Почтовый ящик профессор открыл с понятным волнением, и оно оказалось не напрасным: внутри лежал большой белый конверт с уже знакомой размашистой надписью по диагонали: «Профессору Костромирову Г. И.». Разумеется, без указания отправителя и обратного адреса. Продолжение «Жития»! А это значит… Однако, едва взяв в руки анонимное послание, профессор тут же понял, что конверт навряд ли содержит более одного листа писчей бумаги — слишком легок и тонок тот был. Не мешкая, Костромиров вскрыл письмо. Внутри действительно лежал единственный листок, причем почти чистый, если не считать одинокого набранного на компьютере предложения. «Следующие две части спросите у следователя Хватко В. В.», — прочитал профессор.
В некоторой растерянности поднявшись обратно в квартиру, Горислав набрал номер друга.
— Вернулся? — пробурчал Вадим. — А у меня тут, ядрен-матрен… ляпсус вышел. Даже два.
— Кто? — только и спросил Костромиров, уже понимая, что оправдались его худшие предположения.
— Академик Чудинов и этот… с двойной фамилией.
— Хоменко-Лисовский?
— Точно.
— Когда?
— Вчера вечером… Слушай, а откуда ты знаешь, что…
— Не усердствуй — мне письмо пришло.
— Та-ак, — протянул Вадим Вадимович, — и ты его что, вскрыл?
— Вскрыл и прочитал, а там…
— Да ты соображаешь, что делаешь?! — перебил его следователь. — А отпечатки пальцев? Надо было позвонить мне, чтобы под протокол…
— Не надо срывать на мне зло, — в свою очередь перебил его Горислав Игоревич. — Откуда мне было знать, что в нем? Всего сразу не сообразишь.
— Ладно, — вздохнул Хватко. — Так что в письме? Впрочем, молчи — я сейчас сам к тебе приеду.
— Жду. И захвати продолжение «Жития».
— Ты и про это знаешь? Ладно, жди.
Через полчаса раздался звонок в дверь — прибыл Вадим. Старший следователь был угрюм и подавлен. Он молча прошествовал на кухню и тяжело осел на табуретку.
— Плесни мне водки, — сказал он вместо приветствия, кидая на стол кожаную папку.
Исполнив просьбу друга, Костромиров, который тоже не имел видимых причин для веселья, сел напротив, подпер подбородок руками и приготовился слушать. Но Вадим в прежнем мрачном молчании пробежал глазами послание анонима, потом расстегнул папку и протянул Гориславу две стопки пергамента в прозрачных файлах:
— Вот они, эти следующие две части. Знаешь что? Давай начнем с них. Вдруг там какой ключик? Сможешь — с листа и вслух? А то я в этих чертовых завитушках, как ни пыжился, ни черта не понял.
Горислав возражать не стал. Те паче что ему самому не терпелось узнать продолжение таинственной истории Феофила Мелиссина.
Глава 8
ДЕМОНЫ АМАСТРИАНА
«— Эх, обидно, что мы лишились всех денег, — с сожалением сказал Григорий Камулиан, выходя вслед за остальными из дверей фускарии в ночную тьму, — ибо теперь придется нам волей-неволей разойтись по домам, не осчастливив своим посещением и любовью ни одну из гетер в Кифи.
— Ну, ты-то не потерял ни единого медяка, — успокоил его проексим Воила, — так, может, наскребешь несколько милиарисиев для себя и друзей?
— Опомнитесь, несчастные! — в притворном ужасе вскричал Арсафий Мономах. — Разве вы не видите, что улицы пустынны, а огни в тавернах погашены? Продолжая бродить по городу в столь неурочный час, мы нарушим установления городского Эпарха! Что, если заметит нас ночная стража?
— Друзья мои, утешьтесь, — вступил в разговор неугомонный Трифиллий, — я отведу вас в заведение, в котором у меня открыт неограниченный кредит и где, клянусь мужественностью Приапа, все удовольствия нам доставят в долг! И помните, что с нами проексим Петр Воила, — кто осмелится задержать адъютанта доместика гвардейской тагмы экскувитов?
— Не только осмелятся, но и почтут за счастье, — мрачно проговорил Воила. — Ни денег, чтобы откупиться, ни подписанного Никтэпархом пропуска у меня при себе нет, а мой командир — доместик Иоанн Пикридий — пребывает в постоянной вражде с главою тагмы арифм и начальником ночной стражи — друнгарием виглы Алексеем Мусулемом, ибо первый держит руку августы, а второй — императора. Так что задержать экскувипгора для стражников будет просто делом чести.
