Заухало слева и справа. Звук покатился за спину, удаляясь в глубь чащи — свои знак гонцам подают — в Славль скачите, упредите! Поднимайте рать!
А силуэты все ближе и неумолимо надвигаются, похожие на саму смерть.
По позвоночнику Халены холодок пробежал, до косточек ознобом пробрало — хитрый ворог, осторожный, совсем на лютичей не похож. Те напрямую шли, эти таясь, словно воры крались. Куда ни глянь — тьма. Ползут и ползут, как муравьи.
— Простите, братья, если что не так, — прошептала девушка Миролюбу и Гневомиру. Один лишь прищурился и начал клинок из ножен вынимать. Другой, как всегда, белозубо улыбнулся, кудрями тряхнул:
— А нечто не управимся, Солнцеяровна. Малик позади, подойдет вскорости.
И меч вынул, приготовившись встретить врага, что уже совсем близко. Минута, две и вот охнул силуэт справа, осел в траву. Слева упал с глухим звуком, прямо. И ясно уже, что прятаться незачем ни тем, ни другим. Свистнули стрелы сразу с разных сторон, останавливая недругов. Гневомир в рост встал, Халена поднялась. Миролюб снизу вверх клинок всадил в приблизившегося врага, встал, увернувшись от падающего тела. Велимир уже рубился, только хряст, хруст стоял. Трувояр без разбора резал.
— Держатся! — крикнула Халена, насаживая на сталь кинувшегося к ней черного. С разворота ногой другого остановила, перебила ребром ладони трахею. Подобрала меч из выпавших рук убитого и с колен двумя руками в двух подлетевших всадила.
— К-ха-а! — свистнуло над ухом.
Пнула под ребра, голову снесла, другому рукояткой в глаз. Третьего локтем под дых и мечом по ключице. Только бей — не зевай, как можешь, чем можешь. Полчаса, час продержаться, а там подмога подоспеет. Лишь бы гонцы ушли, а они должны были уйти. Должны! — свистнула сталь, опускаясь на врага. Коленом в пах, другим клинком в грудь. Прощай!
Сколько их на пятьдесят человек шло? Полтьмы? Тьма? Две?
Они и счет потеряли, да и не до него было, только свист, крики, стоны, клацанье мечей стояло. Стрелы свистели.
Хорошо, что стрелков на соснах рассадили.
Плохо — стрелы не бесконечны.
Вот один спрыгнул — в бой с мечом пошел, откинув тул. Вот и другой схрон покинул.
И светает уже, а подмоги нет.
— Где Малик?! — уворачиваясь от летящего в лицо клинка, крикнула, не зная кому, Халена.
— А может и не будет его? — лязгнула чужая сталь о меч Гневомира. Девушка уставилась в глаза побратима и увидела в них готовность к смерти и понимание, что иначе и не будет. И застонала от ярости и отчаянья — вот в чем дело! Малик! Малик, тот самый предатель, что они никак вычислить не могли!
Да как же так?! Почему?!
— Уходи, Халена! — рявкнул Гневомир, подсекая с двух рук черных, собой девушку загораживая. — Порубят! Не устоим!
— Не может быть! — закричала она, насаживая черного на меч. Оттолкнула. Того, что Гневомиру со спины зашел, по ногам рубанула. Рухнул.
— Уходи ты, слышишь!
— Нет! Миролюб, уводи ее стороной!! Уходите!!
— Вместе жили, вместе ляжем!
— Наших предупредить надо! Миролюб! Уходи! — закричала Халена и краем зрения увидела, как упал Велимир. — Нет!!
И получила рукояткой меча по виску. Ее качнуло, поплыло перед глазами перекошенное в крике лицо Гневомира, бой Миролюба с тремя разом, чей-то клинок, кедры, небо. Как падала, она не помнила, лишь почувствовала боль справа и слабость до дурноты. Попыталась подняться, нащупывая одной рукой меч, другой рану в боку. Мокро. Значит ранили? А меч? Где меч? Вот он.
Поднялась, шатаясь, и не видела, что встала под клинок. Гневомир собой ее закрыл и принял смерть за посестру. Рухнул, ее сшибая, придавил своим телом. Последнее, что увидела Халена — голубенькую звездочку-цветок в траве. И тихо стало до звона в ушах. Кровь, льющаяся из раны, еще грела ладонь, но Халена того уже не чувствовала.
— Гром… — прошептали губы в темноту и замерли.
