуя все внутренние ресурсы. С тех пор как Обитаемый мир начал понемногу проторять путь к биоцивилизации, многие человеческие способности были усовершенствованы и стали достоянием большинства.
Боевая ярость Сеславина длилась дольше, чем у обычных людей, и он лучше ей управлял, потому что нарочно должен был отрабатывать ее из-за своего увлечения двоеборьем. Он сразу блокировал действие сыворотки. Сеславин напряг руки, и державшие их зажимы медленно разошлись. Он сел и освободил ноги. Армилл и врач не сводили с него глаз. Двое агентов у дверей жали на пульты, чтобы вызвать у Сеславина нервный паралич. Но тот, преодолевая идущий в мозг импульс, задрав голову, схватился за ошейник, рванул и сломал металлическую полоску. Отбросив половинки ошейника, Сеславин обвел глазами лабораторию. Агенты вытащили оружие. Парень ощутил взгляд Армилла и обернулся к нему. Стараясь взять верх с помощью внушения, Армилл приказал:
— Стой! Замри!
Сеславин открыто и яростно посмотрел на него и направился к выходу. Медики, охрана, сам Армилл, словно оцепенев, не двинулись с места.
Шагая по коридору назад в свою камеру, Сеславин заставил себя расслабиться, пощупал освобожденное от ошейника горло. Все еще грозный и счастливый, он с облегчением широко ухмыльнулся: все прошло лучше, чем он ожидал. Он сломал, кажется, зажимы анатомического кресла, испортил ошейник-контролер, но не тронул никого из людей, даже ничем не задел их достоинство. ("Разве что неподчинением, — на ходу думал Сеславин, — но тут уж они сами виноваты: я им что, покорная жертва?").
Завыла сирена тревоги. Когда с обоих концов коридора выбежали агенты Ведомства в блестящих серых куртках, Сеславин не стал сопротивляться. Ему приказали лечь на пол, обыскали и надели новый ошейник. Армилл, бледный как полотно, шагнул вплотную к нему. Сеславину уже позволили подняться. Глава Ведомства контроля за соблюдением высшего вселенского принципа сверлил его взглядом.
— Твое счастье, недоумок, — процедил он, — что ты не натворил больше глупостей. Ты представляешь, что ты делаешь, щенок?
— Я раньше думал, что нельзя так делать, — откровенно сказал Сеславин. — А теперь понял, что с вами — можно. Передайте от меня канцлеру: "Господин канцлер Стейр, не надо считать мою волю незначительной помехой вашим премудрым замыслам. Я могу за себя постоять. Я буду договариваться с вами, а не подчиняться".
— Торжествуй… торжествуй… — сквозь зубы проговорил Армилл и стремительно отвернулся.
Алоиз Стейр любил простоту в отношениях с людьми, но простоту особого рода. Он любил вставить крепкое словцо, сделать панибратский жест; сам сесть за руль и, неожиданно припарковавшись, оставив охрану в машине, заглянуть в какой-нибудь не самый изысканный ресторан. Но Стейру было нужно, чтобы его простота поражала народ, чтобы ее свидетели дрожали от волнения, а потом, как о чуде, рассказывали другим о панибратстве Стейра.
Получив от Армилла доклад о том, как Сеславин сорвал с себя ошейник и ушел с допроса, канцлер вдруг велел подать закуску и снова пригласил обоих иномирцев к себе.
На столике стояли бутылка, графин с водой, тарелочка с сахаром и три бокала. Алоиз Стейр сам разлил по бокалам зеленоватый напиток.
— Это абсент на экзотических травах, — сообщил он. — Роскошь. Так я, собственно, о чем? — отставив бокал, Стейр откинул ладонью откинул назад иссиня-черные волосы. — Вы опять сильно смутили моих людей. Что это было, Сеславин? — он в упор посмотрел на иномирца и продолжал, не дожидаясь ответа. — Если бы не я, Армилл разобрал бы вас на мелкие детали.
