В задумчивости я выпустил из руки котлетный брикет, и он уплыл, и за столом раздался жизнерадостный смех.
Я спросил:
— Кто помнит: по теории Саллаи сколько лет назад прибился к Системе Плутон?
— Тридцать пять тысяч, — сказал Прошин.
— Тридцать пять тысяч лет назад что же было у нас на Земле — плейстоцен, что ли?
Лопатин, наш молодой геолог и планетолог, подтвердил:
— Верхний плейстоцен, вюрмское оледенение.
— Так. Значит, жили кроманьонцы. Мадленская культура. Как биологический вид человек за эти тридцать пять тысяч лет не изменился. Мозг кроманьонского охотника, — продолжал я, — не отличался существенно от мозга моего друга Морозова.
— Я потрясен этим фактом, — сказал Морозов. — И что же из него следует?
— Если темп биологической эволюции имеет всеобщий характер, а я думаю, что это так, то выходит, что плутоняне — Homo plutonis, если угодно, — были такими же и в кроманьонские времена. Значит, для того чтобы понять эту цивилизацию, надо углубиться в ее историю на десятки и сотни тысяч лет.
— Углубляться в их историю? — Лопатин удивленно посмотрел на меня. — Зачем это надо? Мы не причиним, наверно, им вреда, если наладим на Плутоне добычу редких металлов. Такое богатство и во сне не увидишь.
— Как ты будешь добывать, если мы и двух дней там не выдержали, еле ноги унесли? — спросил Морозов.
— Очень просто — пошлем партию роботов вроде тех, что качают расплавы на Меркурии. И потом: не по всей же планете расположены поселения плутонян. Там огромные безжизненные пространства.
— Не знаю, не знаю, — наморщил лоб Морозов. — У них подвижные излучатели, они, по-моему, доберутся и сожгут твоих роботов в любой точке планеты. Так что — не вывозить оттуда, а ввозить металл мы будем по твоему проекту…
Я не вступал в спор.
Ничего мы не добьемся на Плутоне, если не научимся понимать плутонян. Нужно понять.
Но как?
Интермедия. Мальчики
Четвертый «В» класс занимался на песчаном морском берегу историей древних веков: преподавательница Надежда Владимировна учебным фильмам предпочитала наглядное обучение. В начале урока она рассказала в общих чертах, как жили древние греки, а теперь, приведя своих учеников на пляж, стояла перед ними с метательным копьем в руке и говорила:
— Я покажу вам, как греки это делали. Они клали копье на ладонь, легко находя центр тяжести, и немного сдвигали копье острием вперед. Вот так, видите? Затем отводили руку назад, разворачивая корпус…
Четвертый «В» смотрел на Надежду Владимировну восхищенными глазами. Учительница была очень молода и очень красива. Гораздо красивее, чем богиня Афродита, нарисованная в сборнике древних мифов.
— Чтобы пронзить на войне противника или на охоте крупного зверя, например вепря, надо было метнуть копье с большой силой. Иначе говоря — придать ему максимальную исходную скорость, — продолжала учительница. — Поэтому в броске должно участвовать все тело, а не только рука. Смотрите внимательно.
Свистнул ветер, рассеченный полетом копья. Ребята бросились к месту его падения, сделали отметку на песке.
— Теперь будете метать сами, — сказала Надежда Владимировна. — Но сначала припомним: какое значение имеет при этом исходная скорость? Начнем с первого закона Ньютона. Кто ответит?
— Ну и бросок, — тихо сказал Олег Пирогов Вите Морозову. — Таким броском слона можно насквозь, а, Вить?
— Конечно, можно, — ответил Витя.
— А мамонта?
— Спрашиваешь!
— А динозавра?
— Витя Морозов, я к тебе обращаюсь, — сказала учительница. — Не отвлекайся и скажи нам: какова зависимость между импульсом силы и количеством движения?
Вот так всегда, подумал Витя огорченно: сначала интересно, а потом… Эти взрослые удивительно непоследовательны.
Кое-как он справился с ответом. Затем четвертый «В» с азартом принялся метать копье. Дело оказалось нелегким и непростым. Учительница переходила от одного к другому, терпеливо показывала, объясняла.
