Вот значит как. Рихард отвернулся к окну и расстегнул воротник форменного кителя, какая все же невозможная жара летом в Хас Тохумсе. Эрчер просто сбежал от него, и враги свободы здесь ни при чем.
— Сообщите мне, если появится новая информация.
— Непременно, капитан Терге.
Рихард вышел из полицейского управления, до старта еще трое суток оставалось. Он хотел провести это время с Эрчером, прогуляться по городу, посидеть в кафешках прямо на улице и любить его как тогда, на Даллене. А без Эрчера оказалось совершенно нечем заняться, вокруг столько людей, все куда-то спешат, и только сейчас он заметил, как много среди них парочек, все держатся за руки или обнимаются, улыбаются друг другу. Рихард свернул на аллею Свободы. “Смотри, раньше здесь было полно борделей, ужасно безнравственно “, говорил он воображаемому Эрчеру в своей голове, и тот как всегда соглашался.
А на следующее утро, Рихард еще в постели был, ему позвонил тот самый лейтенантик-неряха из полицейского управления. Эрчер нашелся, его арестовал патруль во время комендантского часа. Рихард прижал плечом комм и принялся одеваться. Сейчас он пойдет и избавит Эрчера от неприятностей, и тот будет благодарен, конечно же. А еще Эрчер скажет, что на самом деле не хотел сбегать, и Рихард сначала поругает его, а после секса простит.
— Протокол вы, само собой, уже оформили, — поинтересовался он, надо будет снять наличку с карточки.
— Да… то есть не совсем, — замялись на том конце. — Видите ли, капитан Терге, ваш… протеже оказал сопротивление при аресте, а позже выяснилась его возможная причастность к одной из банд.
— Что за чушь, — резко сказал Рихард, он был одет уже.
— Патруль доставил его в тюрьму при Управлении исполнения наказаний, туда всех бандитов отправляют перед тем, как повесить.
— Это недоразумение, — Рихард сбросил вызов и уткнулся лбом в руку, под закрытыми веками плясали сердечки, украшающие номер, они тут всюду были налеплены. Зачем, зачем он отпустил Эрчера одного, надо было опять его запереть, и ничего не случилось бы. Он отыскал в комме номер Штирхера, тот непременно должен помочь. Чертов Эрчер, умудрился так влипнуть за неполные двое суток.
***
— Лонгдалец, говоришь? — ржал Штирхер и шевелил бровями. — Говорил я тебе, еби коз.
Рихард тоже засмеялся шутке. Ведь это так смешно — разыскивать сбежавшего любовника.
— Эрчер Веллинг — пилот, и еще наверняка он может способствовать нашему проникновению на Лонгдаль.
— Ладно, сделаем запрос на этого твоего Веллинга.
— Спасибо, господин полковник.
— Рано благодаришь. Привезешь его к нам в разведотделение, тут ребята с ним немножко поработают, вдруг и правда, что ценное всплывет, — Штирхер полез в сейф, там у него всегда бутылка была припрятана, старая альвеймская привычка — не выставлять на показ пороки и слабости. — Да не ссы, сделаем коррекцию и вежливо допросим, порядок такой, а потом можешь забирать своего денщика, — он посмотрел на Рихарда и опять заржал: — Ну ты даешь, блядь, как так можно.
— Хотел склонить к сотрудничеству, господин полковник, — Рихард подумал, что Эрчера могли трахать в тюрьме надзиратели или другие арестанты, у того ведь иногда бывал такой покорный взгляд, как будто выпрашивающий хуя. Надо скорее его забрать. — Если отправить запрос даже по закрытому каналу, когда еще его обработают. Лучше я сам съезжу за Веллингом.
— Зайди в канцелярию за документами тогда, — махнул рукой Штирхер.
Отдел исполнения наказаний находился почти на выезде из города, серое здание без окон, обнесенное забором с линиями силовой защиты. Во внутреннем дворе Рихард заметил, что окна все же были, все они выходили во двор, интересно, в какой из камер находится Эрчер. Лучше бы в одиночке.
