Берсеркер попытался ударить ее кинжалом, зажатым в левой руке, но промахнулся и рванулся дальше в толпу.
Появились одетые в синюю форму полицейские — их было шесть или восемь,— они были вооружены.
— Всем лечь! — раздался властный голос.— На тротуар! Всем лечь!
Движение остановилось. Прохожие вокруг берсеркера бросились на тротуар. На той стороне улицы, где стоял Блейн, люди тоже поспешно ложились.
Веснушчатая девочка лет двенадцати потянула Блейна за рукав.
— Ложитесь и вы, мистер! Вас может задеть луч!
Блейн опустился на асфальт рядом с ней. Берсеркер повернулся и побежал к полицейским, испуская пронзительные вопли и размахивая кинжалами.
Трое полицейских одновременно открыли огонь. Бледно-желтые лучи вырвались из пистолетов и, попав в берсеркера, окрасились в красный цвет. Он вскрикнул, когда одежда на нем задымилась, повернулся и попытался убежать.
Желтый луч попал прямо ему в спину. Берсеркер швырнул кинжалы в полицейских и упал.
Вертолет «скорой помощи» опустился на мостовую с вращающимся винтом, в него погрузили труп берсеркера, раненых прохожих, и он тут же улетел. Полицейские принялись разгонять толпу, собравшуюся посмотреть на происшедшее:
— Расходитесь, расходитесь, спектакль закончен. Все по домам!
Толпа начала расходиться. Блейн встал и отряхнулся.
— Что случилось? — спросил он.
— Вот глупый, это же был берсеркер,— объяснила веснушчатая девочка.— Разве не видел?
— Видел. А что, здесь много таких?
Девочка с гордостью кивнула:
— В Нью-Йорке берсеркеров больше, чем в любом другом городе мира, кроме Манилы,— там их называют амоками. Но это одно и то же. У нас появляется примерно пятьдесят берсеркеров в год.
— Больше,— вмешался какой-то мужчина.— Семьдесят, даже восемьдесят в год. Но этот не слишком-то расторопный.
Вокруг Блейна и девочки собралась группа любопытных. Началось обсуждение происшедшего. Блейн подумал, что в двадцатом веке так обсуждали автомобильные аварии.
— Сколько человек пострадало?
— Всего пять, и, по-моему, он никого не убил.
— Он не слишком и старался,— сказала пожилая женщина.— Когда я была девчонкой, остановить таких удавалось не сразу. Да, в наше время были настоящие берсеркеры.
— Да и место он выбрал неудачное,— заметила веснушчатая девочка.— 42-я улица всегда полна полицейских. Здесь берсеркер даже не успеет развернуться, как его тут же приканчивают.
— Ладно, ребята, расходитесь,— послышался голос подошедшего здоровенного полицейского.— Повеселились, и хватит.
Толпа разошлась, Блейн сел в автобус, недоумевая, почему пятьдесят или даже больше человек в Нью-Йорке становятся неистовыми берсеркерами каждый год. От нервного напряжения? Безумное проявление индивидуализма? Особый вид преступления для взрослых?
И это тоже придется выяснить, если он хочет понять мир 2110 года.
Глава 15
По указанному адресу находилась роскошная квартира на верхнем этаже фешенебельного дома на Парк-аве-ню, в районе 70-х улиц. Дворецкий провел его в просторную комнату с длинным рядом кресел. Там уже сидела дюжина громкоголосых, крепких, загорелых мужчин, небрежно одетых и неловко чувствующих себя в такой изысканной обстановке. Большинство из них знали друг друга.
— Привет, Отто! Решил снова поохотиться?
— Да. Нет денег.
— Я так и знал, что ты вернешься к нам, старина. Здорово, Тим!
— Как поживаешь, Бьерн? Это моя последняя охота.
— Вот как? До следующего раза?
— Нет, я серьезно. Покупаю ферму в глубоководной впадине Северной Атлантики. Нужен вступительный взнос.
— Да ведь ты пропьешь свой взнос!
— На этот раз не пропью.
— Привет, Тезей! Верная рука в порядке?
— Как всегда, Чико. А ты как?
— Ничего, малыш.
— А вот и Сэмми Джонс, как всегда последний.
— Но ведь я не опоздал, правда?
