Охранники расставили горшки с овощной похлебкой и положили на стол горку лепешек. Два человека втащили за ушки в комнату позолоченное по краям кожаное блюдо, наполненное фасолью и всяким мясом: свининой, бараниной, крольчатиной и крысятиной. Сверху все было посыпано козьим сыром. Рай Адан спросил меня, какое мясо я предпочитаю. Я сказал:
- На ваш выбор, только не крысу.
Рай Адан улыбнулся и положил мне кролика.
Полковник ел аккуратно и с удовольствием, время от времени взглядывая на экран.
На экране возник круглый храмовый двор с большими подмостками посередине: вогнутые крылья храмовых павильонов стягивали двор, как обручем, и многочисленные боги из розового дерева и камня, обнаженные и одетые, дремлющие и пляшущие, замерли в недоумении, глядя на деревянный крест посередине помоста.
Двор был набит народом, люди свисали из храмовых окошек, как гроздья винограда в хорошее лето.
На помост вышел ван Роширен. На этот раз он был не в сером костюме, а в каком-то платье, синем, с откинутым капюшоном и с белым воротником, который висел, как заячьи уши, до пола. Он улыбался, как кошка на солнышке.
Вдоль проходов меж храмовых павильонов скучали в парадной форме гвардейцы. Они стояли слишком далеко, чтобы спасти ван Роширена в случае покушения. Они стояли в самых хороших местах, чтобы поймать убийцу.
Ван Роширен стал говорить, он говорил долго, а временами читал из своей большой золоченой книги.
Большинство проповедей ван Роширена походило на лекции: он брал какую-то заповедь и излагал ее, как теорему, а вместо доказательства рассказывал притчу. На этот раз он рассказал притчу о том, что следует прощать не до семи, но до семижды семидесяти раз. Это была притча о должнике, который задолжал царю десять тысяч талантов, но царь по слезной его мольбе простил ему долг. Тот же, выйдя на улицу, схватил другого, который был должен ему сто динариев, и посадил в темницу.
- Тогда, - сказал с экрана ван Роширен, - царь, изумившись, призвал его. Как же так: сам владыка простил ему огромный долг в десять тысяч талантов, а он требует с такого же, как он, сто динариев.
Судя по названиям принятой в то время валюты, это была очень старая история. Но, видимо, люди с тех пор не очень изменились.
Я сидел и бессмысленно смотрел в свою тарелку.
- Господин Денисон, вам не нравится проповедь? - спросил полковник.
- Господин Денисон современный человек, - холодно усмехнулся Рай Адан. - Он полагает, что если Бог и заключил с человечеством контракт, то сорвал все сроки по его выполнению. Этот контракт давно недействителен, а с Бога причитается неустойка.
- А я думал, - удивился человек напротив меня, - господин Денисон верит в Бога.
- Вы всегда думаете глупости, Ланно, - сказал Рай Адан.
Ван Роширен на экране недоуменно поднял руки. '
- Как же так, - сказал ван Роширен, - получилось, что тот самый человек, который был должен десять тысяч талантов золотом - а это невероятная сумма, - стал теребить другого за грош? Почему он забыл о своем долге тому, кто стоял над ним, и помнил только о крошечном, ничтожном долге, который, однако, давал ему власть мучить другого, тащить его в тюрьму, одним словом, распоряжаться другим человеком? Почему этот человек забыл о своей вине, а о чужой вине помнил?
- Тю, - сказал Ланно, - это что же он говорит, что мы виноваты не меньше, чем Президент? Можно я его выключу?
- Не надо, - проговорил полковник, - его и так сейчас выключат.
Я выронил вилку. Рай Адан наклонился и поднял ее.
- Не роняйте вилку, господин Денисон, это плохая примета.
На экране ван Роширен схватился за голову:
- И что же случилось дальше? Царь отдал этого человека истязателям, чтобы те стребовали с него большой долг, как он требовал со своего брата малый.
- Вы сволочь, - громко сказал я полковнику, - вы послали Ласси на смерть. Посмотрите, сколько охраны!
Двое из обедающих вздрогнули и с интересом посмотрели на экран. Очевидно, они не знали, куда послан Ласси.
