IV. КЛУБНИКА В ЯНВАРЕ
Я вам прямо скажу: сама по себе наука — вещь никчемная. Взять, к примеру, электричество. Да за него никто гроша ломаного не дал бы, не появись на свете смекалистые ребята, которые выдумали и электрическую лампочку, и телевизор, и всякое такое. А то изобрели какую-то там плазму. Что с нее толку, ее ведь на хлеб не намажешь, плазму эту. И касательно того голубого фургона я полагаю так. Тот, кто его соорудил, был головастый парень. Но вот додуматься до того, как его приспособить к делу и получать барыш, мог только великий человек.
А с виду он был самый обыкновенный малый лет тридцати, в синем комбинезоне, кожаной куртке на меху и твидовой кепчонке.
Очень хорошо помню, как он в первый раз наведался ко мне в лавку. Дело было под вечер, когда я уж собрался запирать дверь и подсчитывать выручку.
Слышу — подъехала машина, затормозила, потом дверь открывается, и входит он.
— Здрасьте, — говорит. — Мне бы надо потолковать с хозяином.
— Я хозяин, — отвечаю. — А вы кто такой будете?
Поначалу я заподозрил неладное. Непохоже, чтоб этому типу на ночь глядя понадобился бушель картошки или там луку.
Он вместо ответа полез в карман куртки и вытащил бумажный фунтик.
— У меня для вас товар есть, — говорит, вынимает из фунтика здоровенную спелую клубничину и кидает себе в рот. — Попробуйте, угощаю.
А на дворе, между прочим, январь.
Я попробовал. Свежая, сочная клубника, только что с грядки.
— И сколько у вас этого товару? — интересуюсь.
— Пятьдесят ящиков. По сотне за штуку. Берите, не прогадаете.
— Желательно было бы взглянуть.
— Пожалуйста.
Я накинул пальто, и мы вышли на улицу. Уже стемнело, горят фонари. С неба мелкий снежок сеется. У крыльца стоит голубой автофургон. Номер не местный. Тот парень открыл заднюю дверь, гляжу — полон фургон ящиков с клубникой.
— Ну что, берете?
— Подумать надо, — отвечаю.
— Что тут думать? Или берите, или я поехал.
А я никак не разберусь, в чем тут подвох. Потому что не может не быть подвоха. Ну просто никак.
— Вы от какой фирмы? — спрашиваю.
— Это никого не касается.
Вижу, из него лишнего слова не вытянешь. И прицепиться не к чему. В конце концов, какое мне дело до его фирмы. Каждый ящик не меньше двадцати пяти фунтов потянет.
— Ладно, — говорю, — по рукам. Давайте разгружать.
Затащили мы весь товар в лавку.
— На какую фамилию писать чек? — говорю.
— На предъявителя.
Я верчу в руках чековую книжку и пристально гляжу на этого типа.
— Сдается мне, — говорю, — вон те ящики я уже где-то видел. И даже припоминаю, где. На ферме старого Бальдена. Он сам к ним прибивает жестяную окантовку. Других таких ящиков во всей округе не сыщется.
— Знать не знаю никакого Бальдена, — отвечает тот. — Вы товар взяли? Взяли. Давайте чек, и я поехал.
— Сейчас. Ручку вот возьму.
Я выдвинул ящик конторки, порылся в нем.
— Ах, вот он где, — говорю. — Нашелся.
Вынул оттуда свой «Ствеккер» 45-го калибра (вижу краем глаза — парень вздрогнул), покрутил барабан, сунул в брючный карман. Потом достал из ящика вечное перо.
— Все ж таки не могу взять в толк, — рассуждаю я вслух. — Как вдруг в январе могла появиться свеженькая клубника у старика Бальдена? У него теплиц отродясь не было…
— Не все ли вам равно, откуда клубника? От Бальдена, Шмальдена, черта рогатого… Забрали ее, так давайте чек, и до свидания.
— Э, нет, — отвечаю. — Я честный торговец. Просто так подозрительный товар не возьму. Видно, придется нам с вами выяснить, откуда эти ящики. А ежели сами не разберемся, кликнем кого-нибудь на подмогу. Вот так.
Отложил я чековую книжку, сунул руки в карманы и стою, с каблуков на носки покачиваюсь.
— Это кого ж вы собираетесь кликать? Уж не полицию ли, часом?
— А там видно будет, кого.
Парень чуток поразмыслил.