— Заключенный Веллинг приговорен к повешению, — устало потер глаза дежурный.
— Я его забираю. Вот запрос Управления внешней разведки, с вашим начальством согласовано.
Дежурный молча забрал у Рихарда карточку с данными и вставил ее в терминал.
— Да, все верно, капитан Терге. Вам нужен протокол расследования и вынесения приговора?
— Давайте, — равнодушно сказал Рихард, он был уверен, что Эрчер арестован по ошибке.
А потом к нему вывели Эрчера, тот был в длинной белой рубахе, уже переодет для казни. И еще он совсем не обрадовался, когда увидел Рихарда, просто отвернулся молча. Конвой повел его к флаеру, а Рихард остался оформлять документы.
— Эрчер, — в салоне флаера, кроме них, никого не было, охранник сел рядом с пилотом, и наконец-то можно было прикасаться к Эрчеру. Тот был пристегнут наручниками к специальным креплениям над головой, и разбитый рот придавал ему особую привлекательность. — Ты расскажешь мне, что случилось?
— Ничего не случилось, ты меня заебал просто.
— Вот значит как, — разозлился Рихард и запустил руку под подол эрчеровой рубахи. — Ты ебся с кем-нибудь, пока бегал от меня?
— Ты псих.
— Отвечай, — Рихард сжал его мошонку сильнее, сейчас он не собирался с ним церемониться. — Ты сам не хочешь по-хорошему, дорогой.
— Не ебся, — злобно сказал Эрчер, но тут же с видимым усилием взял себя в руки: — А куда…
— Никаких вопросов. Раздвинь ноги.
Эрчер быстро на него взглянул и попытался отпихнуть коленом. А потом вдруг расслабился и позволил задрать на себе рубашку, под ней он был совершенно обнажен, и Рихард по-прежнему его хотел, как в первый раз.
Без смазки, на слюну туго шло, Эрчер стонал и зажимался, но больше не сопротивлялся.
— Я тебя такого больше всего люблю, — говорил Рихард и гладил его лицо.
— Быстрей уже кончай.
— Скоро тебе это опять будет нравиться, — прошептал он, как раз удалось втиснуться на всю длину. Эрчер брезгливо уставился на него, и Рихард пояснил, испытывая при этом гадкое удовольствие: — После коррекции мозга. Будешь верно служить Альвейму и идеалам свободы, лонгдалец.
— Какой коррекции, — серые глаза Эрчера вдруг распахнулись и словно бы выцвели. — Нет, не надо…
— Мы вычистим из галактики всю гниль, и твой мирок следующий.
— Не надо со мной этого делать, Рихард, лучше убей, — попросил Эрчер, и у Рихарда поджались яйца.
— Это не больно, — зашептал он ему куда-то в шею, продолжая двигаться во влажной заднице, невозможно было сдержать подступающий оргазм, — просто уснешь, а проснешься нормальным.
Он приказал посадить флаер в ближайшем парке и трахнул Эрчера еще раз, и все это время тот оцепенело смотрел мимо него.
— До скорой встречи, дорогой, — Рихард вытер ему рубахой задницу, чтобы по ногам не текло, а потом отстегнул наручники и вытолкнул из флаера.
Эрчер споткнулся и упал бы, если б конвой его не подхватил.
— В медблок, — кивнул им Рихард, борясь со странным чувством потери — настоящего Эрчера он больше не увидит.
И Рихард сфотографировал его на комм, босого и в грязной рубахе, Эрчер на фото смотрит с ненавистью и одновременно удивлением, удачный кадр.