— Мне пришлось защищать свое человеческое достоинство, — ответил Сеславин.
Ярвенна, не знавшая, что произошло, настороженно перевела взгляд с одного на другого.
— Достоинство! — повел плечом Стейр. — Вы только подумайте! По-вашему, мои ребята не нашли бы способа справиться с этим «достоинством», если бы я им позволил? Да, у вас есть какие-то силы, недоступные обычному земному человеку — видимо, это ваши предки-боги постарались, — но они не беспредельны. Одно дело — зажимы анатомического кресла. А если заковать так, что вы не сможете и пошевелиться… и все-таки вколоть "х-2а"… — медленно договорил он, всматриваясь в лицо Сеславина.
— Я подавлю ее действие, — ответил Сеславин. — С этой дозой я всегда справлюсь, а в передозировке-то вы сами заинтересованы?
— Пусть медики разбираются, — ответил канцлер.
Из этих слов Ярвенна сделала вывод, что Сеславина допрашивали — и он сорвал допрос.
— Вы что, не понимаете, что поступаете против всякой совести? — она подалась вперед. — Вы унижаете нас и даже не задумались об этом ни разу. Почему вы не хотите говорить с нами на равных?
— Свобода, равенство, братство?… — передразнил Алоиз Стейр. — Да вы герои… — и добавил, — мифов. Вы, наверно, в вашей боевой ярости и боли не чувствуете?
— Угу, — подтвердил Сеславин.
— Своей, — Стейр поднял тонкий палец. — А другого? Ведь я мог бы, — ну или не я, а Армилл — извлечь кое-какие методы из багажа наших предков, из светлого прошлого человечества, так сказать. И с помощью обычных древних пыток, о которых Сеславин недавно вспоминал с такой нежностью, выпотрошить одного из вас на глазах другого. Даже не знаю, — он переводил взгляд с Ярвенны на Сеславина, — кто в таком случае ломается быстрее, мужчина или женщина? Или вас научили получать от этого удовольствие? — Стейр рассмеялся.
— Прекратили бы вы ёрничать, канцлер, — возмутилась Ярвенна. — Мы не дети, чтобы пугать нас страшными сказками. Вы ничего нам не сделаете, потому что в любой момент за нами могут прийти соотечественники из нашего мира. И тогда вас спросят о нас…
— Ну и что, — хмыкнул Стейр. — Не начнут же они из-за вас войну миров? Святое дерьмо! Вы — две лабораторные крысы.
— Но вы же хотите узнать, кто придет после нас? С кем вам придется столкнуться? — спросил Сеславин. — Сами видите, связь между нашими мирами существует. Значит, они придут, с непонятными вам целями и умениями. Так что хватит чепуху молоть про пытки и казни. Ничего вы не сделаете.
— Да ничего с вами никто не собирается делать! — раздраженно махнул рукой Стейр. — Я запретил Армиллу применять к вам жесткие методы. Будем говорить "на равных", — он презрительно покривился и отхлебнул из бокала. — Похоже, мы на пороге удивительных открытий…
— Это другое дело, — сказала Ярвенна.
"Учи меня, сучка, — неприязненно подумал канцлер. — Все равно я вскрою вас, как консервы… Таких миров, как ваш Обитаемый, я видал сотни. В другое время мы за сутки бы установили у вас свою власть и научили бы вас, маргиналов, подчиняться высшему вселенскому принципу! Пришлось бы тебе и твоему дружку уважать наши правила, если не хотите всю жизнь жить на пособие по безработице… Место твоего дружка — у конвейера на самом примитивном производстве, а ты бы работала в борделе для низших слоев, поскольку в элитные заведения тебя не возьмут".
