Мажуга встряхнулся, помотал головой, прогоняя наваждение. Качаясь под ударами ветра, он встал, подобрал затычку, выбитую бурей, и шагнул к бойнице. Ветер упирался, противился его усилиям, но Мажуга сумел вогнать ветошь на место. Рев, грохот и скрежет будто ножом отхватило – шум мигом стих. Да и буря, похоже, шла на убыль. Летающие звери неслись в ее хвосте, ловили последние выдохи урагана, чтобы раскинуть чудовищные черные крылья…
Башня больше не пыталась оторваться от земли, и бока ее гудели глуше под напором слабеющего ветра. Наконец Игнаш решился выдернуть затычку из бойницы. В лицо пахнуло сухим теплым ветром, насыщенным белесой иловой пылью. Но это уже не было ураганом и не пугало невероятной мощью.
Мажуга оглядел пустыню – все вокруг было равномерного серого цвета: и земля, и небо, и боевые машины конвоя, припорошенные илом. Он прошел к лестнице, вскарабкался к верхней, открытой, площадке и поднял люк. На голову просыпался песок, Мажуга выругался, пожелав пустыне провалиться в некроз, откинул крышку и вылез наверх. Йоля, отняв от лица платок, следила за тем, как дядька выбирается наружу, потом поднялась следом.
– Эй, чего там? – окликнули снизу, из ходового отсека.
Мажуга огляделся. Полог, перекрывавший трофейный сендер, зашевелился, отполз в сторону, с него обильно осыпалась пыль, ее тут же подхватил ветерок и понес над серой пустыней. Показалась черная голова, облепленная спутанными косичками, потом шея и плечи. В волосы Уголька набился иловый прах, смуглый парнишка выбрался из-под брезента и встал на сиденье. Он был с ног до головы покрыт пылью, будто слеплен из ила, только черные глаза живые на землистом лице. Под сендером ветер нанес холмик песка, да и другие самоходы были погружены в грунт почти до колесной ступицы, будто вросли в землю и успели пустить корни.
В нескольких десятках шагов от погруженного в пыль бронехода лежал скелет большущего зверя – скалился плоский череп, длинные лапы были разбросаны в стороны. Шагов десять от морды до кончика хвоста. Кости выглядели так, будто их обглодали совсем недавно, на них даже кое-где остались бурые и багровые клочья, сплошь облепленные иловой пылью.
Рядом с Угольком выпрямился Аршак, стал хрипло откашливаться и вытряхивать песок из бородищи и буйной шевелюры, снял ремешок, стягивающий волосы, – и с его головы сбежал целый ручей мелкого песка.
– Эй, старый! – окликнул проводника Мажуга. – Наружу-то можно? Или как?
– Ты уже снаружи, – прогудел Аршак. – Вниз пока не слазьте, поглядеть надо, чего ветром принесло.
Уголек вприпрыжку поскакал вокруг сендера, потом пробежался между замершими самоходами, присел, разрыл ладонями песок, вскочил, побежал дальше, снова нагнулся над какой-то находкой, что-то подобрал и запихнул в суму, висящую на боку… потом еще и еще раз. Круг внутри строя самоходов постепенно покрылся мелкими отпечатками его ног, впечатление голой чистоты сглаженного ветром грунта стало исчезать.
Игнаш с Йолей наблюдали за его перемещениями. Всякий раз, когда Уголек приближался к башне, Йоля перегибалась через борт боевой площадки – метилась плюнуть на утыканную пропыленными косичками башку, но случая так и не представилось. Тогда она, порывшись в карманах, отыскала ржавую гайку и швырнула ее в спину дикарю. Попала между лопаток, Уголек почесался и потрусил дальше.
Облазив круг, парнишка помчался снаружи, обежал самоходы, потом возвратился к центру. Вскинул голову и принюхался, тряся косичками… Уголек ни на миг не оставался на месте, будто его носило ветром. Да и сам он, мечущийся, вертящийся, окутанный облаком пыли, которая летела с косичек, казался осколком пронесшейся бури – смерчем, что по какой-то причине отстал от урагана и задержался здесь.
– Ну, чего там, Игнаш? – позвал снизу Самоха.
– Погоди, пусть проводники осмотрятся.