Она с трудом разлепила веки и застонала — тяжело, больно. Но сил нет ни понять — почему, ни избавиться от тяжести. Прикусила губу, заставляя себя двигаться, и выбралась из-под тела. Отдышалась и огляделась — мертвые вокруг. Тьма тел, а в небе вороны. И вспомнился бой, и предательство Малика, и гибель братьев.
— А-а-а-а!! — пронеслось. Она ли это или зверь кричит?
Поднялась на колено, прижимая руку к ребрам, огляделась и закачалась, скривившись: нет, нет!! Гневомир лежал и с улыбкой смотрел в небо. Живот распорот, а рука все еще сжимает меч. А вон Ладолюб и Теша, Велимир, Трувояр.
Халена зажмурилась, сжав зубы до хруста, до боли. Встала, опираясь на меч.
Кто ответит за смерти ее братьев? Где найти предателя?
Почему она жива? Почему она не лежит среди своих?! Ведь она, она привела их сюда, смерти отдала!!
Куда ты смотрела, Морана?! Почему меня не взяла?!
И вдруг глазам не поверила — Миролюб! Стоит невдалеке, а по бокам трое в черном усмехаются. Рубашка у парня в крови и на щеке кровавая рана от брови до подбородка. Меча нет и руки за спиной. Связаны?
Халена, шатаясь, встала.
Парень смотрел на нее, шепча:
— Халена, любая, Халена, не надо…
— Миролюб? — о чем он молит?
Выпрямилась, приготовившись напасть, освободить побратима. Да меч только подняла — выбили. Повернулась, качнувшись, и увидела Карола. А рядом… Малик!
— Ну, здравствуй, сволочь!
Тот и бровью не повел, лишь оглядел ее молча.
— Жива, — протянул Карол. Голос у него был мягкий, вязкий. Взгляд цепкий, оценивающий.
Халена сделала шаг в их сторону, глядя в серые глаза и мечтая лишь об одном — ближе подобраться к Малику, убить! Помнила, за спиной нож есть — только бы приблизиться и четверть секунды времени иметь!
— Говорю, она богиня, — сказал Малик Каролу. Тот подбородок потер, оглядывая девушку.
— А ты подонок, — исподлобья уставилась на предателя. Тот поморщился.
— Счастья ты своего не ведаешь…
— А ты смерти!
— Я не предавал, Халена. Я всего лишь взял, что сами отдали. Сама зри, земель немеряно и князей столько же. То дело? Едины станем: я и Эльфар. Ты.
— А Любавица?
— Жена в мужние дела нос совать не должна, как накажу, так и станется.
— Не знает, значит, она, какая тварь рядом с ней обитает?
— Язык придержи, подрежу.
— Угу, — кивнула, взгляд отводя. Еще шажок, делая вид, что ее шатает. Ладонь к ребрам приложила, поморщилась. Пару секунд, чтоб с силами собраться и сделать рывок. Ладонь нащупала рукоятку ножа, выхватила. Никто и сообразить ничего не успел, как Халена прыгнула в сторону Малика и всадила весь клинок между шеей и ключицей, повернула.
Зрачки мужчины расширились от удивления. И уже умирая, он почувствовал боль и страх. Халена вытащила нож и кровь предателя фонтаном хлынула наружу. Тело рухнуло.
— Добрый клинок Варох сробил, — усмехнулась удовлетворенно.
И услышала оглушающее: Нет!! Перекрывающее его: Не сметь!!
Запоздало: очнувшиеся воины сверкнули сталью, желая зарубить девушку. Один клинок вскрыл мышцы под ребрами справа, другой остановился в последнюю секунду у шеи, чуть поранив. Но и того довольно. Халена, сглотнув вязкий ком в горле, упала на колени, стараясь не упасть лицом в землю, не потерять сознание. Тряхнула волосами, зажимая рану, и подняла голову, улыбнулась в лицо Каролу:
— Я свой долг выполнила.
У того по лицу судорога прошла, прищурился, зло сверкнув глазами, и с размаху ударил Халену по лицо. Она рухнула и хрипло рассмеялась: поздно. Теперь хоть бей, хоть убей, Малика не вернуть. Может, только для этого и стоило жить? И уж точно стоило умереть, чтоб забрать с собой ту сволочь, по милости которой полегло столько людей.
— Халена! — хрипел побратим, рвался к ней. Его ударили, заставляя замолчать.
Карол навис над девушкой, произнес тихо, медленно, но так что не поверить нельзя:
— Хочешь, чтоб жил твой друг? Встанешь и пойдешь. Нет, или упадешь, голову ему сниму, тебе на шею повешу.
Халена помолчала и выдавила:
— Встану.
