— Папа… — прерывающимся голосом проговорил он. — Папочка… Но… это так… здорово… Если бы ты знал, как это здорово…
На груди отца расплылось мокрое и горячее пятно. Он прижимал к себе сына и гладил его по голове, и все никак не мог проглотить квадратную судорогу в горле.
— Да я знаю, сынок. Знаю. Меня самого за это папаша ого-го как лупил… Двух раз с меня хватило, и больше в жизни не пробовал. Да потом и некогда было думать об этом. Вот так-то.
Мальчик отстранился в изумлении.
— Так ты… тоже?! И ты?
Отец кивнул.
— Да. И дед твой это умел, и прадед, и прапрадед. Все пошло с колдуна, который много лет назад жил в нашем городке. Твоя прапрапрабабка купила у него снадобье, чтобы ребенка родить здоровым, сильным и счастливым. Что за снадобье такое, не знаю. Никто не знает. С тех самых пор в нашем роду все и впрямь были крепкими на диво. А еще они умели ЭТО. Умели — и все тут.
Тим слушал с раскрытым ртом. Он смотрел на отца так, словно увидел его впервые.
— Прапрапрадед был умным человеком, — продолжал отец. — Он строго-настрого приказал жене и сыну молчать. С тех пор так и повелось. Никто в городке не знает о нашем даре. Ни к чему он, Тим, поверь. С тех пор, как я его забросил, ни разу не пришлось мне пожалеть. Теперь уж разучился, поди…
Отец задумался. Лицо его стало непроницаемым и тихим, как бывает, когда зрение и слух человека обращаются внутрь него. Вдруг он приподнялся над полом и повис в воздухе.
— Нет, не разучился… — пробормотал он и медленно, с опаской позволил себе опуститься.
— И ты совсем… ни разу… никогда…
Отец покачал головой.
— Нет. Даже мама не знает. Не говори ей, Тим. Не выдавай меня. Будь умницей.
Он обнял мальчика и потерся о его щеку носом.
— Спокойной ночи, сынок. И забудь об этом. Прошу тебя.
Он пошел к двери, обернулся, посмотрел на Тима. Казалось, он хотел что-то добавить, но передумал. Вышел и осторожно притворил дверь.
Мальчик распахнул окно и сел на подоконник. Пышная и свежая темнота обняла его. Запахи ночных цветов душистой радугой реяли над клумбой. Меж ветвей ивы крался тихий, как лепет, ветер. Звенели цикады. Звездное небо текло и дрожало, а спящий городок опрокидывался и все проваливался и проваливался в эту бездну, не достигая дна. Нежная прохлада забиралась под рубашку и тихонько шевелилась меж телом и тканью.
Тим затрепетал и приподнялся над подоконником. Он повис, покачиваясь, точно воздушный шарик на нитке. Осторожно выплыл из окна и огляделся. Ни души, ни огня не видно было в городке. Поколебавшись, мальчик рывком повернулся и влетел обратно. Задул свечку, нырнул в кровать и свернулся калачиком.
— Нельзя, — сказал он себе.
Блаженное тепло заструилось по коже, смывая озноб полета. Тим зарылся в подушку, и его зажмуренные глаза ожгло слезами.
— Нельзя, — повторил он.
Он лежал, тихо, беззвучно плача. И сон спустился к мальчику и окутал его душу милосердной тьмой.
Наутро, после завтрака, Тим вышел погулять.
Ясное, безоблачное небо предвещало погожий день. Ночной холодок еще соперничал с дневным теплом, и в тени было зябко, а на солнце жарко.
Тим направился к пустырю за церковью, где мальчишки обычно собирались для игры в лунки. Он беспечно посвистывал на ходу и перебирал в кармане куртки горсть стеклянных шариков. Почти от самого дома за ним увязалась бродячая собака. Пегая и вислоухая, она трусила за мальчиком не отставая.
— Ну что тебе? — спросил Тим, остановившись.
Собака села и уставила в него влажные вишни глаз. Казалось, она, созерцая мальчика, читает про себя молитву на собачьем языке.
Тим протянул руку, но собака испуганно отскочила и завиляла хвостом. Мальчик пожал плечами.
— Не пойму я тебя, — сказал он и пошел дальше.