Надежда Владимировна, а проще Надя Заостровцева, не была еще, собственно, учительницей. Ей легко давались науки, в пятнадцать лет она уже закончила школу, а теперь, в восемнадцать, училась на последнем курсе исторического факультета. В этом семестре у нее была школьная практика, определяющая профессиональную пригодность выпускника. В качестве практикантки Надя и предстала перед восторженными взглядами четвертого «В». Дело тут было не только в яркой красоте юной учительницы. В классе многие читали спортивные газеты и смотрели по телевизору спортивные передачи, а Надя была известной спортсменкой. Ей принадлежал один из рекордов страны по плаванию, в беге же она лишь на три сотых секунды отставала от чемпионки мира, быстроногой негритянки из Кении. Такие достижения четвертый «В» ценил высоко. Еще было известно про Надежду Владимировну, что «обращают на себя внимание пейзажи и натюрморты студентки Московского университета Н.Заостровцевой. Ее кисти как бы свойственны быстрые смены настроений…» — эта газетная заметка, репортаж с выставки, тоже не миновала внимания любознательного четвертого «В».
Надя посмотрела на часы и объявила перемену.
— Можете побегать или поплавать, по своему усмотрению, — сказала она.
День был тихий, безветренный, ребячьи голоса далеко разносились по безлюдному пляжу. Над дюнами стояли стройные меднокорые сосны. Такая обстановка, по мнению Нади, наилучшим образом способствовала восприятию истории. После перемены она познакомит класс с древнегреческим театром. Они разучат хор из «Эвменид»: «Еще молю о том, чтоб никогда здесь не гремели мятежи и смуты…» Надо показать ребятам, как хор иллюстрирует текст пластикой рук, и объяснить античный музыкальный строй — диатон, хрома, гармониа. Не забыть упомянуть о том, как по высоте звука проверяли натяжение тетивы катапульты. Жаль, что нет под рукой катапульты, ведь какая была бы радость — самим убедиться в этом. Ни лиры нет, ни даже плохонькой кифары. Хорошо хоть, что привезла из дома свое копье с последнего легкоатлетического многоборья. Куда только смотрят деятели из народного образования? Им — лишь бы учебные машины были в порядке. Как будто общение школьника с машиной может дать представление о Древней Греции.
Размышляя таким образом, Надя переоделась в кабине и пошла к воде. Там, у кромки, стояли Витя Морозов и Олег Пирогов и, нагнувшись, пробовали воду руками.
— Холодная, — сказал Олег, передернув плечами.
Надя услышала, проходя мимо. Засмеялась:
— Шестнадцать градусов тепла — разве это холодно?
Спокойно, будто в теплую ванну, без зябких движений и визгов, вошла она в воду и поплыла. С минуту мальчики смотрели, как юная учительница быстро удаляется от берега.
— Вот это да, — сказал Витя, — «дельфином» идет.
И он с горечью подумал, что в десять с половиной лет умеет плавать только старомодным кролем. Он сам себе был противен за это и еще за то, что не мог заставить себя кинуться в холодную октябрьскую водичку и поплыть как ни в чем не бывало.
— Пошли, — сказал он, резко повернувшись спиной к заливу. — А ну, кто первый залезет наверх?
— Давай, — подхватил Олег. — Ра-аз, два, три!
Сорвавшись с места, помчались к крутому откосу и принялись карабкаться наверх, хватаясь за кустики ежевики и обломки песчаника. Почти одновременно мальчики оказались наверху. Отдышавшись и мельком оглядев свежие царапины на руках, они быстрым шагом направились к красному шкафчику автомата, что стоял у старинной садовой ограды.
— А здорово она копье метнула, — сказал Олег. — Твой отец так метнет?
— Не знаю.
— А мой метнет! Ну, может, не так далеко, но тоже… Вить, а Вить, а ты, когда вырастешь, пойдешь в космос?
— Не знаю, — сухо ответил Витя.
— А я пойду! Эх, взяли бы меня в экспедицию на Плутон — я бы им показал, этим!
Мальчики подошли к автомату с напитками и выбрали сироп. Автомат помигал индикаторами, проверяя рост и, как его функцию, возраст клиентов, пошипел и отмерил по полстакана.
— А вот раньше, — успевал говорить Олег между глотками, — автоматы платные были. Ух, вкуснотища!.. Знаешь, как было? Не бросишь монету — не даст воды… Ух!.. Как на Плутоне — не поработал, не зарядишься.
— Олежка, знаешь что? Давай через ограду! Я на прошлой неделе видел — там яблок еще полно на деревьях. Полезли?
Олег с сомнением поднял брови, подергал себя за ухо.