– Да вылазьте, только осторожно, потихоньку, – разрешил Аршак. – Малый ужо облазил все, ничё не заприметил.
Управленец приоткрыл дверцу бронехода и выглянул:
– Не опасно щас тута?
– В пустыне всегда опасно, – отрезал Аршак. – А теперь здесь не опасней, чем обычно. Прошла буря, миновала.
Пушкарь медленно и очень осторожно спустил с подножки ногу, пощупал мягкий слой илового наноса, поставил сапог. Потом ступил другой ногой. Ничего не произошло. Каратели полезли из стального нутра наружу. Аршак, проваливаясь по щиколотки в мягкий слой ила, побрел за учеником.
Уголек тем временем носился снаружи, вот он подбежал к скелету, присел, стал тыкать пальцем и переворачивать мелкие кости. Подскочил, потрусил от лагеря в пустыню. Теперь и Мажуга с Йолей заметили – несколькими десятками шагов дальше лежал еще один скелет. Вроде похож на человеческий, но на таком расстоянии не разберешь. Уголек покопался там в песке, выдернул из грунта кусок арматуры, поднял над головой. Старик подошел к нему, они стали вполголоса обсуждать находку, передавая арматурину из рук в руки.
– Идем, – бросил Йоле Игнаш и полез в люк.
Харьковчане разбрелись к своим машинам, стали сбрасывать с них песок, отряхивать сиденья. Игнаш тоже занялся сендером. Йоля делала вид, что помогает, – выводила по теплому пыльному борту узоры пальцем. При этом она то и дело оглядывалась.
– Чего косишься?
– Да черномазого этого высматриваю. Ну как снова затеет крабами швыряться? Это ж он тварюку подкинул в наш сендер.
– Он, конечно. Нога-то болит?
– Есть маленько, но стерплю.
– А оглядываться-то зачем?
– Как увижу, что крадется, стрельну.
– Хм… Прямо вот так и стрельнешь? И куда ты ему метить станешь?
– Не твое дело, дядька Мажуга.
– Ну, может, и не мое. А вот разозлишь проводников, бросят они нас среди этого ила – куда мы денемся?
Йоля задумалась, даже лоб наморщила от мыслительных усилий. Наконец решила:
– Ладно, погожу с этим делом. На обратном пути, когда ужо Мост покажется, тогда стрелять буду.
Проводники закончили обсуждать найденные в иле останки и возвратились к колонне.
– Хорошая дорога! – объявил Аршак. – Можно ехать!
– А что вы нашли? Мертвяк вродь? – окликнул старика Самоха. Толстяк так и не решился вылезти из гусеничной башни и теперь орал с подножки.
– Мертвые, да. Поедем, начальник, хорошая дорога! Пока чисто и до темна далече, ехать нужно! Дай приказ заводить!
– Погоди. А от чего мертвый? Что его сгубило?
– Пустыня его забрала, – невозмутимо ответил Аршак.
– Это чего ж… и Штепу пустыня забрала, и этого, со зверем, тоже?
– Пустыня любого забрать может. Поедем, пока дорога хорошая.
Так ничего от проводника не добившись, управленец махнул рукой, поморщился – болит рана-то – и приказал заводить. Колонна двинулась по «хорошей дороге». Небо снова было светлое, солнце палило нещадно. Йоля стала клевать носом.
– Эй, заноза, не спи! – рявкнул Мажуга. – А ну как этот мутафаг снова в тебя крабом швырнет? Или чего похуже? Я видел, он после бури какую-то дрянь в свою сумку собирал. А ты в него стрелять хотела в этом случае.
– Так и быть, можешь
– Зачем встали-то? Время уходит!
– Лучше постоять. В такую жару ехать опасно.
– А вчера ехали.
– Это сердце пустыни, здесь спешить никогда нельзя. Ждать надо. Голову палит, перед глазами всякое вертится, чего на самом деле нету. Опасно водителю. Лучше ждать.
Самоха подумал, хотел сплюнуть, но слюны на порядочный плевок не сумел набрать. Махнул рукой и уполз в душную тень – арбуз доедать. Каратели вяло перекликались, обменивались короткими репликами вроде: «Эй, Кирюта! Ты как там, живой?» – «А то! Пока еще живой!» – «А выглядишь, как ползун высохший!» – «Гы-ы…» Жара оглушила, даже говорить не хотелось.
