— Можно и без прискорбия! — отвечал зверь. — Пустое, я знал, на что иду.
— Это ты о чем?
— Если ничего не произойдет, поедим мирно, — пояснил Баюн, — а потом нас вышвырнут вон. Но зато с полным брюхом. Я всегда так делаю… Впрочем, столь высокородного героя никогда не посмеют выставить за дверь.
— Подлиза! Чтобы я еще когда-нибудь ходил по кабакам! — откликнулся словен.
— Правильно, лучше сдохнуть с голоду на дороге, предварительно получив по башке от ветряной мельницы! — невозмутимо продолжил его мысль собеседник. — И помилосердствуйте! Разве ж это кабак? Здесь Корчма! — Баюн подмигнул человеку. — Лучшее из заведений княжества. Кушай спокойно, нам пока ничего не грозит. Да и торопиться-то особо некуда! Ты ж хотел ждать Седовласа? А он никогда и никуда не спешит.
— Подслушивал?
— Эхо было сильное.
— Схватить бы за хвост, да об стену? — усмехнулся словен, преодолевая искушение тут же так и сделать.
Продолжая разглядывать пестрое общество, Ругивлад решил хорошенько расспросить собутыльника о Киявии — стране, куда его забросила судьба, а вернее, собственное недомыслие, и где он собирался искать справедливости.
Двое нечесаных худых мужиков в лохмотьях забивали досками красного дерева огромную ушастую дыру в стене корчмы. Вездесущий хозяин успевал наполнить постояльцам чаши, рассчитать их, не без выгоды для себя, попутно рассказывая занятные былички о мужском достоинстве и женской чести:
— Едет как-то Илья по лесу, глядь: избушка стоит, а в ней у окна сидит бабка. Сама старая, беззубая. Илья ей и говорит: приюти, мол, путничка. «Изволь, молодец! Только в хате места мало, так не обессудь, ступай-ка на сеновал! Да ежели ночью к тебе дочка моя заглянет, станет приставать — гони ее прочь, дурочка она». Ну, Илья сказал спасибо и пошел себе ночевать. Только задремал — скрипнула дверь, он как глаз приоткрыл, так и обомлел: девица! Нагая! Груди — во! Бедра — во! «А и славный ты богатырь, Илья! Не хочешь ли, чтобы я тебя и перстами и языком в трепет привела?» — говорит. Илья сам не свой, он на заставе баб давненько не видывал: «Желаю!» — отвечает. А она ему рога лосиные строит и кажет: «Ммеэ! Ммеэ…»
Лихие молодцы покатывались со смеху и добавляли такие подробности, что смех превращался в ржание. Проворные девчонки меняли блюда, улыбаясь завсегдатаям.
В углу корчмы, противоположном словенову, располагался купец со своими варягами. Телохранители сперва мрачно поглядывали на жизнерадостных киян, но крепкие медовые напитки развяжут язык кому угодно.
— Мужики! А що такое «висит да мотается, всяка за него хватается»?
— Хе-хе!
— Не «хе-хе», лопух, а рушник!
Вскоре у них за столом пошло такое бахвальство, что хозяин поспешил проведать: не надо ли чего именитому гостю.
Кутерьма быстро наскучила Ругивладу, и он, как советовал Седовлас, взялся за мелок, огораживая угол от остального мира …
— Ты глянь, какой праздник жизни! — мяукнул кот, обрабатывая баранью лопатку. — По мне, если есть добрая выпивка и мягкое мясо — это уже немало. Конечно, готовят здесь не то, что в княжьем тереме! Ну, да ничего, и у Красна Солнышка на пиру побываем! … И как ты, парень, можешь вкушать эту гадость?
Зверь понюхал кашу и презрительно отвернулся.
— Ого, а вот это уже интересно! — навострил он уши.
— О чем это они? — спросил Ругивлад, тронув Баюна за хвост.
— Ш-шш! Слухом русская земля всегда будет полниться, — ответил тот и принялся намыливать языком когтистую лапу.
— Похоже, в Берестове еще одной бабой станет больше… Ну, силен мужик!.. Теперь никому от вятичей проходу не будет. Неужто, девки в Киеве перевелись? … — долетели и до него отрывки разговора.
Два убеленных сединами мужа терпеливо слушали третьего, еще совсем молодого и горячего дружинничка, речь которого все более походила на хулу:
— Видано ли дело — дружбу водить с печенегами? Давеча княжий дядя привел в терем ихнего хана, Ильдея.