— Что ж, между нами — нормальные трения представителей разных культур, — легко сказал Алоиз Стейр Ярвенне. — Давайте забудем о недоразумениях и просто поговорим… Вы плохо понимаете природу власти. Есть одна тонкость. Я бы сказал, парадокс. Власть тем милосерднее, чем она сильнее. Вы уже убедились, что у меня не было необходимости жечь вас каленым железом и бить кнутами, чтобы получить показания. У меня есть сыворотка. И поверьте, с вами бы обошлись еще мягче, если бы вы поддавались гипнозу. Я могу себе позволить милосердие и снисходительность. Вот и «быдляки» наши не жалуются. Я не сажаю на кол и не рублю головы. Я могу позволить себе перевоспитывать их в хороших и чистых тюрьмах. Экстремист с помощью психокоррекции превращается в ягненка. В этом разница между варварской слабой властью — и моей. Максимальное превосходство элиты над сбродом — залог всеобщего благоденствия. Вы же, — Стейр кивнул в сторону Сеславина, — доводите вашу ненависть к власти до абсурда. Вы боретесь со мной за то, чтобы я не мог поступать с вами милосердно! Это ли не вздор? Всегда, всю свою историю повстанцы боролись за то, чтобы условия жизни людей стали более милосердными, а вам что, хочется нищеты и расстрелов? Это такой синдром сторонников свободы-равенства-братства — жажда расстрелов и нищеты?
— Повстанцы никогда не боролись за то, чтобы народ зависел от милосердия господ, — начал Сеславин.
— Оставим это, — отмахнулся Стейр. — Население всегда будет зависеть от милосердия власть имущих. Патернализм в лучшем смысле этого слова. Разумнее не строить утопий… или вы у себя в Обитаемом мире уже построили? — иронически добавил он. — Меня интересуют ваши особые способности. Я лично не думаю, что человек может развить в себе силы какого-то глобального значения. Например, то измененное состояние, в котором вы сорвали допрос… — Стейр поглядел на Сеславина. — Боевое неистовство… Это не такое уж чудо.
— Этому у нас учат всех.
— Зачем? Вы так много воюете?
— Не для войны, — сказал Сеславин. — Просто полезно в жизни. Например, пожар: надо кинуться в дом, выбить дверь, а если человек без сознания — вынести его. В состоянии неистовства это сделает даже подросток. Или тебе самому нужна помощь, и надо добраться до места, где ее окажут…
— В крайних ситуациях может оказаться каждый, — добавила Ярвенна.
— Любопытно… И если вы видите уличную драку, вы тоже готовы вмешаться?
— Конечно, — сказал Сеславин. — Даже маленький ребенок хотя бы побежит звать взрослых.
— А ваши преступники и хулиганы обладают такими же способностями, как и все? — приподнял брови Стейр.
— Да, — подтвердила Ярвенна. — Но, понимаете, эти способности и делают нас всех примерно равными. У нас нет сильных злодеев и несчастных, слабых жертв. Преступник не может победить другого человека в открытую, да еще на улице города: люди его не боятся, любой прохожий вмешается. Я сама из деревни, — как бы извиняясь, добавила она. — В деревнях у нас все друг друга знают, и преступности совсем нет. А в городах иногда случается… Но очень редко бывает, чтобы человек нападал на человека…
— Бывает, просто сдуру, сгоряча кто-нибудь подерется, — уточнил Сеславин. — Выпьет лишнего…
— Все-таки пьете? — хмыкнул канцлер, поглядев на нетронутые бокалы обоих иномирцев.
— Кто как, — уронил Сеславин. — …Вообще-то я состою в даргородской дружине. А дружинники особо не пьют.
— Это еще что?
— Такое добровольное общество, — Сеславин усмехнулся. — У меня есть обязанность раз в месяц приходить на семинары по подготовке и право снимать с дерева всех котят, которые умудрятся туда забраться.
— Каких котят? — не понял канцлер.