Йоля подняла голову:
– Чего? Стоим, что ли? Приехали?
– Нет, просто стоим. – Игнаш покрутил ручку приемника. Там зашипело, сквозь помехи прорезался голос:
– А теперь специальное обращение Гильдии не-бох-х-хр-ов…
– Смотри-ка, здесь «Радио Пустошь» берет, – заметил Мажуга. – А до бури не получалось.
Он подкрутил настройку, голос стал четче:
– …Туран Джай, сын фермера с юга Пустоши. Гильдия выплатит двести монет серебром любому, кто сообщит достоверные сведения о его местонахождении, и пятьсот монет тому, кто доставит его живого в Город-Крепость либо передаст кому-то из представителей Гильдии. С другой стороны, Гильдия убьет любого, кто покусится на жизнь Турана Джая. Он нужен живым…
Голос снова утонул в помехах.
– Ищут кого-то, – буркнул Игнаш. – И деньги немалые сулят. Примерно как пушкари за Графа, если серебряки в киевские гривны пересчитать. Интересно, что этот малый у небоходов спер?..
– Все кого-то ищут. – Йоля поправила платок на голове. – Только Луша твоя не ищет. Сидит на месте, суженого ждет, платки вышивает. А чего с ей такое, мозги набок завернуты?
– Помолчала б ты, заноза. Трещишь, о чем не ведаешь. Она не всегда такая была.
– Ну и помолчу. Только тогда совсем скучно будет… – Девчонка зевнула. – Я уж выспалась, теперь скучно. Рассказал бы, чего с Лушей такое приключилось, что ли?
– Ничего хорошего. Горела она в доме, перепугалась сильно, совсем кроха была. С тех пор такой стала, однако сердце у ней доброе.
– Ага, доброе, – признала Йоля. Потом добавила с вызовом в голосе: – Не то что у меня?
Мажуга не ответил.
– Может, я бы тоже добрая была, – гнула свое Йоля, – когда б жила в своем дому, с мамкой и с папкой родными, на всем готовом. Только у меня житуха совсем иная получилась, тяжелым трудом я кормилась, от призренцев пряталась, своего угла не имела. Даже ты меня на цепь сперва сажал. А теперь ты со мной по-хорошему, и я стала добрая… Дядька Игнаш, слышь, что ли? Молчишь? Ну и ладно. О, гляди, вон!
Аршак неторопливо шагал вдоль колонны, держась тени. Мальчишка, его подручный, снова носился там и сям, скакал и прыгал – казалось, ему одному из всего каравана жара нипочем. Вот что-то отыскал в иле, присел, стал копаться, ворохи серого грунта так и летели в стороны. Вытащил, понюхал… и сунул в суму. Йоля внимательно наблюдала за всяким его движением, но в ее сторону Уголек так и не глянул. Аршак встал, широко расставив ноги, уставился в серый горизонт из-под ладони. Долго глядел… потом повернулся и побрел снова вдоль вереницы самоходов в голову колонны. Молодой затрусил следом.
Старик добрался к головному сендеру, что-то сказал. Вдоль колонны прокатилось:
– Заводи!.. Выступаем!.. Заводи!
Самоходы и мотоциклетки неровно затарахтели моторами, колонна пришла в движение. Каратели продвигались на юг, и солнце неспешно ползло в раскаленном, побелевшем небе поперек их пути. Медленно-медленно оно стало клониться к горизонту. Закат в пустыне не походил ни на что, виденное Йолей прежде. Ровная, как стол, поверхность ила стала менять цвет, из серой она сделалась красной. Распухший багровый шар солнца сплющился, потерял форму. Над горизонтом висела пелена мелкой пыли. Когда солнце стояло высоко, ее не было видно, она сливалась с серой равниной и белым небом, сглаживала разницу в цвете между ними. А теперь вечерний свет, исходящий от красного светила, преломлялся в этой дымке, лучи как будто били в разные стороны, тени удлинились, но стали прозрачными, такими же красными, как и освещенные участки ила.