— На урок опоздаем.
— Ну и что? — сказал Витя. — Все равно на втором уроке она не даст копье метать. Разучивать что-нибудь будем. Опоздаем так опоздаем. Ну? Кто быстрее?
Они полезли на высокую ограду, цепляясь за чугунные завитушки. И опять почти одновременно спрыгнули вниз по ту сторону. Отсюда до яблонь было рукой подать, и мальчики за две минуты пробежали это расстояние по красноватой дорожке.
Есть яблоки, сморщенные и чуть тронутые гнильцой, им не очень хотелось, но они все равно ели.
— Вить, а Вить, — сказал Олег с полным ртом, — давай, когда вырастем, вместе на Плутон полетим.
— Посмотрим, — ответил Витя, тоже с полным ртом.
— Ты кем будешь? Пилотом, как отец?
— Какой из меня пилот? — Витя засмеялся. — Я за месяц по математике ни разу машине правильно не ответил. Трудные какие-то задачи в этом семестре.
— А я планетологом буду, — сказал Олег убежденно. — Ух! На планеты высаживаться! Сперва полечу на Плутон. Объясню им, чтоб они этих своих техро…
— Как ты объяснишь? — насмешливо перебил Витя.
— Очень просто — рисунками! Рисунки каждый поймет, даже недоразвитый.
— С чего ты взял, что они недоразвитые?
— А какие же? Я сам слышал, по теле этот выступал… из комитета по контактам… Шаса…
— Сошальский.
— Ага, Сошальский. Так ты слышал?
— Слышал, ну и что?
Витя просто так спросил, ему не хотелось продолжать пустой разговор. О странных порядках на Плутоне он дома наслушался немало разговоров. И этот Сошальский приезжал спорить, и еще куча людей, у каждого свой взгляд, каждого выслушивай…
— Как — ну и что! — вскричал Олег. — Недоразвитые, он так и сказал, когда фильм объяснял. Да твой же отец и снял фильм, как они по очереди заряжаются. Ух, вот фильм! Ты сколько раз смотрел?
— Не считал. Пошли, урок уже начался.
— Сам же предложил опоздать! — Светло-рыжие глаза Олега излучали твердую убежденность и полное понимание вопроса. — Я четырнадцать раз смотрел, — с гордостью сказал он. — Шаса… Сошальский правильно объяснил. Сперва у них было мало тау-энергии, и они ее распределяли по справедливости — только чтоб хватало на жизнь. А потом накопили — завались. И все равно эти… тех-но-краты, которые распределяли энергию, отпускали ее по норме. Себе — сколько хочешь, а работникам — прежний паек. Да и то, если норму вырабатываешь. А лишнюю энергию — фьють! — Олег выбросил растопыренные пальцы и присвистнул, показывая расточительство властителей Плутона.
— Что ж они, дураки, — столько энергии зря выбрасывать? — спросил Витя опять без особого интереса.
— Вовсе не дураки! Просто рассудили, что если разрешить всем заряжаться сколько хочешь, то их за начальников никто считать не будет. Привилегии! Надежда, помнишь, рассказывала, какие были привилегии? У одного — власть, и дворцы, и что хочешь, а у других — шиш с маслом. Вот и на Плутоне так.
— Просто все у тебя. — Витя нагнул ветку, перезрелое яблоко в коричневых пятнах само упало в подставленную ладонь. Он надкусил и сморщился.
— А у тебя что — не просто? — с вызовом спросил Олег.
— Да что ты ко мне привязался? — Витя размахнулся, швырнул недоеденное яблоко в кусты. — Заладил — технократы, технократы… Это у Сошальского такая гипотеза, а как там на самом деле — никто не знает.
— Никто? И твой отец тоже?
— Да, тоже.
— Он ведь там был.
— Ну и что? Они с Лавровским там не долго были и ничего не успели понять.
— Просто твой отец все забыл. Уже сколько лет в космос не летает.
— Не летает, потому что занят другими делами, — с тихой яростью сказал Витя. — И не твое это дело.
— А ты не задавайся!
— Кто задается?
— Ты! Ты задаешься! Подумаешь — сын бывшего космонавта!
— А ты дурак!
— Кто? Я дурак?
Они кинулись друг на друга. Замелькали кулаки, потом драчуны покатились по желтой шуршащей траве, и каждый пытался прижать противника лопатками к земле.
— Эй вы, боевые петухи! — раздался вдруг над ними веселый голос.