========== Глава 7 ==========
Эрчер Веллинг
Эрчер думал о Лонгдале. Он не вспоминал свою родину почти двадцать лет, а, оказывается, все это время она жила где-то глубоко в душе, и теперь он не мог избавиться от бесконечно всплывающих картинок. Вот сырая земля пачкает его пальцы, он срывает в лесу первые ландыши и мнет их за спиной, решаясь подарить девушке. Ее зовут Натали, и обычное имя кажется ему волшебным, они гуляют по городу, ночные проспекты и площади тонут в серебристом тумане, острые шпили плывут над горизонтом, ее дыхание пахнет ванильными пастилками, и поцелуи такие сладкие, а в парке цветут липы и белеют статуи…
Он слышал об альвеймской коррекции и знал, что угрозы Рихарда — совсем не пустые. Но невозможно было поверить, что сейчас он потеряет Лонгдаль, что родина перестанет что-либо для него значить, что Эрчер будет способен ее предать. Зачем Рихард это с ним делает, неужели готов унижаться сколько угодно сам и унижать Эрчера ради своей болезненной страсти? Нет, такого не бывает, наверняка это был лишь процесс вербовки, должно быть, коррекция требует предварительной обработки.
Охранник толкнул его в в спину, заводя в какой-то кабинет.
— Лонгдалец, как занятно, — сказал врач и закрепил зажим у его челюсти.
“Нет, нет, нет, я не сдамся”, — думал Эрчер, и ему казалось, что в голове что-то шевелится. Шлем начал ровно гудеть, и этот шум все усиливался, в нем слышались обрывки слов и музыкальных фраз, чьи-то вскрики. Врач смотрел на него изучающе, и глаза у него нездорово блестели, как у пьяного. А потом Эрчеру закрыли лицо экраном, и он почувствовал, что тонет в мешанине образов, на которые был вынужден смотреть, не имея возможности сомкнуть зафиксированные веки.
Он закричал и забился, не в силах выносить бесконечной, засасывающей его спирали, сейчас он бы сделал что угодно, лишь бы вырваться. Но, конечно же, спираль не отпустила его, она состояла из множества серых шестеренок и углов, которые медленно наматывали его сознание на свои оси.
Где-то посреди этой спирали, в одной замкнутой клеточке его разума, к нему вышел человек без лица и сказал:
— Ну, вот и все. Как ты себя чувствуешь?
Он никак себя не чувствовал и поэтому не ответил. Кто-то стукнул его в живот и громко приказал говорить. Он слегка согнулся, пережидая боль, а потом снова выпрямился, плечи разведены, спина прямая, как его учили когда-то. Надо было говорить, но слова с трудом собирались, не хотели цепляться друг за друга своими выступами и зубчиками.
— Все серое, — сказал он.
— Прекрасно! — обрадовался человек без лица. — Твое имя.
— Триста шестьдесят два, — сказал он, именно из стольких шестеренок состоял безликий.
Окружающие его люди перестали радоваться и даже пару раз его стукнули. Он отошел от них подальше, сквозь шестеренки ходить было трудно, но он не намерен был сдаваться, шел все дальше, пока не наткнулся на стену. Она была плотная, никаких зазоров между серыми зубчиками, дальше не пройти. И он пошел вдоль нее, ведя рукой в поисках проема, и почти нашел его, но был грубо схвачен и приведен назад.
— Твое имя Эрчер Велле.
— Как это мило, — отозвался он, почему-то эти слова не надо было составлять, они вылетели из него уже сцепленными.
И его ударили по щеке:
— Твое имя Эрчер Велле. Повтори, как тебя зовут.
— Никак, — ответил он, ведь имена и слова скользили серыми тенями, а разве можно удержать в сомкнутых руках тень.
Его куда-то тащили и что-то спрашивали, и сначала он все пытался различить их лица, у людей же бывают глаза и лица, а не одинаковые гладкие болванки. Но это оказались вовсе не люди, и он перестал на них смотреть. Только их прикосновений было не избежать, и они были отвратительны, резиновый пластик и холодный металл, шевелящиеся зубчики и шестеренки.