— Опоздал на десять минут. Где твой кореш?
— Слиго? Погиб. Во время охоты на Астуриасе.
— Круто подзалетел. Страховка-то хоть была на потустороннюю жизнь?
— Вряд ли.
В комнату вошел мужчина и громко произнес:
— Господа! Прошу внимания!
Он остановился в центре комнаты, подбоченившись и глядя на сидящих охотников. Это был худощавый, мускулистый мужчина среднего роста, в бриджах и рубашке с расстегнутым воротником. У него были небольшие холеные усики и удивительно синие глаза, выделявшиеся на худом загорелом лице. Несколько секунд он разглядывал охотников, отчего те неловко покашливали и шаркали ботинками.
— Доброе утро, господа,— сказал наконец мужчина.— Меня зовут Чарльз Халл, я ваш наниматель и жертва.— По его лицу пробежала холодная улыбка,— Прежде всего, господа, несколько слов по поводу законности нашего мероприятия. В последнее время возникла некоторая путаница в этом вопросе. Мой адвокат тщательно изучил все аспекты данной проблемы и даст вам сейчас разъяснения. Прошу вас, мистер Дженсен!
В комнату вошел невысокий, нервного вида мужчина, поправил очки и откашлялся.
— Да, мистер Халл. Господа, относительно законности охоты в данный момент: в соответствии с пересмотренными и дополненными поправками к закону о самоубийстве от 2102 года любой человек, защищенный страховым полисом, гарантирующим ему потустороннюю жизнь, имеет право выбрать для себя любую смерть в любое время и в любом месте, за исключением жестоких и противоестественных способов. Законность этого основного «права на смерть» очевидна: юристы не признают физическую смерть как таковую, если эта смерть не влечет за собой гибели сознания. Если сознание сохраняется, то убить тело не менее законно, чем состричь ноготь,— с юридической точки зрения. В соответствии с недавним решением Верховного суда тело считается всего лишь придатком сознания, которое может избавиться от него, когда пожелает.
Во время объяснения Халл расхаживал по комнате быстрыми кошачьими шагами. Потом он остановился и сказал адвокату:
— Благодарю вас, мистер Дженсен. Таким образом, никто не может оспаривать мое право на самоубийство. А также нет ничего незаконного в том, что я выбрал одного человека — или нескольких,— чтобы они помогли мне совершить этот акт. Ваши действия считаются законными, поскольку попадают под раздел разрешенных убийств закона о самоубийстве. Как видите, все хорошо. Единственная проблема вытекает из недавней поправки к закону о самоубийстве,— Он кивнул мистеру Дженсену.
— Эта поправка гласит,— произнес Дженсен,— что человек может выбрать для себя любой способ смерти в любое время и в любом месте и тому подобное, если «таковая смерть не причинит физического ущерба другим людям».
— Вот эта поправка,— заметил Халл,— и затрудняет дело. Итак, охота является юридически дозволенным способом самоубийства. Время и место уже выбраны. Вы, охотники, преследуете меня. Я, ваша жертва, убегаю. Вы ловите меня и убиваете. Великолепно! За исключением одной детали,— Он повернулся к адвокату,— Мистер Дженсен, вы можете уйти. Мне не хочется, чтобы вы оказались замешанным в это дело.
После того как адвокат покинул комнату, Халл продолжил:
— Загвоздка в том, что я буду вооружен и приложу все усилия, чтобы убить как можно больше охотников. Любого из вас. Даже всех, если удастся. И вот это является незаконным,— Халл грациозно опустился в кресло,— Преступление, однако, совершаю я, а не вы. Я нанял вас, чтобы вы меня убили. Вы понятия не имеете, что я собираюсь защищаться и наносить ответные удары. Это, конечно, юридическая фикция, но она спасает вас от обвинения в соучастии. Если меня арестуют в тот момент, когда я попытаюсь убить одного из вас, наказание, которое я понесу, будет очень суровым. Но меня не схватят. Один из вас убьет меня, и таким образом я окажусь вне досягаемости человеческого правосудия. Если же мне удивительно не повезет и я убью вас всех, мне придется покончить с жизнью старинным способом и принять сильнодействующий яд. Но такой исход охоты был бы для меня большим разочарованием. Надеюсь, вы окажетесь достаточно умелыми и не допустите этого. Есть вопросы?