— Ладно, — говорит. — Раз уж на то пошло, я вам расскажу. Но только об этом больше никому, идет?
И вот что он мне рассказал.
Звали его Оре Хассен, и был у него старший брат Айн, который окончил университет и стал ученым. Сам Оре никаких научных задатков не имел, да и не слишком огорчался по этому поводу. Он просто работал в автомобильной мастерской отца, а когда тот помер, сам стал хозяином. Тем временем старший братец успел разругаться вдрызг со всеми в своей ученой лаборатории, уволился оттуда и подался к младшему брату.
Там-то он и смастерил эту штуковину для прыжков во времени. Я ее видел собственными глазами. Она была смонтирована в перчаточном ящике автофургона и смахивала на обыкновенный транзисторный приемник со шкалой и с ручками, а главный рычаг управления торчал в полу машины, рядом с рукоятью передач. Младший Хассен пытался мне растолковать, как оно действует, но я ничегошеньки не уразумел, да и он в конце концов запутался. В общем, все сводилось к тому, что время течет наподобие реки и несет нас вперед, вроде как плоты. И ежели приподняться над этим течением, можно в один миг перемахнуть в будущее, хочешь — на день, хочешь — на тыщу лет. Но обратно уже, само собой, не вернешься. Такая вот штука.
Долго ли, коротко ли, старший Хассен опробовал свой аппарат, собрал чертежи и поехал в Дель-Гро, чтобы взять патент на изобретение. Однако там ему заявили, что, мол, проекты вечных двигателей и машин времени не принимаются к рассмотрению. Тогда он стал ерепениться, доказывать, орать, пока на шум не сбежалось патентное бюро в полном составе. Они даже не пожелали вникнуть, в чем суть, а просто подняли его на смех. Кончилось тем, что Хассен не выдержал и запустил в кого-то там стулом. Парня связали и отправили в сумасшедший дом.
Меньшой братец хотел было его вызволить. Но оказалось, тем временем старший уже спятил взаправду, его держали в смирительной рубашке и лечили электрошоком.
Так Оре Хассен стал владельцем единственной в мире машины времени. Сначала он никак не мог додуматься, какой ему в этом прок, но потом его осенила идея. И тут уж, не откладывая в долгий ящик, Хассен продал мастерскую, дом, сел в голубой фургон и отчалил в будущее.
А что было дальше, сами понимаете. Он приехал в ближайший июнь, накупил клубники по оптовым ценам и прямиком двинул в январь. Тут-то мы с ним и повстречались.
Распрощались мы прямо-таки друзьями, и Хассен пообещал, что на будущий год опять заглянет ко мне с товаром.
Назавтра моя лавка ломилась от покупателей. К обеду я распродал все пятьдесят ящиков.
Спустя год, в январе, Хассен объявился снова, выгрузил клубнику, забрал пустые ящики, чек на пять тысяч и снова махнул в будущий июнь. Так оно и шло, год за годом. Думаю, у него накопилась кругленькая сумма к тому времени, когда разразился Великий Кризис. Уж не знаю, каким чудом я в ту осень не разорился дотла. Потому, наверно, что кризис кризисом, а без картошки людям не обойтись. Среди всей этой коловерти я, грешным делом, и думать забыл про Хассена, пока он не заявился, как обычно, в середине января.
— Привет, — говорит. — Принимай товар, старина.
Не тратя времени попусту, мы выгрузили ящики, я написал чек и отдаю Хассену. Тот мельком глянул на него и вдруг ка-ак выпучит глаза!
— Пятьсот тысяч?! Ты, часом, не ошибся?
— Ах да, — говорю. — Ты же не в курсе. Пока ты вез клубнику, тут у нас такое творилось…
И рассказал ему вкратце про осенний кризис, инфляцию, про денежную реформу. Вижу — на нем лица нет.
— Как же так… — бормочет он. — Как же так…
— Ничего страшного, — успокаиваю я. — Ежели твой банк не лопнул, значит, вклад целехонек. Само собой, его переведут в новые деньги, ты ничего не теряешь.
— Я не держу денег в банке, — отвечает. — Я банкам не доверяю.
— Так что ж ты их — с собой возишь, что ли?
— Ну да. В чемодане.
Видали остолопа?
— В таком случае я тебя поздравляю, — говорю. — Все старые денежки надо было обменять до Рождества. Так что ты малость опоздал. Вот ежели б твой фургон имел задний ход…
Хассен схватился за голову, раскачивается и мычит, как ненормальный. Ну, думаю, теперь он, чего доброго, отправится на излечение вслед за братцем.