- Да, - сказал полковник, - охранников, словно пчел в улье. Первый раз майор Ишеддар поставил своих людей охранять ван Роширена. И вы только посмотрите, где они стоят! Похоже, майор хочет скорее поймать убийцу, нежели уберечь праведника!
- И Господь, - сказал ван Роширен, - поступит с нами также, как царь поступил с должником, если мы поступим так же, как этот должник.
- А вы что не едите, господин Денисон, - насмешливо спросил мой сосед, Рай Адан. - Это позор хозяевам, если гость сидит голодный.
И любимец полковника рассеянно потянулся к блюду с мясом, выбирая кусочек получше. Рука его мелькнула передо мной, у меня в руках была двузубая вилка, я молча поднял вилку и изо всей силы ткнул ею в ладонь Рая Адана.
Реакция террориста была молниеносна: он отдернул руку, и вилка вонзилась в дубовый стол. Я потерял равновесие и больно ударил локоть. Рай Адан, вскочив, одной рукой прижал мою левую руку к столу, а другой крепко и страшно ударил меня в челюсть. Я закатил глаза и ударился о стол, навалившись спиной несобственную тарелку. Я брыкнулся: тарелка выскользнула из-под меня, полетела на пол и, подпрыгнув, раскололась на две половинки. Рай Адан сгреб меня за шиворот и сказал:
- Экий стервец! Еще не напился, а тарелки бьет!
Он ударил меня коленом в живот, и я полетел в угол, к старинной картине, обшитой мехом, изображавшей двуличного царя и полководца Исинну, подносящего царю город.
Я встряхнулся и сказал:
- Для бухгалтера вы деретесь неплохо.
Рай Адан подскочил ко мне и ударил меня еще раз. Картина затрепетала, город с розовыми башенками заколебался в руках Исинны и повалился со всеми своими домами и площадями мне на голову.
- Вы думаете, - закричал где-то ван Роширен, - Бог прощает все и вся? Если бы Он прощал все, не было бы ада. Кто попадает в ад? Те, кого не простил Бог. Кого не прощает Бог? Тех, кто не прощает друг другу.
Я открыл глаза и выбрался из-под обломков нарисованного города. Город по-прежнему висел на стене.
Ван Роширен с экрана ткнул в меня пальцем.
- Кто ты такой, - сказал ван Роширен, - что ненавидишь врага? Кто ты такой, что ненавидишь соседа? Все мы предстанем на суд Христов: и тот, кто прощал, будет прощен, а осуждавший будет осужден.
Двери напротив меня распахнулись.
- Гвардейцы! - заорал кто-то.
Но это были не гвардейцы. Это Ласси с товарищами, Ласси в желтом халате дорожного рабочего. В руках он держал автомат с насечкой -в виде кленовых листьев, выложенных синей эмалью и золотом.
Рай Адан поглядел на ван Рощирена, который продолжал проповедовать с телеэкрана, и усмехнулся.
- Так, - сказал он Ласси, - ты, я вижу, совсем забыл, что такое приказ.
- "Отвергнувши ложь, - прочитал ван Роширен из золоченой книги, говорите каждый истину ближнему своему, потому что мы члены друг другу. Гневаясь, не согрешайте, солнце да не зайдет во гневе вашем; и не давайте места дьяволу".
Ласси подошел к полковнику и положил перед ним на стол пачку бумаг.
- Да, - сказал Ласси.
- Сукин сын, - заорал Рай Адан, выхватывая пистолет.
В тот же миг раздался выстрел; Рай Адан выронил оружие и схватился за окровавленную руку. Полковник выстрелил снова. На этот раз пуля вошла в живот. Любимец его рухнул на циновку, украшенную синими полосами и золотыми звездами.
Полковник взял свой стул, повернул его спинкой к столу и сел. По его кивку Ласси накинул на шею Рая Адана веревку и подтащил его к ногам своего дяди.
- Когда, - сказал полковник, - из-за Исана и Денисона были арестованы мои люди в окружении Президента, я сразу подумал: "Почему их так быстро схватили? Не иначе, как кто-то давно их предал!" Но кто же предатель, если о них знали только двое - ты и я?