На пустыре еще не было никого, кроме рыжего Дильса по кличке Битка. Он слонялся вдоль забора и сшибал хворостиной макушки крапивы.
— Привет, — крикнул Тим.
— Здорово, — ответил Битка. — Это что за собака, твоя?
— Бродячая. Сама прицепилась. Ну что, сыграем?
— У меня шариков нет, — печально сообщил Битка. — Вчера проиграл последние.
— Хочешь, одолжу парочку?
— Не-е. А ну как и их проиграю, тогда отдавать нечем.
Тим поскреб в затылке.
— Тогда давай так. Если проиграешь, будем считать, что я их тебе дарил.
Битка всерьез задумался.
— Эй, мальцы! — позвал кто-то.
Возле церкви стояли двое незнакомцев. По торбам с инструментами, висевшим через плечо, в них легко было угадать бродячих мастеровых, которые летом ходят по городам и селам в поисках заработка.
— Где ваш пономарь живет? — спросил мастеровой помоложе, одетый в латаные брюки и красную клетчатую рубаху.
— А здесь, неподалеку, — отозвался Тим.
— Сбегай к нему, попроси, чтобы открыл церковь. Нам работать надо. Вот, держи яблоко.
Тим на лету поймал яблоко и сунул за пазуху.
— Я мигом, — пообещал он.
Тут из-за угла появился хромой пономарь Маттас со связкой ключей.
— А, вы уже здесь, — обрадовался он и отпер дверь черного хода. — Ну и слава тебе, господи. Заходите.
Мастеровые и пономарь скрылись в церкви. Тим отсчитал Битке четыре шарика. Мальчики кинули жребий, и первый номер выпал Тиму. Он отошел к черте, подбросил шарик на ладони, тщательно прицелился.
Вдруг собака залаяла, забегала по пустырю, подняв морду.
Тим посмотрел вверх и увидел на балюстраде колокольни двоих мастеровых. Парень в клетчатой рубахе повесил на плечо моток веревки и, цепляясь за громоотвод, полез на черепичную маковку, которая снизу выглядела не больше тюльпана. Вспугнутые голуби, словно чаинки в стакане, кружили над позолоченным флюгерным петухом, венчавшим покосившийся шпиль.
— Ух ты, — сказал Битка.
Мальчики оставили игру и выбежали на площадь перед церковью, откуда лучше видны были колокольня и человек на ней. Собирались зеваки.
— Отчаянный парень, — приговаривал жестянщик Дат, задрав голову. — Я бы так не смог, ни даже за полцарства.
— Лишь бы не сверзился, — заметил старик Наль. — Там давным-давно все сгнило да проржавело.
— Ничего, — ответил кузнец Хортис. — Долезет до верха, привяжется веревкой.
Затаив дыхание, Тим смотрел, как на головокружительной высоте развевается клетчатая рубаха. Вот смельчак наконец добрался до шпиля, захлестнул веревку и опустил ее конец своему напарнику. Потом выпрямился во весь рост и, держась за флюгерного петуха, помахал рукой людям на площади.
И тут шпиль с треском накренился. Мастеровой потерял равновесие, взмахнул руками и, упав на черепицу, заскользил вниз. Чудом он успел схватиться в последний миг за веревку, слетел с маковки и повис, раскачиваясь, над площадью.
Раздались крики ужаса. Пегая собака заметалась и залаяла.
Извиваясь всем телом, парень старался подтянуться, перехватить веревку. С трудом ему удалось немного подняться и достать до водосточного желоба. Ухватившись за него, мастеровой попытался закинуть ногу на карниз, но тут желоб прогнулся, и человек повис на нем, вцепившись пальцами в гладкую жесть. Считанные секунды отделяли его от падения — либо соскользнут руки, либо оторвется желоб. Неподвижно висел он под карнизом, сознавая безнадежность своего положения и готовясь к неминуемой смерти. Ветерок поигрывал подолом рубахи.
И тогда не помнящий себя, задыхающийся Тим почувствовал, что земля ушла из-под ног. Словно сама собой, двинулась вниз и стремительно уменьшилась площадь. Горизонт поднимался вместе с мальчиком, городок стал виден как на ладони, показались далекие лесистые холмы, меж которых вилась речка. Но этого мальчик не замечал, он видел только висевшего на колокольне человека. Тим подлетел к нему и мертвой хваткой вцепился в ремень.