— Говори, хлопец, да не заговаривайся! Не может того быть, чтобы Красно Солнышко Ильдея привечал! К тому Ярополк, старший сын Святославов, был ласков, не посмотрел, что Ильдей — кровник.
— То куда ранее началось, — вставил второй муж. — Разве не помните, как воевода Претич со степными гадами лобзался? Так могу поведать.
И, получив молчаливое согласие, продолжил:
— Когда степняки пришли к стенам киевским в первый раз, князь наш в Переяславцах силу копил. Затворилася его матушка во граде со внучатами. Красно Солнышко тогда вельми молод был, ему и десяти весен не минуло. Обступил Куря-печенег Киев белокаменный, и нельзя из него ни весточки послать, ни сбежать. Было ворога великое множество — такое, что нельзя из Лыбеди-реки горсть воды черпнуть. Голодно киянам, изнемогать стали. И решили: коль в неделю помощи не прибудет — отдаться на милость поганых. Да по счастью, выискался у наших смекалистый хлопец, умел по степному гуторить. «Берусь, — говорит, — весть ко русичам доставить». Снял портки да пошел по мелководью, прям на печенегов. Те дивятся: «Що такое?». Он им и глаголет, мол, коня ищу. Те и пропустили. Так парень без штанов и явился пред светлы очи Претича да речет ему: «Коль не подступите завтра к Киеву, кияне предадутся печенегу». Взял тут Претич дружину свою хоробрую, посадил на лодьи, и айда по Днепру, до самого стольного Киева. Приказал трубить в трубы и бить в бубны, дабы поняли ханы: идет рать великая. Подступил он со дружинушкой к Киеву, да и взял к себе на лодью княжичей. С той поры Владимир наш Красно Солнышко сильно обязан Претичу. Посылает Куря-печенег слуг, узнать, что за войско ныне прибыло. А воевода и глаголет: «То еще не сама рать, она уж следом поспешает, и ведет войско князь Святослав». Испугался тогда хан, да и в ответ: «Будь мне друг, храбрый воевода! Пусть царит вечный мир между нами!». Да и протягивает Претичу саблю вострую, стрелы каленые, да подводит ему скакуна буланого. Наш-то Претич не лыком шит: снимает брони, подает Куре меч и щит. Знал бы Претич, что тем клинком глава Святославова и срублена! … Так вот, Ильдей — родич Кури. Потому и не может быть, чтоб Красно Солнышко поганого привечал.
Ругивлад не сумел дослушать историю. Взгляд его остановился на трех дюжих воинах, что показались в дверях. Хозяин дернулся, быстро сунув что-то под прилавок. Остальные поутихли и, вроде бы продолжая кутить, искоса наблюдали за происходящим.
Городскую стражу ввели при Владимире. Как водится, блюстителей порядка недолюбливали и, завидев бердыши, сплевывали под ноги. Миновав пару столов, поскрипывая да позвякивая бронями, стражники очутились как раз в том углу, где Ругивлад и кот не спеша приканчивали запеченную с яблоками утку.
— Видать, чужеземец, ты прибыл к нам издалека… — растягивая слова молвил старший, и его красный сапог с загнутым верх мыском оказался точно на линии, вычерченной колдовским мелом.
— Мир велик, я из славного Новагорода… — ответил Ругивлад и глянул на клинок, словно обещая тому скорую потеху. Только руку протяни..
— Ты будешь Ольг, племяш того Богумила, коего прозвали Соловьем? — бесцеремонно продолжил второй стражник.
— Хоть бы и так, но зовут меня все-таки иначе! — рукоять меча удобно легла в ладонь.
— Следуй за нами!
— А в чем моя вина?
Cтражник замялся с ответом, наблюдая, как неимоверных размеров кот, изогнув жирную лоснящуюся спину, тяжело спрыгнул вниз и, вздохнув, полез под стол.
— Не заплатил гостевую пошлину. В Новгороде тебя тысяцкий обыскался! К тому же, занимаешься черным колдовством! — Он глянул на круг и снова провел по нему сапогом. — А таких в стольном Киеве не любят. Всем известно, что, во-первых, речами колдуны влагают в сердца горожан смрадные вожделения, злобу и ненависть. Во-вторых, завладев сердцем, отнимают у людей разум. И наконец, твои собратья напускают болезни, портят девиц и скот. Этого вполне хватит! — молвил старший и, сделав знак помощникам, шагнул вперед.