Начальник охраны корчился на циновке, украшенной синими звездами и залитой красной кровью. Левой рукой он вытащил из-за пояса нож, но приподнять руку сил не имел. Ласси наступил ему на запястье, и он выронил нож.
- Всякое раздражение, - сказал за нашими спинами ван Роширен, - и ярость, и гнев, и крик, и злоречие со всякою злобою да будут удалены. от вас; но будьте друг к другу добры, сострадательны; прощайте друг друга, как и Бог во Христе простит вас.
Ласси ударил начальника охраны в рот сапогом и сказал:
- Тварь! У Синего Брода я вытащил тебя из огня! Без моей поддержки ты никогда бы не занял этот пост! А ты?! Сначала из-за твоих доносов меня выкинули из пятерки, а потом ты при первой же возможности послал меня на смерть?
Начальник охраны хрипел и хватал полковника за ноги.
Ван Роширен сказал с экрана:
- Есть закон сохранения добра. Только добро не пропадает и сохраняется вечно. Мало не творить зла - надо прощать врагов. Мало прощать врагов надо забывать, что они враги.
Полковник схватил бумаги, которые принес Ласси, и стал бить умирающего по лицу.
- Ты думал, - орал он, - я послал Исана убить этого блаженного? Я послал его совсем в другое место! Как тебя звали собаки из тайной полиции? "Белым Желудем"?
- И еще он сказал: "Прощайте, если что имеете на кого, дабы и Отец ваш Небесный простил вам согрешения ваши; если же не прощаете, то и Отец ваш Небесный не простит вам согрешений ваших".
Рай Адан наконец перевернулся на спину. Полковник махнул рукой. Ласси вынул револьвер и стал неторопливо всаживать одну за другой пули в своего бывшего врага.
Ван Роширен на экране продолжал проповедовать мир и согласие.
До предельного срока оставалось двадцать восемь дней.
Глава восьмая
Наутро я завтракал с полковником один на один. Телевизор в углу молчал. На полу лежала новая циновка, расшитая по белому фону малиновыми шишками и отороченная полоской из меха выдры.
- Что, - спросил я, - больше не считаете, что я платный агент Президента?
Полковник аккуратно очистил яичко.
- Да, - согласился он, - как бы ни обстояли дела в действительности, мы сейчас считаем именно так.
- И кто же у вас теперь начальник охраны?
- Как - кто? Мой племянник.
Вот так. Полковник велел пристрелить одного начальника охраны и сделал начальником охраны того, кто пристрелил первого. Один начальник охраны был предателем. Полковнику политически невыгодно слишком часто разоблачать предателей в своем окружении. Если я воистину шпион, это наносит слишком большой удар репутации Ласси, а следовательно, и полковника. Поэтому меня временно вычеркивают из списка шпионов. Истина никого не интересует. Полковнику она нужна не больше, чем Президенту.
Я спросил:
- А когда вы начали подозревать Рая Адана?
- Довольно давно. Но самую большую ошибку он сделал, предложив убить этого проповедника, ван Роширена. Тот довольно популярен - это убийство помогло бы правительству и скомпрометировало нас. А когда я убедился, что проповедника впервые охраняют гвардейцы и что охрана расставлена так, чтобы схватить убийцу, а не так, чтобы спасти ван Роширена, я понял, что Рай Адан решил оказать своим хозяевам двойную услугу.
Я посмотрел полковнику прямо в глаза.
- Я не верю, - сказал я, - чтобы Рай Адан продавал нас полиции. Я думаю, что он просто зарился на ваше место.
- Можете думать, как вам удобней, - ответил полковник.
Как уже было сказано, Ласси не убивал ван Роширена и не собирался этого делать. Он всего лишь ограбил департамент полиции.
Каменное пятиэтажное здание департамента полиции на улице Каштанов было окружено стройными кипарисами, подтянутыми часовыми и системами слежения, гостеприимно выглядывающими из ветвей кипарисов. Окна здания были забраны стальными решетками поверх темных стекол.