Сильные руки рывком подняли мальчиков за шиворот и развели в разные стороны. Сопя, утирая пот, отряхивая приставшую к одежде землю, драчуны уставились на широкоплечего парня со значком философского факультета на рукаве куртки.
— Ну, гладиаторы, в чем вы не сошлись взглядами? — спросил будущий философ. — Ай-яй-яй, разве можно утверждать свою личность таким устарелым способом?
«Гладиаторы» хмуро молчали.
— Отвести вас к учительнице или сами ей расскажете о драке?
— Сами расскажем, — хором ответили мальчики.
— Ну, бегите, — сказал студент.
5. Земное притяжение
Длинная сигара самолета оторвалась от взлетной полосы и стала быстро набирать высоту. Будто проваливаясь в темную яму, уходили вниз огни венского аэропорта, и когда они исчезли из виду, Морозов отвернулся от иллюминатора, поудобнее устроился в кресле и закрыл глаза. Июньская ночь коротка, и уж тем более когда летишь на восток, навстречу рассвету. Надо поспать часа два.
Он слышал, как сосед тихо попросил стюардессу принести что-то — не то таблетку, не то газету, разговор шел по-немецки, и Морозов не все понял. Потом из передних кресел донесся женский смех. Никогда бы раньше, в прежние годы, такие шумы не помешали ему заснуть, как говорится, здоровым младенческим сном. А вот теперь — мешают.
Не спится Морозову.
Белый зал, в котором проходила нынешняя сессия Международной федерации космонавтики, все еще не отпускает его. Он видит седую шевелюру Коннэли и слышит стук его председательского молотка, слышит гул голосов, из этого гула изливается уверенный, хорошо поставленный голос Сошальского, а вот — быстрый картавый говорок Карно, а теперь — напористый тенор Бурова. А по экранам плывут рисунки, они превосходны, они убедительны — каждому, кто взглянет на них, в ту же секунду станет ясно, что люди с планеты Земля исполнены мирных намерений, они пришли как братья, чтобы понять и помочь… «И начать планомерный вывоз с Плутона редких металлов», — вставил Буров. «Если мы достигнем взаимопонимания, то, полагаю, плутоняне препятствовать не будут, — отстаивал Сошальский свой проект контакта. — Мы предложим взамен свои материалы или технологию. Мы могли бы, к примеру, разработать и предложить им строительство жилищ». — «А если не достигнем? Если они не пожелают разглядывать ваши чудесные картинки и сожгут их вместе с вами?» — «Дорогой коллега, именно вы когда-то высказали предположение, что тау-поток — результат деятельности разумных существ на Плутоне. Ваши идеи получили признание, вас пригласили войти в комитет. Но вы отвергаете любые-проекты контакта, что же — вы считаете, что он вообще невозможен?» — «Теоретически возможен, — отвечал Буров, — но практически — нет. Потому что ни вы, ни я, никто другой не умеем читать мысли и передавать их на расстояние, — а плутонянам, по-видимому, доступен только такой вид общения». — «Следует ли, Буров, понимать так, что вы против новой экспедиции на Плутон?» — спросил Карно. «Нет, не следует. Надо отправить крупную экспедицию. Высадиться на ненаселенной территории, произвести основательную геологическую разведку, поставить радиомаяки. Контакта решительно избегать…»
Около двух лет оставалось сроку до окончания пятнадцатилетнего периода Дерева Плутона, и нынешняя сессия Международной федерации должна была решить — отправлять новую экспедицию или нет. Раздавались голоса против экспедиции: раз контакт невозможен, значит, любая попытка освоения плутоновых недр приведет к конфликту с аборигенами, может быть, к гибели, — перестанем же зариться на недостижимую кладовую металлов. Другие утверждали: разумные существа непременно должны понять друг друга, надо активно добиваться контакта, использовать рисунки по проекту Сошальского или специально подготовленные фильмы о Земле, — не может быть непреодолимой стены между двумя цивилизациями. Третьи поддержали Бурова: экспедицию отправить, но в контакт не вступать, не медля приступить к разведке металлов. Последнее предложение вызвало протесты. «Мы не позволим возродить колониальную практику в космическом масштабе!» — воскликнул под аплодисменты Сошальский. Буров заявил, что выходит из комитета по связи с внеземными цивилизациями и жалеет о пустой трате времени, после чего покинул сессию, ближайшим самолетом улетел домой.