«Лукавит, пес. Никто меня не мог заметить. Тут явно что-то не так!» — сообразил Ругивлад.
«Вот, мой юный друг, подходящий случай для проявления своих способностей», — прошептал кто-то удивительно знакомый чуть ли не в самое ухо.
— Что до порчи красных девиц — я бы поспорил! — Сказал он, не убавляя голоса, и довольная остротой корчма громыхнула. — И скажите на милость, где я неположенно перешел вашу границу, мощи Кощеевы!?
— А в ножки тебе не поклониться?! Добром не хочешь — силком поведут… Хватай его, парни! Ты у меня слезами кровавыми умоешься! — рявкнул старший, багровея на глазах.
Рука его метнулась к поясу, да словен оказался быстрее. Он навалился на столик, резко и сильно двигая его вперед. Клинок, оставив узилище, сверкнул ослепительной молнией. Стражник мигом отступил и, оценивая длину Ругивладова меча, проводил его движение изумленным взглядом. Железо легонько чиркнуло по груди, срезав перевязь плаща.
Миг — и противников разделял поваленный на бок стол… Благим матом заорал Баюн, которому отдавили хвост… Стражники проворно отскочили, и, хоть держали бердыши наперевес, на лицах их отразилось замешательство.
— Великий Род — свидетель, не я это начал!
Неистовая навья сила рванулась наружу, требуя жертв. Промедлил бы хоть мгновение, самого сожрала бы изнутри:
— Либо ты, либо они! Защищайся! И оставь-ка Вышнего в покое, у него дел невпроворот! — снова предупредил Седовлас.
— Нападайте или прочь с дороги, молокососы! — то ли прошипел, то ли прорычал Ругивлад.
— Вперед, олухи! — крикнул предводитель, и те разом бросились на словена, пытаясь достать наглого чужака неуклюжим, но опасным оружием.
Внезапно странник очутился меж ними. Меч застонал, металл яростно вспыхнул, предвкушая поживу. Точно змея, клинок укусил одного в бок, рассек ляжку второму. Никто не мог уследить скупых и неуловимых движений железа. Безупречным казалось оружие в разрушительной, звонкой ярости.
Старший быстро отступил к дверям и выскочил на улицу.
Ругивлад ринулся следом, намереваясь вытрясти из него душу. Но на пороге поджидали двое, и не с бердышами — с мечами. За ними маячил еще один бородач с секирой, готовый вмешаться в схватку без приглашения.
— Да, это западня!
Уловив движение за спиной, где поднимался один из раненых, словен сделал пол-оборота. Меч плашмя пришелся по шелому стража. Тот свалился, будто подкошенный.
Перепрыгнув через упавшее тело, кот метнулся к окну. Он стрелой пролетел мимо упитанного, хорошо одетого постояльца, что спешил бочком убраться из корчмы. Богач отпрянул.
— Ты мне на ногу наступил! — взревел на купца один из варягов.
— В душу ему, нахалу заморскому! — взвизгнул кто-то из ближних купчишки.
— Сперва отведай-ка русского квасу, умник! — на голову подстрекателя обрушилась полная кружка.
— За что ты его, Сидор?
— Не понравился! — ответил бугай, как ни в чем ни бывало, и опрокинул вторую кружку себе в глотку.
Но за бедолагу-купца вступились. И началось… По подолу да в подвяз! Под ложку да в душу![11]
Отпихнув вдрызг пьяного завсегдатая, который лез целоваться, словен в два прыжка очутился на крыльце. За спиной трещали ломающиеся мужицкие кости… Да как трещали! Ругивлад ненароком оглянулся.
Прозванный Сидором ухватился за скамью, поднапрягся, потянул. Следом приподнялась половица…
Визг, вой. Звон заморских, только что купленных у ромеев стекол. Треск бьющейся посуды…
Выскочив наружу, словен оказался один против четырех.
— Продолжим! — крикнул он им и тут же принял яростный удар молодого стражника на клинок.
Резко развернувшись, уклонился от второго. Меч рассек воздух в вершке от его груди. Воины столкнулись, один упал, а неуловимый словен ловко полоснул другого поперек спины, рассекая броню и кожи. Движения снова были скупы и некрасивы.
Не верьте досужому сочинителю, что распишет схватку от зари до зари. Ради красного словца не забудет он про искры да богатырский мах. Не бывает красивой смерти, хоть чары ее велики. Истинный поединок — всего несколько мгновений. На княжьем дворе не раз и не два сходились дружинники. Латами поблестать, народ потешить, девиц позабавить да себя показать. Но подлинный воин знает, что в настоящей сече годится даже самый подлый, самый коварный удар. Истинный бой не ведает пощады — потому ни один берсерк не способен научить своему искусству с мечом в руках.