— В таком случае и для нас дело чести — надуть копьеносцев виглы! — воскликнул Петр Трифиллий. — А что скажешь на это ты, Феофил? Ведь ты — единый из нас не почтен никаким саном и потому рискуешь больше всех, ибо стражники могут не только упечь тебя до утра в узилище Халки, но и примерно выдрать плетью!
Я несколько рассеяно ответил, что предпочел бы уединиться в своем доме и поспать.
— Э! Да я вижу, ты никак не забудешь чертова агарянина! — заметил Трифиллий. — Успокойся, любезный Мелиссин, душа твоя явно осталась при тебе и не попала в лапы демонов. Если, конечно, за таковых не почитать Камулиана, меня и всех остальных. Однако для поднятия духа тебе явно необходима женская ласка. Потому, друзья, решено: следуйте за мной в известную только вашему Трифиллию потаенную обитель Афродиты! Я буду вашим вожатым этой ночью, и да уподоблюсь я покровителю путников Гермесу или благой вестнице богов Ириде, но не мрачному старику Харону!
Сказав это, он подхватил под руки меня и Камулиана и живо повлек куда-то в ему одному известном направлении. Мономах и Воила последовали за нами.
Пройдя кривыми и порядочно грязными переулками где-то между базиликой святого Иоанна и цистерной Бона, мы выбрались наконец на широкую, вымощенную каменными плитами Месу. Однако едва мы миновали руины крепостных ворот старой стены Константина и подошли к мраморным львам, охраняющим пятиглавую громаду храма Святых Апостолов, как услышали тяжелые шаги и лязг железа. К нам приближались ночные стражники виглы!
— Разбегаемся в разные стороны, друзья! — прошептал Арсафий Мономах. — Пусть каждый скроется в темноте какого-нибудь переулка, тогда проклятым копьеносцам (да выест им глаза проказа и поразит их члены гангрена!) нас не достать!
— Верно! — также шепотом поддержал его Петр Трифиллий. — А позже встретимся на Мавриановой улице, у Каменных Ворот, — именно там и стоит нужный нам притон. До встречи!
И, не дожидаясь, пока стража нас увидит, мы все бросились бежать кто куда. Я нырнул под каменное перекрытие ближайшего ко мне портика, затем, стараясь поднимать как можно меньше шума, прокрался вдоль стены какого-то дома и стремглав понесся по открывшейся за ней узкой улице. Направлялся я на юг, в сторону Ликоса — туда, где находился мой дом, ибо у меня и в мыслях не было являться на встречу к Каменным Воротам — на сегодня приключений с меня было вполне достаточно!
Не помню, сколько времени я плутал по кривым проулкам квартала Константианы, но только очень не скоро очутился я на небольшой площади, у подножия мраморной Маркиановой колонны, и понял, что каким-то образом пропустил нужную мне Воловью улицу и оказался значительно восточнее, чем следовало. Повернув назад, я взял левее и побежал, как мне казалось, в верном направлении. Миновав некую неузнаваемую в ночной тьме, немощеную и изрытую зловонными ямами улицу, застроенную тесно лепившимися друг к другу высокими, порой в восемь — десять этажей, деревянными и кирпичными строениями, чьи забранные железными решетками окна не оживлялись ни одним огоньком, я вышел к нимфею с безголовой статуей Посейдона. Почувствовав сильную жажду, я напился из нимфея холодной, несколько отдающей затхлостью воды и огляделся. Место, где я оказался, было мне совершенно незнакомо: вокруг теснились узкие фасады доходных домов с высоко поднятыми над землей и значительно выступающими вперед террасами; несколько в стороне виднелась церквушка — на ее куполе тускло серебрился в лунном свете большой, чуть покосившийся крест.
Куда же я забрел? Подойдя ближе к церкви и вглядевшись, я с удивлением узнал часовню святейшей Богородицы Мирелеон, где хранится ее мироточивый образ, писанный еще Лукой-евангелистом. Это значило, что я вновь сбился с пути.
Свернув в одну из южных арок между зданиями, я опять окунулся в паутину маленьких улочек, перекрестков и тупиков, стараясь держаться нужного мне направления. То и дело натыкаясь в темноте на кучи нечистот и гниющих отбросов, пытаясь не обращать внимания на крадущиеся следом за мной по стенам домов тени и горящие в ночи красным огнем глаза бродячих псов, я — на этот раз — медленно и осторожно пробирался по хитросплетению мостовых Великого Города.