Однако не прошло и двух минут, как он притих и остолбенело выпучился на меня.
— Стоп, — говорит он. — Но ведь есть же еще эти самые… Ну которые деньги собирают…
— Налоговые инспекторы, что ли?
— Да нет. Которые собирают старинные деньги.
— Нумизматы?
— Вот-вот.
Больше он ничего не сказал. Повернулся и дверью хлопнул.
Я вышел следом за ним на крыльцо и увидел, как голубой фургон рванул с места, аж снег взвился столбом. Не доезжая поворота, он вдруг стал прозрачным и истаял в воздухе, точь-в-точь привидение.
Бьюсь об заклад, он гнал вперед, через годы и века, покуда у него оставалась хоть капля горючего в баке.
V. СИЛЬНОЕ ЧУВСТВО К ЗЕЛЕНЫМ ЧЕЛОВЕЧКАМ
Ежели вам доведется побывать у нас в городке и потребуется наладить сцепление или перемотать моторчик бритвы, милости прошу в мою мастерскую. Меня зовут Анвер Бьюнк, а где живу — любой укажет.
Чего только я не починял на своем веку. Были примусы — паял примусы. Теперь вот появились микроволновые печи — я и тут при деле. По мне, так они лучше примусов, потому как ломаются чаще.
Думаю, нет на свете такой штуки, которую я не мог бы при случае исправить и привести в божеский вид. Не сочтите, что хвастаю. Просто однажды мне довелось ремонтировать самую что ни на есть настоящую летающую тарелку.
Дело было так. Прошлым летом, в субботу, ко мне с утра заявились два зеленых человечка. С виду люди как люди, даже при шляпах и галстуках, только физиономии зеленые, как трава. Я не особо удивился, просто подумал, помнится, что пора завязывать с этим делом. Видите ли, накануне я соорудил новую вывеску для Хумма, ну и, как водится, угостили меня на славу.
— Привет, — говорит один из зеленых. — Это есть мастерская?
Я вздохнул, пошел и сунул голову под кран. Малость помогло, но человечки остались.
— Спрашиваем, это есть мастерская? — не отстает зеленый.
Тогда у меня появилось подозрение, что вчерашняя гулянка тут ни при чем.
— Допустим, — отвечаю, — мастерская.
— Нам надо запаять трубка. Медный такой тонкий трубка. Быстро-быстро.
Я пожал плечами. В конце концов, почему у зеленого человечка не может сыскаться медной трубки, которую надо срочно запаять. В нашем городке и не такого навидаешься.
— Дело нехитрое, — говорю. — Давайте ее сюда.
— Нет. Она там. Надо ехать. Там паять.
— Тогда придется раскошелиться, ребятки. Во-первых, за срочность, во-вторых, за выездную работенку.
Зеленый поморгал растерянно.
— Не понимай.
— Деньги у вас есть? — спрашиваю. — Меньше чем за двадцатку я и пальцем не пошевельну.
Конечно, я заломил двойную плату: понадеялся, что отстанут. А второй зеленый парнишка, что молчал всю дорогу, вытащил из кармана увесистый золотой брусок и протягивает мне.
— Столько хватит?
— Вряд ли у меня найдется сдача, — предупреждаю.
— Какая сдача. Нам трубка паяй. И быстро.
Живо я погрузил паяльные причиндалы в пикап, и мы поехали.
Свою летающую тарелку зеленые ребята посадили на заброшенной ферме покойного Хагеса — аккурат в амбаре, с которого смерчем снесло крышу. Снаружи ее и не заметить было. Толком я ничего не разглядел из-за тесноты. Одно только отполированное брюхо видел, с открытым ремонтным лючком. Работенка оказалась пустяковая — наложить латку на топливный, насколько я понял, трубопровод. За полчасика управился.
— Ну, привет, ребятки, — говорю. — Я поехал. Ежели еще чего понадобится, милости прошу.
Вижу, зеленые замялись чего-то, моргают.
— Есть вопрос, — бормочет один.
— Валяйте.
— Нам очень нужны чувства. Сильные-сильные чувства. Мы согласны плату. Хорошую плату.