Утром, в семь часов, когда первые служащие робко проходили на работу, взмахивая пропусками, к зданию департамента подкатил ремонтный фургон, и рабочие в желтых халатах стали выгружать из него прелестные фигурные решетки, изображавшие различные сцены из жизни Президента и его царственных предков. Президент на решетках был посеребрен и ярко сверкал. Служащие кидали на решетки многозначительные взоры и сообщали друг другу, что они всегда чувствовали, что грубые стальные решетки - это вульгарно. Словно ты не следователь, а арестант. Арестант в своем собственном кабинете. Они выражали крайнее удовлетворение решетками с посеребренным Президентом. Посеребренный Президент удовлетворял все их эстетические и гражданские потребности.
Между тем рабочие приступили к установке решеток, и, естественно, чтобы установить решетки с серебряным Президентом, им понадобилось снять решетки простые. В два часа они опрезидентили весь первый этаж и добрались до второго, на котором располагались кабинеты директора департамента и его первого заместителя. К этому времени система сигнализации в здании была отключена, потому что она начинала орать, стоило только рабочим прикоснуться к решеткам.
Никто из высшего начальства не поинтересовался, по чьему приказу ставят новые решетки. Дело в том, что директор департамента полиции и его заместитель враждовали друг с другом и доносили друг на друга Президенту. Он одобрял эту вражду, так как благодаря ей мог быть твердо уверен, что если один из начальников департамента изменит ему, другой непременно об этом донесет.
Директор и заместитель увидели рабочих, и каждый из них решил, что это - инициатива его врага. Каждый из них сообразил, что в этом деле лучше не возражать, потому что потом твои возражения представят таким образом, будто ты протестуешь против решеток, украшенных изображением Столпа Государства и Ворот Благочиния.
Ласси и его товарищи выдвинули из ремонтной машины лестницу, дошли по ней до кабинета директора и стали свинчивать решетку.
Директор не успел утром позавтракать и, кроме того, был раздосадован новой интригой заместителя. Поэтому он сидел один, запершись в кабинете, и кушал банановую водку. Ему надоело пить одному, он открыл окно и предложил Ласси пить вместе. Ласси и его люди обрадовались, влезли в окно и спросили директора о важных доносах, поступавших за последние сутки в департамент. Директор засмущался и стал спрашивать, какие у них доводы, но Ласси вытащил из слесарной сумки автомат и ткнул его этим доводом в зубы. С такими доводами они быстро переспорили директора департамента полиции, он оказался на удивление сговорчивым человеком.
Быстро выяснилось, что вчера в департамент поступило известие от агента по кличке Белый Желудь. Агент извещал, что завтра в долине Четырех Черепах Исан Красивые Глаза будет убивать Арнольда ван Роширена. Директор департамента не знал, кто такой Белый Желудь. Зато Ласси очень хорошо знал, что, кроме начальника охраны полковника Рая Адана, ни один человек в мире не считал, что он, Ласси, должен убить ван Роширена.
У директора департамента был просторный кабинет с мебелью, затянутой белым шелком, и круглым стальным сейфом в углу. На стене, над столом, висел портрет Президента, спускающегося с небес на расположенном наподобие ковра национальном флаге, и целая коллекция оружия. На столе стоял выключенный компьютер.
Директор открыл им секретный сейф. В сейфе были бутылки с виски и несколько книжек из числа непристойных. На нижней полке маялись две или три тощие папки. Там же стояли две дискетницы с десятком дискет.
Ласси и его люди взяли с собой дискеты, виски и папки и сняли со стены понравившееся им оружие. Директора они на всякий случай пристрелили.
На следующий день мы с Ласси сидели на веранде глиняного домика и пили виски из кабинета директора департамента. Виски было превосходное.
- А что же дискеты? - полюбопытствовал я.
- Испорчены, - сказал Ласси. - Мы попытались их прочесть, но там была защита, и мы все стерли.
- Хорошенькие у вас специалисты.
Ласси помолчал и сказал:
- Ты не мог бы попытаться восстановить то, что они стерли?
- А не стоило, - спросил я, - позвать меня с самого начала, до того, как ваши неспециалисты все стерли?
- Нет, - ответил Ласси, - не стоило. Это преданные полковнику люди, и они испортили дискеты по невежеству, а не от злого умысла А представь себе, что ты начал бы работать и тоже все испортил - опять пошли бы ненужные разговоры.