Встала, как — сама не поняла. Зубы до боли сжав, поднялась. И сделала шаг, еще, отгоняя вязкую дурноту, противный туман. Дошла до Миролюба. Тот плечо подставил, помогая устоять.
— Прости, брат, — прошептала. А в глаза ему смотреть стыдно, больно. — Я во всем виновата.
Халене связали руки за спиной и толкнули: вперед! Та и побрела, а куда, зачем?
Если б не плечо Миролюба — упала бы и забылась. Да оно не давало — и поддерживало, и напоминало — нельзя! Каждый шаг, лишняя минута жизни парня. А там, может, что получится: сбежать или…
Нет, ему первое, ей — второе. Ей до своих не дойти, а он молодец, держится. Нужно добраться до Славля, до мирян, рассказать все Мирославу, другим князьям. А кто это сделает?
Миролюб. Ему жить, ему землю свою от зла освобождать и беречь, сколько сил хватит.
— Держись, Халена, держись, — шептали его губы. Она косилась на побратима, улыбаясь через силу — я могу, видишь? Я иду.
Как они дошли до реки, Халена помнила отрывками.
Их толкнули на землю у берега, усадив спиной к спине, и отошли, сбились в группу, переговариваясь.
Бэгах в десяти переправа. Плот с черными медленно ползет в берегу, и ясно, что как пристанет, пленников поместят на него и отправят на тот берег, а дальше… А вот дальше — вопрос. Возможно, Халена получит ответ, а Миролюбу он без надобности.
Девушка поджала ноги под себя и принялась нож из ножен на голени вытаскивать. Да беда — руки не слушаются — онемели, веревками перетянутые.
— Слушай меня, брат, — зашептала тихо. — Нож у меня. Сейчас я подрежу тебе веревки, ты мне. И спрячешь нож в рукаве. Как плот причалит, нас на него сгрузят. Веди себя смирно, не перечь. Но на середине реки прыгай в воду и плыви. Там камыши, видишь? Сорвешь, через них дышать можно. Уплывай от берега дальше.
— Не уйду без тебя.
— Миролюб, нет уже тебя и меня, есть долг. Кто-то должен рассказать все Мирославу, предупредить наших. Не мог Малик один предательство совершить, помог ему кто-то. Вычислить надо. Иначе… Сам видел, что случится.
— Ты пойдешь, — скрипнул зубами.
— Не смогу. Смысл пытаться? Я черных задержу, а ты ныряй, и как можно дольше не выныривай, не обнаруживай себя…
— Почто я? Почто?! Ты уходи!.. — с болью в голосе прохрипел побратим. А сам в небо смотрел, готовый завыть: не обманула Ханга! Почто не обманула?!
— Не уйти мне, сам знаешь. Толк пытаться? А ты сильный, сможешь, уверена. Может, рекой до рывничей доберешься, может, там еще лютичами да росками земля не занята. Помни, добраться ты до наших должен во чтобы то ни стало. Обязан, Миролюб.
— Не могу я! — чуть не закричал парень: да как же я брошу тебя?!
— Надо, Миролюб, — наконец-то нож в руке и веревку подточить удалось, так что только рвани сильней и нет пут.
— Вместе уйдем!
— Нет. Стрелы пустят, в погоню кинутся. Одному уходить надо. Тебе. Я задержу их, а ты уйдешь. Не останавливайся, плыви как можно дальше.
Вот он, долг воинский, мужской, в разрез с человеческим идет, — застонал парень, поморщился.
— Люба ты мне.
— И ты, но нас всего двое, брат. Мне не дойти. Я здесь останусь. Себя не вини — я так хочу, я так прошу. Нельзя допустить, чтоб смерти наших товарищей пустыми были. Нельзя, чтоб хитрость честность победила. Ты должен уйти, я остаться. Это хорошая плата за свободу. Не жалей ни о чем и обо мне — не печалься. Все правильно, все верно.
Миролюб сжал в руке нож, жалея, что не может в горло его врагам воткнуть. Понимал — глупо. Одного заберет, и ни себя, ни Халену, ни племя не спасет.
— Как же мне жить?
— Счастливо… Плот пристал, Карол идет. Сейчас нас поведут, будь готов, как плот до середины реки дойдет.
— Халена!
Боги, Боги!! Где вы?!! — закричал мысленно в небо.
— Прости за все, брат. Выполни свой долг, доберись к нашим. Поклон всем от меня…
— Халена, — застонал.
Карол подошел, оглядел внимательно пленников:
— О чем речь ведете?
— Прощаемся, — ответила Халена.
Их подняли за вороты и толкнули к плоту. Коней на дощатый пол свели. Оттолкнули слегами от берега, поплыли.