Поначалу я ничего не мог уразуметь. Какие такие сильные чувства? И на кой ляд они зеленым ребятам? Но они мне втолковали, что их двигатель работает не на бензине или там уране, а на чувствах, то бишь эмоциях. Это, дескать, самое мощное горючее на свете. Когда ихний трубопровод лопнул, все чувства из бака улетучились, и пришлось делать вынужденную посадку. Теперь тарелку надо заправить, и штука в том, что своих эмоций у зеленых нет как нет, слишком далеко эволюция зашла.
Я от всей души им посочувствовал. У нас в городке всякое случается, в основном по пьяной лавочке, но чтоб какие-нибудь сильные чувства… Нет уж, извините, мы — порядочные граждане. Так им и выложил. Не обессудьте, мол.
— Так есть, — уныло говорит зеленый. — Думал, датчик испорчен, стрелка на ноль. Значит, так есть. Нету эмоций.
— Ума не приложу, откуда вам их взять.
— Мы могли простимулировать, — мямлит тот.
— Пример, осквернить что-то… Какую-то вашу святыню…
— У нас осквернять особенно нечего, — отвечаю. — Без вас постарались.
Зеленые пригорюнились. Ей-ей, мне их стало жалко. Надо ж ребятам так влипнуть. И тут меня осенило.
— Порядок, — говорю. — Придумал. Будут вам эмоции.
В воскресенье спозаранку я забрался с биноклем на колокольню. Жадюга Маттас не хотел одалживать ключи меньше чем за четыре пива, но столковались на трех. Сами понимаете, мог ли я упустить такое зрелище. Вообще-то я сплоховал. Не додумался открыть продажу билетов на колокольню. Любой выложил бы трешку за вход и не остался бы внакладе. Потому как было на что посмотреть.
На небе ни облачка, солнышко встает, птички поют. Из Хагесовой развалюхи вылезают два зеленых человечка, в шляпах и при галстуках, чинно эдак топают через лужок и скрываются в ивняке возле запруды.
А пяток минут спустя они уже несутся во весь опор обратно, придерживая шляпы. За ними с гиканьем мчится целая орава, все багровые от ярости, Сторген с булыжником, Капр с дубиной, еще двое-трое с ножиками, остальные с пустыми руками, хотя настроены не менее серьезно. Красивая получилась картинка. Красные гонятся за зелеными, те малость посерели, видать, не ожидали таких сильных чувств, а главное, такой прыти. Из Капра бегун, как из навоза пуля, но он, видать, крепко завелся и отставал от зелененьких всего на десяток шагов, когда они наконец влетели в амбар и захлопнули дверь.
Орава ломится следом, старик Наль суетится, командует, путается под ногами. Прыщ волочит лестницу, а Сторген с Датом уже отыскали бревно для тарана. В детстве мне тетка подарила книжку с картинками, дайджест про какой-то там Илион. Вот эти самые картинки мне тогда припомнились.
Тут из амбара плавно взмывает летающая тарелка. Снизу в нее швыряют камни, грозят кулаками. Она подлетает к колокольне, и я даже без бинокля вижу прозрачный колпак, под ним двое встрепанных зеленых ребят улыбаются до ушей и посылают мне ручкой прощальный привет.
Я подмигнул, козырнул, тарелка покружилась над шпилем и умчалась.
Когда я посмотрел вниз, компания возле амбара еще не угомонилась. Они махали руками, лаялись, кто-то кому-то сплюнул под ноги, кто-то кому-то легонько заехал в ухо, словом, обычная разборка, чужих не догнали, срывают зло на своих. Чувства кипят вовсю.
Оно понятно. Вы представьте: встаете на зорьке, черви с вечера накопаны и присыпаны песочком, снасти в полной готовности, жена свое выложила еще вчера, больше не протестует. А на речке — тишь и гладь, благорастворение воздухов, местечко приважено, короче, ожидается изрядный улов. И тут, не успели вы дождаться первой поклевки, на берегу появляются два зеленых охламона, которые ни с того ни с сего начинают вопить, костерить вас на все корки, швырять в воду камни…
Небось зелененькие заправили свои бак под самую завязку.
Все это строго между нами. Никто из наших не знает, кто подал зеленым такую шикарную мысль, а то бы мне солоно пришлось. Надеюсь, вы не проговоритесь, ну, а ежели у вас не в порядке карбюратор, или кофемолка, или револьвер, или там летающая тарелка, милости прошу. Городок маленький, где мастерская Вьюнка, всякий укажет. За срочность особая доплата, идеи — даром.