Ни единой живой души не попадалось мне по пути. Улицы были пустынны и мертвы; кое-где в подворотнях виднелся мерцающий и колеблющийся свет редких фонарей, да изредка ночную тишину нарушал резкий лай собак, звук падающей с ветхих крыш черепицы и какие-то далекие и глухие вскрики.
Я спустился по довольно широкой каменной лестнице, завершающей очередную улицу, и попал в кривой, как сабля сарацина, проем между зданиями, который мне был слишком хорошо известен, — это был крытый переулок Вона, место, куда даже днем не проникал ни единый луч солнца, место, где я не раз вкушал радости продажной любви. В тесных каморках его домов, почерневших от копоти постоянно горящих светильников, ютились только жрицы порока и профессиональные нищие.
Однако переулок этот был еще дальше от моего дома, нежели площадь Маркиана и часовня Мирелеон, ибо, разветвляясь надвое, подобно букве «юпсилон», он одним своим рукавом выходил на Филадельфий близ форума Тавра, а вторым — на зловещий Амастрианский форум, место публичных казней.
Устав кружить в ночи, я вошел под его мрачные, озаренные красноватыми бликами висящих почти у каждой двери фонарей своды и побрел в сторону Месы. Вокруг меня беспорядочно метались причудливые дрожащие тени, воздух был напитан зловонными испарениями, а слух оскорбляли доносящиеся из распахнутых окон звуки: чей-то хриплый смех, стоны поддельной страсти и пьяная брань. Впервые попав сюда ночью, я решил, что именно так наверняка и должен выглядеть Тартар.
Выйдя наконец на гранитные плиты Филадельфия, я невольно остановился, с особенным удовольствием, после смрадной духоты переулка Вона, вдыхая набегающий со стороны Золотого Рога легкий свежий ветерок и разглядывая залитый неверным лунным светом город.
Справа от меня мерцали купола храмов монастыря Христа Непостижимого и смутно чернел силуэт триумфальных ворот, знаменующих былую военную славу империи ромеев. Дальше, за воротами, простирался сейчас для меня невидимый, величественный и самый большой в городе форум Тавра, украшенный конными статуями императора Феодосия Великого и сыновей его — Аркадия и Гонория, некогда поделивших между собой восточную и западную части ромейской державы. Прямо передо мной высились сумрачные профили огромных арок главнейшего из акведуков Константинополя — водопровода императора Валента, забирающего прохладную живительную влагу с предгорий Фракии, чтобы доставить ее в мраморный нимфей форума Тавра. Все это был Месомфал — средостение Великого Города.
Слева, где на Филадельфии теснились многочисленные эргастирии мироваров, лавки парфюмеров и дрогистов, а ночной воздух был напоен густой смесью ароматов амбры, мускуса, алоэ, нарда, киннамона, бальзама и ладана, виднелся вход на Амастрианский форум.
После некоторого раздумья я повернул именно туда. Когда бы я направился к Тавру, то с площади мог бы попасть как раз на Маврианову улицу и, пройдя мимо усыпальницы великомученика Фирса, выйти к Каменным Воротам, где уговорились встретиться мои друзья. Однако я уже решил не являться на эту встречу и желал только одного — поскорее добраться домой.
Я помнил, что где-то в левой части Амастриана начинается та самая Воловья улица, которая должна была вывести меня к долине Ликоса, поэтому решительно зашагал к форуму.
Пройдя через темный проем арки императора Ираклия, я ступил на мощенную цветным мрамором прямоугольную площадь. Она была совершенно безлюдна и вся облита бледно-голубыми, словно расплавленное серебро, лучами ночного светила. Пока я шел к центру форума, гулкое эхо моих шагов, отразившись от его мраморной оправы, вспугнуло целую стаю нетопырей, которые вылетели из-под высоких каменных сводов и бесшумными черными молниями заметались над головами статуй и между причудливыми капителями колонн и пилястр, заставив меня невольно вскрикнуть от страха и неожиданности.