Охотники зашушукались, обмениваясь мнениями:
— Хитрый, ублюдок, а говорит-то как!
— Да брось ты, все жертвы так говорят.
— Считает себя умнее нас, хочет удивить юридическими тонкостями.
— Посмотрим, что он запоет, когда почувствует в брюхе холодную сталь.
— Великолепно.— На лице Халла снова появилась холодная улыбка.— Будем считать, что ситуация всем ясна.
А теперь попрошу рассказать, каким оружием вы собираетесь пользоваться.
Охотники отвечали один за другим:
— Булава.
— Сетка и трезубец.
— Копье.
— «Утренняя звезда».
— Бола.
— Ятаган.
— Винтовка со штыком,— произнес Блейн, когда подошла его очередь.
— Меч.
— Алебарда.
— Сабля.
— Спасибо, господа,— поблагодарил охотников Халл.— Сам я буду вооружен рапирой — и никаких защитных доспехов. Встретимся на рассвете в воскресенье в моем имении. Дворецкий вручит каждому из вас бумагу, где будет объяснено, как туда добраться. Охотника со штыком попрошу остаться. Всем остальным — до свидания.
Охотники вышли. Халл взглянул на Блейна.
— Умение орудовать винтовкой со штыком — необычное искусство. Где вы учились штыковому бою?
Блейн поколебался, потом ответил:
— В армии, с 1943-го по 1945 год.
— Вы из прошлого?
Блейн кивнул.
— Интересно,— произнес Халл, не проявляя, однако, интереса.— Это ваша первая охота?
— Да.
— Вы производите впечатление неглупого человека. Полагаю, у вас есть веские причины, по которым вы выбрали такое опасное и неблагородное занятие?
— Мне нужны деньги,— ответил Блейн,— я не мог найти никакой другой работы.
— Да, конечно,— согласился Халл, словно знал об этом с самого начала.— И вы стали участником охоты. Но ведь охота — это не простое занятие, а охотиться на зверя под названием «Человек» может не каждый. Для такой профессии требуются определенные качества и далеко не последнее из них — способность убивать. Вы считаете, что обладаете таким врожденным талантом?
— Наверное,— ответил Блейн, который никогда раньше не задумывался над подобным вопросом.
— Интересно,— задумчиво произнес Халл.— Несмотря на воинственную внешность, вы не кажетесь таким человеком. Что, если вам не удастся заставить себя совершить убийство? А вдруг в решающий момент, когда сталь ударится о сталь, вас охватят сомнения?
— Я готов попробовать,— сказал Блейн.
— Я тоже,— кивнул Халл.— Возможно, где-то в глубине вашего сознания прячется убийца. А может быть, и нет. Это, безусловно, придаст особую остроту нашей игре, хотя не исключено, что у вас не хватит времени, чтобы насладиться ею.
— Это уж моя забота,— отозвался Блейн, испытывая глубокую неприязнь к своему элегантному разговорчивому работодателю.— Можно задать вопрос?
— Я к вашим услугам.
— Спасибо. Почему вам так хочется умереть?
Халл уставился на него, затем расхохотался.
— Теперь я не сомневаюсь, что вы прибыли из прошлого! Ну и вопрос вы мне задали!
— Вы можете на него ответить?
— Конечно,— Халл откинулся на спинку кресла, и на его лице появилось мечтательное выражение человека, готовящегося пуститься в рассуждения,— Мне сорок три года, и я устал от бесконечных ночей и дней. Я богат и всю жизнь поступал так, как мне нравилось, ни в чем себе не отказывая. Я испытал все, придумывал новые развлечения, веселился, плакал, любил, ненавидел, вкушал наслаждения, пьянствовал — я сыт по горло. Я насладился всем, что могла предложить мне Земля, и теперь не хочу повторять скучный опыт. Будучи молодым, я представлял себе эту прелестную зеленую планету, плывущую по своему таинственному пути вокруг пылающего желтого светила, сокровищницей, бронзовой шкатулкой, полной наслаждений и неистощимой в своем стремлении удовлетворять мои все новые и новые желания. Однако теперь я прожил много лет и, к своему глубокому сожалению, обнаружил, что наступил конец страстям и желаниям. Сейчас я смотрю с буржуазным самодовольством на нашу жирную круглую Землю, которая на безопасном расстоянии и с постоянной скоростью крутится вокруг безвкусно сияющего Солнца. А таинственная сокровищница, которой представлялась мне Земля, оказалась раскрашенной коробкой для детских игрушек. В ней почти не осталось наслаждений, а те, что остались, больше не волнуют кровь.— Халл взглянул на Блейна, чтобы проверить, какой эффект произвели его слова, и продолжал: — Скука простирается передо мной, как огромная безводная пустыня, и я предпочел не мучиться. Вместо этого я выбрал движение вперед и решил испытать последнее и величайшее ощущение на Земле — смерть, пройти через ворота, ведущие к потусторонней жизни. Вы понимаете меня?