— Не бойтесь! — крикнул он.
Напрягая все силы, мальчик пытался подняться со своей ношей на карниз. Вдруг на его лицо упала тень. Он поднял голову и увидел, что старик Наль, распластавшись в воздухе, держит парня за запястье. Чье-то плечо коснулось Тима. Это Битка подлетел и обхватил ногу мастерового. И еще чье-то дыхание послышалось рядом… И еще…
— Ну-ка, все разом, полегоньку вниз, — велел Наль.
— Эй, полегче…
— Сам не толкайся, ч-черт…
— Не так шибко…
— Крепче держи, болван…
Причудливая гроздь человеческих тел плавно спускалась с колокольни. Собака носилась кругами по пустой площади и сумасшедше выла.
— Уф-ф…
— Все…
На земле образовалась бесформенная куча рук и ног. Огрызаясь беззлобно, люди кое-как встали, расступились. Мастеровой сидел в пыли и ошарашенно озирался.
Старик Наль повернулся, пошел прочь. Заковылял в другую сторону пономарь Маттас. За ним последовали Дат и Сторген, один за другим расходились жители городка, молча и поспешно, не глядя друг на друга.
— Айда, — дернул Тима за рукав Битка.
Мальчики скрылись за углом церкви, следом потрусила пегая собака.
— Эй, куда же вы, — пробормотал мастеровой.
Площадь опустела.
III. ДУРАЧОК ФАБИ
— Так вы, значит, лекарь… — пробормотал Бьюнк, сунув задаток в нагрудный карман комбинезона. — Ясно.
— Вывеска нужна к понедельнику, — сказал молодой врач. — Надеюсь, вы успеете.
— Лекарь, значит, — повторил Бьюнк. — Ну и ну. А чем вы собираетесь у нас заняться?
— Естественно, частной практикой. Насколько мне известно, в городке нет ни одного врача.
— Это точно. Последний дал тягу лет эдак двадцать назад. Бывали тут, правда, заезжие молодцы вроде вас. Больше месяца никто не выдерживал.
Уже было собравшийся уходить, собеседник Бьюнка задержался на пороге.
— Неужели так много пациентов?
— Наоборот, док, в этом-то вся и штука. У нас в городке никто не болеет.
— Позвольте… Как так не болеют?
— Да так. Разве что утонет кто или приключится поножовщина из-за девчонки. Но вы ведь не гробовщик, верно? У нас был один, да спился от безделья. Теперь гробы заказывают мне. Последний я сооружал три года назад, когда старик Хагес перепутал спирт с уксусной эссенцией. Такие дела, док.
— Странно. В вышей степени странно. Я вчера нанял этаж в доме неподалеку от вас. Хозяину известно, что я врач, но он ничего мне не сказал.
— Так вы небось не спрашивали.
— Почему же, я спросил, правда ли, что здесь нет врачей. Он ответил, правда.
— А чего еще ему говорить! Денежки-то уплачены?
— Естественно, за месяц вперед.
— Понятное дело. Кому охота постояльца терять. Ну, поживете месяц, отдохнете. Места у нас красивые, воздух что надо. Опять же харчи недорогие. А насчет практики выбросьте это из головы, док. Вывеску я вам сварганю, раз уж взял задаток, но учтите, что здесь вы нужны, как…
Бьюнк стал подыскивать сравнение поделикатнее.
Врач нервно теребил свою каштановую овальную бородку, отпущенную недавно для придания лицу солидности.
— Посмотрим, — сказал он вызывающе. — Я полагаю, что если поискать, больные найдутся.
— Помогай вам господь, — насмешливо сказал Бьюнк.
Собеседники стояли в дверях мастерской, окутанные сложным запахом костного клея, опилок, паяльного флюса и неведомо чего еще.
Над ними красовалась яркая вывеска:
Фасад конкурента украшала более свежая надпись:
Обе они бесспорно принадлежали кисти Анвера Бьюнка.
— Веселый у вас городок, — сказал врач, косясь на вывески. — Одного только не могу понять: как это вы до сих пор находитесь в безвестности? Ведь это же сенсация.
— Мы люди тихие, скромные, — ответил Бьюнк.