Но ко всему отвратительному можно легко привыкнуть. И он почти забыл об их присутствии, когда его привели в комнату, наполненную цветом. Ярко горели мониторы, разноцветно перемигивались индикаторы, и сияли датчики. Кресло навигатора мягко спружинило под его весом, а кубы управления закружились стройным скоплением шестеренок, и на этот раз у каждой них были и цель и смысл. Изображения врагов вспыхивали оранжевым, и он тоже кружился вместе со всеми углами и шестеренками в этом летном тренажере, в рубке истребителя звездного класса 30-Т. Оказывается, военным летчиком быть легко и приятно, зря он потерял столько времени.
А потом враги закончились, и тренажерная рубка начала выцветать. Он посидел еще немного в этой комнате, в ней было двенадцать экранов, 569 индикаторов состояния, группы по 16-37, 213 переключений, 11…
Он встал и направился к выходу, серое пространство распадалось углами, э т и его не трогали. Э т и были, кажется, чем-то довольны. “Отличный истребитель получился, хоть это удалось сохранить”, говорили они. И он почувствовал тошноту, проходя мимо них.
— Стой, — приказали ему, и он послушно остановился, вскинул подбородок и заложил руки за спину, как его учили когда-то, а о разведенных плечах и прямой спине можно было не беспокоиться. Он всегда ходил очень прямо, ходил и стоял.
— Сейчас отправишься к своему хозяину, — сказали ему, приведя опять куда-то. — Ясно? Будешь исполнять все, что он тебе прикажет. А на приказы всегда отвечать: да, хозяин. Повтори. Ну же, повтори, тупица: да, хозяин.
Его снова стукнули, и он почти не обратил на это внимания, привыкнув к отвратительному.
— Да, хозяин, — повторил он, понимать, что от него хотят, было трудно, постоянно отвлекали шестеренки, надо было держать замкнутыми все клетки своего сознания, шестеренки грозили их прорвать.
А еще труднее было сосредоточиться на никому не нужных желаниях э т и х, но он очень старался. Все, что угодно, лишь бы поменьше их присутствия и прикосновений.
— Привет, Эрчер, — сказал вошедший человек без лица.
— Да, хозяин, — ответил он.
И человек без лица долго молчал, а потом разозлился. “Что это значит”, сказал человек без лица, и еще: “саботаж”. Но он не ответил, ведь обращались явно не к нему. Э т и напряженно говорили о чем-то, он перестал их слушать, потому что серое вокруг слоилось и шевелилось с такой угрозой, которую невозможно игнорировать.
А потом один из них взял его за плечо, и прикосновение это было теплым, как у настоящего. И он вздрогнул, почувствовав это тепло, и попробовал вглядеться. Ведь настоящий человек должен отличаться от э т и х, у него должно быть лицо, и глаза, и, наверное, улыбка. Но взгляд соскальзывал, не находя на чем задержаться, а человек все вел его куда-то, шагая очень быстро. И он решил, что это и есть его хозяин, раз его отпустили с ним. Жалко, что у хозяина тоже не было лица, он смог запомнить только две мохнатые звезды на его погонах и маленькие черепа в петлицах. Что ж, в любом случае хозяина будет легко отличить от всех остальных: надо лишь потрогать и ощутить тепло вместо тошнотворного отвращения.
Рихард Терге
— Итак, ваша группа отправляется на Центральную.
Рихард оглядел своих будущих товарищей, прежде никто из них не был ему знаком, и опять вспомнил об Эрчере. Может, зря он его забрал из Управления, но тот вчера так цеплялся за рихардову руку и просился идти с ним, что Рихард не выдержал, отвел его в свой гостиничный номер. И сегодня запер там одного, а теперь беспокоился — вдруг что случится. Пожар, например, а Эрчер не сможет позвать на помощь или выбраться наружу.
— Путь до Центральной займет всего семьдесят часов, — руководитель их группы, полковник Гроск, так явно гордился этим достижением отечественной науки. — Это совсем новая база, возведенная рядом с Альвеймом, возможно, ее перебросят потом.
— Семьдесят часов? — удивился кто-то.