Девять воинов, Карол — посчитала Халена. Три лошади — лишнее пространство занимают. Развернуться будет сложно, но раз нужно, значит — можно.
— Ты готов? — склонив голову до подбородка, чтоб Карол не увидел шевелящиеся губы, спросила девушка побратима.
— Да, — скрипнул зубами. — Прежде скажу — люба ты мне. Одна есть, одна останешься. Возвернусь за тобой, на том клянусь. Дождись.
Халена невесело улыбнулась, поглядывая на мужчин с мечами, арбалетами. Эти не лютичи — роски. В них силы немеряно и ума не занимать. Ляжет она скорей всего здесь и не к кому будет Миролюбу возвращаться.
`Ну и ладно', - в небо посмотрела, чтоб запомнить облака и птиц, глубокую голубизну свободы.
— Пора, брат.
Миролюб зажмурился на пару секунд:
— Прощевай…
Как эхо прошло над водой. И больно обоим, и словно теряешь часть себя, умирая в прощании. Но ни слова больше, да и нет таких, чтоб высказать, что чувствуешь. Боль и благодарность, печаль и тепло, любовь и ненависть, горе и отчаянье, несколько светлых месяцев позади, в которых и смех, и баловство, и радость, и вера, и долгие годы впереди, в которых лишь память о прошлом, о том времени, когда они втроем гнали коней наперегонки с грозовой тучей и пили свободу ветра и были пьяны от самой жизни. Целый букет из чувств и воспоминаний, привязанностей, чаяний, дел и слов. Целая жизнь в малом отрезке времени. Но нет у нее иного названия, кроме одного, скупого, безликого — прощай.
— Поклон от меня нашим. Береги себя и их. Живи, Миролюб. Живи не только за себя, но и за тех, кто погиб, и расскажи о них своим детям. Обязательно расскажи…
Парень тряхнул волосами и резко развел руки в стороны, разрывая путы. Вскочил вместе с Халеной. Та спиной его прикрыла, приготовившись к обороне, разорвала перетертые веревки на руках.
— Уходи!
Миролюб, уже прыгая с плота в реку, посмотрел на нее, чтоб запомнить навеки, и исчез под водой.
Роски срывали арбалеты с плеч, кто-то попытался нырнуть за парнем, да напоролся на Халену. Та и не ведала о ранах — не до них. Тело душой живо — о том лишь помнила. И знала — пока побратим не ушел, она будет стоять и будет жить до последней клетки, до последней капли крови.
Взмах ногой, ботинком в кадык. Хрип — падение. Ребро ладони на сонную, пальцы в глазницы. Вой, крик, хрип.
И нет у нее сейчас жалости, как нет боли и нет ничего, что может остановить ее, потому что за спиной брат, и он должен выжить, уйти.
Еще удар, наклон, взмах. Рука у запястья перехватила руку, сжимающую меч, пальцы надавили на нужные точки, пятка впечаталась в грудь другого бойца. Поворот, перехват и меч в руке. Клинок вошел в грудь арбалетчика — стрела сорвалась и ушла под плот. Другого ступней в коленную чашечку, третьего локтем под дых, мечом в живот. Наклон, уход от стали и удара. Падение на спину от подсечки. Меч вверх, в грудь мужчины и вот еще одного врага нет. Вскочила с места, толкнув в грудь ногой одного, другого мечом по шее. Первый впечатался в круп лошади. Та оступилась, заржала, ломая ограждения, упала в воду.
— Не убивать!! — предупредил своих Карол.
Миролюб доплыл до камышей, вынырнул, оглядываясь назад: там на плоту билась Халена, одна против десятка.
— Я вернусь, слышишь, я вернусь, — прошептали посиневшие от холода губы. И дальше, в сторону, хоть душа рвется назад, к ней, ради которой и жить сладко и умереть не жалко. Опять оглянулся и сцепил зубы, чтоб не закричать: Халену сбили с ног, пригвоздили мечом к доскам.
— Нет, нет!! — захрипел и нырнул, чтоб смыть слезы. Поплыл в отчаянье, продираясь сквозь заросли камышей. Нет пути назад, только вперед, достало бы сил.
Халену от души ударили по ранам. Девушка рухнула не устояв, задохнулась от боли и потеряла драгоценные минуты. Меж рукой и израненным боком вошел клинок Карола, увеличивая рану, добавляя боли. Халена смотрела в серые глаза, упрямо пытаясь встать, но тело отказалось служить. Его словно и не было — ни рук, ни ног. И вообще ничего нет — только небо и серые глаза, в которых любопытство и понимание, удовлетворение и легкое сожаление.