Форум по всему периметру был обрамлен сплошной стеной беломраморных портиков, колоннад и галерей, украшенных поверху бесчисленными языческими изваяниями, которые многие поколения автократоров и василевсов ромеев усердно собирали со всех пределов империи: из городов и храмов Италии, Азии, Эллады и Африки. Множество самых разных идолов теснилось и на самой площади, огромнейший из которых — всевидящий Гелиос в сверкающем венце — управлял квадригой вздыбивших копыта коней. На золотой колеснице, запряженной львами, с зубчатой, подобно башне, короной на голове, в окружении безумствующих корибантов и куретов мчалась мраморная Рея-Кибела — Великая Идейская мать богов, или двуполая Агдитис, требующая от неофитов принесения ей в жертву собственной мужественности. Тут же рядом высились постаменты странных божеств Египта: псоголового Анубиса, вставшего на задние лапы, внушающего ужас крокодила-Себека, некогда чтимого в Саисе, таинственного Сераписа Птолемеев и двурогой Исиды с младенцем Гором на руках, оплакивающей своего мужа и брата, вечно умирающего и воскресающего Осириса. Распростертый на земле агонизирующий Геракл соседствовал с целым выводком злобных крылатых гарпий, чьи имена — Аэлла, Подарга, Аэллопа, Окипета и Келайно — указывали на происхождение их от стихий Мрака и Хаоса; Минотавр Астерий — ужасный плод противоестественной связи Пасифаи и быка — горделиво являл свои нечеловеческие стати, а по углам форума, на усеченных пирамидах из черного обсидиана, свивали кольца четыре бронзовых дракона с раскрытыми в беззвучном рыке пастями. Это были: чудовищный Дельфиний — страж древнего прорицалища Фемиды, многоглавый Тифон — исчадие Геи и Тартара, обвившийся вкруг древа с золотыми яблоками Ладон и, наконец, порождение Ехидны и сестра Сфинкса — устрашающая крылатая Химера с головами льва, змея и козла.
Я остановился в центре площади около фиалы, сотворенной неизвестным мастером в виде гигантского мраморного змея Урабороса, кусающего собственный хвост, и стал высматривать проход на Воловью улицу, но не мог приметить ни малейшего просвета среди зданий. Решив, что во всем виновата ночь, скрадывающая привычные очертания предметов, я принялся вглядываться внимательнее. Тщетно! Необходимо было покинуть освещенный луной участок форума и обследовать расположенные слева портики, однако что-то препятствовало мне двинуться с места и заняться поисками. Некий внутренний голос настойчиво предостерегал меня от этого шага: всей душой я внезапно ощутил неясную, но от этого не менее реальную опасность, таящуюся в недрах сгустившейся под мраморными сводами темноты… Между тем, в это самое мгновение странный шелестящий звук коснулся моего слуха. Казалось, тысячи каких-то маленьких существ шуршат там, в этих сумрачных обителях древних божеств! И хотя я совершенно никого не видел, но страх, подобно скользкой гадюке, уже заполз и поселился в моем сердце.
Боже! Боже! Как передать словами охватившие меня тогда чувства? Словно чья-то ледяная рука вдруг сжала мне горло — дыханием мое стало прерываться, члены отказывались слушаться, а воля — повиноваться разуму.
Странный шелест усиливался и становился похож на тихий глухой ропот морских волн, набегающих на пологий берег. Одновременно мне стало казаться, что тьма, клубящаяся под аркадами, массивными перекрытиями сводов и архитравами порталов, в глубине колоннад и галерей, покидает свои убежища и медленно, но неотвратимо вытекает на цветистый мрамор форума, подобно невиданному черному туману пожирая бледное серебро лунного света.
Обливаясь холодным потом, я замечал, как кольцо мрака, ползущего из своих прежних укрывищ, все более сужается, захватывая новые и новые оргии Амастриана. Позы окружающих меня идолов неуловимо менялись: головы божеств, демонов и чудовищ поворачивались ко мне, я чувствовал давящий взгляд их пустых глазниц! Крылья грифонов, гарпий и пышногрудых сирен слегка трепетали, драконы и василиски извивали свои змеиные тулова, и угольно-черные языки тьмы струились у их подножий!
Стремясь избавиться от ужасного наваждения, я плеснул себе в лицо водой из фиалы, но и прохладная влага не доставила мне облегчения и не рассеяла обступающих меня призраков. Прежний шелестящий звук стал походить на злобный шепот тысяч невидимых уст, мне чудились тихие зловещие голоса, повторяющие: «Он наш! Он проклят! Стечет плоть его на землю, как вода, и станет неразличим весь его облик, и неприкаянный дух его будет вечно бродить по сумрачным стогнам Аида!»