— Разумеется,— бросил Блейн; театральность Халла раздражала, но слова производили впечатление.— Но зачем так спешить? Не исключено, что жизнь подарит вам еще немало хорошего. А вот смерть — шаг непоправимый. Не лучше ли повременить?
— Вот мнение настоящего оптимиста из двадцатого века,— засмеялся Халл,— «Жизнь — это реальность, жизнь — это серьезно...» В ваше время приходилось верить в то, что жизнь — самое ценное, что есть у человека. Действительно, разве у вас был выбор? Кто из вас по-настоящему верил в жизнь после смерти?
— Это не меняет сути моего вопроса,— заметил Блейн. Ему не нравились эти осторожные, скучные рассуждения, на которые его вынудил Халл.
— Как раз наоборот! Изменились перспективы жизни и смерти. Вместо банального совета Лонгфелло мы следуем указанию Ницше — умрите вовремя! Разумные люди не хватаются за оставшуюся жизнь подобно тому, как утопающий хватается за соломинку. Они понимают, что телесная жизнь — это всего лишь бесконечно малая часть человеческого существования. Почему не приблизить конец, если хочется? Отчего бы этим способным ученикам не перепрыгнуть через один-два класса в этой школе? Только трусы, глупцы и неучи цепляются за каждую скучную секунду земного существования.
— Значит, только трусы, глупцы и неучи,— повторил Блейн.— И те несчастные, кто не может позволить себе приобрести страховку для переселения в потустороннюю жизнь.
— У богатых и занимающих видное положение в обществе есть привилегии,— по лицу Халла скользнула едва заметная улыбка,— но и обязательства. Одним из таких обязательств является необходимость умереть своевременно, пока ты не превратился в помеху для равных тебе и не стал ужасом для себя самого. Однако акт смерти должен быть выше положения в обществе и хороших манер. Это доказательство благородства человека, королевский зов, рыцарский долг, его самое великое приключение в жизни. То, как он проявит себя в этом одиноком и опасном предприятии, характеризует его как человека.— Синие глаза Халла сверкнули фанатичным огнем,— Я не собираюсь встретить это великое событие в мягкой постели. Мне не по вкусу скучная, обыкновенная смерть, которая явится ко мне во сне. Я хочу погибнуть в бою!
Блейн кивнул, несмотря на раздражение, и почувствовал сожаление при мысли о собственной прозаической смерти. Погибнуть в автомобильной катастрофе! Как глупо, неинтересно и банально! А каким странным, благородным, мрачным казался выбор Халла. С претензией, конечно, так ведь и вся жизнь в бесконечной Вселенной неживой материи претенциозна. Халл походил на древнего японского самурая, спокойно опускающегося на колени для совершения ритуала харакири, подчеркивая таким образом ценность жизни в самом выборе смерти. Однако харакири — пассивное восточное признание своего конца, тогда как Халл выбрал чисто западный способ смерти — свирепый, жестокий и ликующий.
Восхитительно! Но в то же время крайне неприятно для человека, еще не собирающегося умирать.
— Я не имею ничего против того, чтобы вы или любой другой человек выбирали способ умереть,— произнес Блейн.— А вот как быть с теми охотниками, которых вы собираетесь убить? Они не хотят умирать, да и на жизнь после смерти им рассчитывать не приходится.
— Они сами выбрали такую опасную профессию,— пожал плечами Халл.— Как сказал Ницше: им нравится рисковать и играть в кости со смертью. Вы что, Блейн, передумали и отказываетесь от участия в охоте?