Едва только в корчме заслышался перезвон, часть посетителей сгрудилась поглазеть на стычку. Хозяин был немало обрадован таким оборотом, и уж вскоре, выбираясь из жуткой свалки, постояльцы обсуждали то один, то другой богатырский замах, не помня зла:
— А как он тебе по микиткам-то, по микиткам! — шумно выдыхал один.
— Ну, и я в долгу не остался. Вона как салазки-то утирает. Будет знать Сидора Долговязого! — бурчал второй.
— Эй, чужак! Сзади! — крикнули Ругивладу.
Он хоть и чужак, а не любили честные кияне, когда один — против всех.
На словена ринулся крепкий, ладно сбитый бородатый воин с боевой секирой.
«Это уже не стражник. Оружие не то, да и вид не холуйский! Левая рука ближе к концу топорища, правой держит за середину», — успел подумать Ругивлад.
Косым ударом сплеча, вкладывая в него всю могучую силу, бородатый киянин должен был бы разрубить противника. Но словен с неменьшей силой и невероятной быстротой отвел ужасный удар. Оказался сбоку от врага. В то же мгновение острие клинка вонзилось бородачу прямо в глаз. Проникло в мозг и на вершок вышло из затылка.
Сраженный медленно повалился на спину, увлекая Ругивладово оружие и самого словена за собой.
— Э, нет! Так не пойдет, приятель! Теперь ты мертв, и за живых не цепляйся! — Ругивлад наступил противнику на горло и с усилием выдернул меч.
Вовремя! Удача едва не стоила жизни. От глубокого выпада бердыша, что подобрал главарь, словен ушел уже чудом. Обожгло предплечье. Царапина разозлила. Острым мыском он с размаху дал в поджох[12] поднявшемуся было молодому киянину. Стражник рухнул всем телом в придорожную пыль. И Ругивлад остался один на один с главным обидчиком.
— Кто тебя послал!? Отвечать быстро!
Предводитель молчал, внимательно наблюдая за Ругивладом. Бердыш, судорожно сжатый в трясущихся ладонях воина, тоже смотрел точно в сторону словена. Наконец, он сбивчиво заговорил:
— Мы здесь по приказу дяди пресветлого князя, свет-Малховича. И ты, чужак, зря вздумал ему перечить.
— А вот это уж не твое сучье дело!
— Утром к хозяину пришел какой-то старик и сказал, что в городе объявился племянник Богумила… Нам приказали вести тебя на княжий суд: «Пусть Красно Солнышко сам решит, кто виноват, а кто прав!»
— И из-за этого сыр-бор? — неожиданно молвил Ругивлад, — Пошел вон!
Опустив меч, словен двинулся назад в корчму, где оставались его нехитрые пожитки. Он как бы подставлял широкую спину под удар, и не ошибся…
Тени на земле резко сместились. Упав на колено, он резко повернулся. Нырнул под мелькнувшее над головой топорище и вогнал клинок точно меж пластин! Железо по локоть вошло в живот предводителя стражи …
— Ой, потешил старого! Неплохая работа! — положил руку Седовлас на плечо словену.
— Я не хотел этого… — начал было Ругивлад, но тут же понял, что лжет.
Он слизнул с губ чью-то соленую до невозможности кровь и посмотрел на колдуна.
— Стоило медлить… Поцарапали! Ну да ничего, шрамы украшают мужчин. Подходяще! Идем!
— Так, это ты, старик, навел на меня стражу? Ну, конечно же! Мел…
— А хоть бы я! Разве недоволен? — усмехнулся Седовлас. — Так бы и искал убийц бедного Богумила, а теперь они сами нашли тебя. Не ищи их и впредь, но будь всегда наготове. Я сдержал половину своего слова — сдержи и ты хотя бы половину!
— Сперва хочу я выпить чарку на пиру у стольнокиевского князя.
— Успеется. Желать здесь могу только я! — Очи кудесника грозно сверкнули.
Он распахнул черный снаружи плащ, оказавшийся кроваво-красным изнутри, а когда вновь сложил — они стояли все в той же пещере. Ничего в ней не изменилось, только несколько светильников разрезали ее теперь надвое. Зеленое пламя чадило, на стены ложились причудливые косые тени.