— Ну, это то, что приходится делать чаще всего, — пояснил Сеславин. — Есть случаи, когда люди не знают, к кому обратиться. Котенок. Или дверь в квартиру нечаянно захлопнулась, а ключа при себе нет. Тогда смотрят: вон человек со знаком дружинника! Зовут меня… Этот знак — изображение тура, которое носят на груди на цепочке. Или кто с моего двора — те и без знака меня знают.
— Тебе за это платят? — поднял бровь канцлер, позабыв, что миг назад еще все-таки обращался к парню на «вы».
— Я бы за деньги этого не делал, — нахмурился Сеславин. — Даже время не стал бы тратить.
Стейр поморщился:
— Иначе говоря, ты ходишь по улицам со знаком на цепочке и бесплатно решаешь чужие проблемы, но не стал бы этого делать, если бы тебе предложили заплатить? Интересная логика. Вы сумасшедшие?
— У самого у вас "логика", — огрызнулся Сеславин. — Я добровольно согласился помогать людям, — это совсем не то, что я нанялся бы служить за жалование… — он помолчал. — А вот вы, канцлер… Вы все говорите о милосердии, о том, что вы отвечаете за других людей. Разве у вас не та же логика? Почему тогда вам странно, что я хожу со знаком и бесплатно решаю чужие проблемы?
— Потому что в целом, от природы, люди плохи, — отрезал Стейр. — Есть отдельные, избранные натуры.
— Например, вы, — в тон ответил Сеславин. — А остальные — быдло.
— Остальные — лю-ди, — подчеркнул канцлер. — Люди, со всеми вытекающими последствиями, со всеми слабостями и недостатками, с косностью разума, недоверием к высшим, ревностью и завистью к чужому богатству, с упрямством, озлобленностью. И в принципе это нормально, это человечно, люди таковы, что с них взять.
Я дал им счастливую жизнь. Другой мог бы втоптать их в грязь. Вот и все! — но Стейр сдержался. — Знаете, что самое интересное? — он расслабился и закинул ногу на ногу. — Я вот думаю… У вас таки анархия? На пожарах сами спасаете, утопающих сами вытаскиваете, хулиганов сами ловите… Хотел бы я знать, ваша полиция, пожарные, спасатели что-нибудь делают? Или у вас даже такого понятия нет?
Сеславин повел плечом:
— Была такая пословица: не давай голодному рыбу, дай ему удочку. У нас все построено как раз на этом. Есть и пожарные, и спасатели, и стражи порядка. Но случись что, любой из нас может постоять за себя и за другого.
— Таким образом, власть в вашей стране не является защитником и спасителем для каждого из вас? — холодно спросил канцлер.
Сеславин и Ярвенна кивнули.
— А тогда… — Стейр помедлил. — Предположим, что простонародье вздумало бы поднять бунт против власти. В состоянии ли была бы власть спасти вашу страну от кровопролития, быстро уничтожив или нейтрализовав негодяев?
— Не-а… — с довольной ухмылкой покачал головой Сеславин, поняв всю глубину возмущения Стейра. — Если бы власть пошла против народа и попыталась лишить нас того, что мы имеем, ей бы не поздоровилось.
Миропорядок Земли Горящих Трав держался на жизнедеятельности паразита. Это существо было выведено искусственно и с помощью зонда введено глубоко в недра Земли. Там оно впитывало жизненную силу мира, но выделяло взамен собственную энергию. Энергия паразита создавала на Земле особую среду, которую обычные люди воспринимать не могли. Ее воспринимала только элита, ради этого подвергавшая себя генетической модификации. Среда, которую создавал паразит, давала ей неслыханную продолжительность жизни, способность к регенерации, иммунитет к большинству болезней, незаурядную физическую и психическую силу.
Паразит был исключительно удобен для своей функции. Он ни в чем не нуждался, не имел собственной воли. Правда, питаясь, он понемногу истощал биосферу: в будущем, хоть и достаточно отдаленном, Земле Горящих Трав предстояло превратиться в пустыню.