Каратели сделали короткую остановку, чтобы долить горючего из бочек в баки. Разнеслась новость – ночевки не предвидится, Корабль уже недалеко, и колонна будет идти, покуда не доберется до места. Сейчас, после бури, пустыня не так опасна, можно двигаться и в темное время.
Заправились и покатили дальше. Солнце, совсем расплющенное, опускалось за горизонт, быстро темнело. Донная пустыня стремительно теряла красный цвет, превращалась в серую, но это был не прежний серый цвет. Днем ил казался желтоватым, теперь сумерки окрасили его в синее; фиолетовые тени следовали за конвоем, а небо и вовсе сделалось каким-то невероятным: в нем можно было различить и рыжие, и зеленые оттенки, его пересекали легкие тени – наверное, не настоящие облака, а пыль, которую нес ветер где-то в вышине. Они последними сохраняли красноватые тона, потом окончательно стемнело, на самоходах зажглись фары. Полосы света рыскали вдоль колонны, вырывали из мрака проклепанную броню, ворохи пыли, летящей из-под тяжелых рубчатых колес… Когда выполняли поворот, Йоля разглядела впереди, далеко по ходу колонны, зарево, встающее над горизонтом. Это показался Корабль. Его огни было видны издалека, потому что нигде больше в безжизненной Донной пустыне не найдешь такого яркого света.
Головной сендер, в котором находился Аршак, затормозил. Вслед за ним встали и другие самоходы. Мотоциклетки разъехались вправо и влево, бронеходы тоже взяли чуть в сторону, чтобы сендер с проводником не закрывал обзор, – всем было охота поглядеть на знаменитый Корабль, о нем так много слышали, да видели впервые.
Вот он, огромный тяжелый силуэт растянулся посреди Соленого озера. Цепочки огней опоясывали его на разной высоте, ярко горели лампы на палубах, в иллюминаторах, в оконцах, которые прорезали в бортах уже после того, как Корабль, заброшенный посреди Донной пустыни много сезонов назад, превратился в город. Прожекторы светили в стороны и вверх – столбы света бродили над Кораблем. А внизу, под тяжелыми длинными бортами, дрожали световые дорожки – там, где опрокинутое отражение дробилось и качалось в вязких маслянистых волнах озера. И отражения прожекторных лучей извивались под опрокинутым Кораблем в озере, как белые огненные змеи.
Мажуга заглушил двигатель, и тут же, словно по команде, стихли моторы на всех машинах конвоя.
Тишина навалилась разом со всех сторон, как будто до сих пор она таилась в темноте, а теперь прыгнула, накрыла, обхватила мягкими лапами, растеклась над головами… И тут стал слышен равномерный многоголосый гомон, доносящийся с Корабля. Прожекторы над темной громадой метнулись, лучи скрестились на корме древнего судна, и точно так же резко сместились их отражения в черных водах озера. Над пустыней прокатился рев.
– Начались игрища на Арене, – громко произнес кто-то из карателей. – Ишь, орут, бойцов завидели.
– Может, щас и подкатим туда? – предложил другой.
– Не болтай, – оборвал пушкаря сиплым голосом Самоха. – Сдурел, что ли? Да если мы ночью заявимся, тамошний народ, чего доброго, решит, что мы воевать прикатили. И чё тогда?
– А чё? Вдарим…
– Дурак. Там народу тыщи две, а то и все три, вон как орут… А стволов скоко? А сендеров? И сам Корабль – чем его взять?
– Там больше людей, начальник, – пробасил Аршак. – Не воюй с Кораблем, не выйдет.
– Да я и не собирался. Завтра при свете поеду на переговоры. А теперь отдыхать всем, что ли. Слышь, проводник, можно здесь наружу-то выйти?
– Выйти можно… – протянул Аршак, – если жизнью не дорожишь. Здесь пустыня злая, нехорошая, враз возьмет.
– Пугаешь на что? – с раздражением буркнул каратель, предлагавший «вдарить».
– Не пугаю, Аршак верно сказал, – отрезал старик. – Возле Корабля много еды. Все, что в пустыне жрать хочет, сюда, к Соленому озеру, тянется. Злое место. Буря ушла, проснулись голодные. Двери свои железные закрывайте, ждите утра.