Глаза старика заблестели, и по морщинистой щеке скатилась слезинка.
— Но как мне быть? — отчаянно прошептал он.
Голос ростовщика стлался, как бархат, и сулил надежду:
— Заложите мне ваш секрет и снимите с души этот ужасный груз.
— Заложить? — От выпивки, плавного голоса хозяина и его пристального взгляда могильщик совсем размяк. Ему казалось, будто он медленно погружается под воду. — Как так заложить? Вы что же, купите мой секрет? Но зачем?
— Это уж мое дело, любезный друг, — ответил Джо. — Я ростовщик.
Старый могильщик медленно, с трудом качнул головой и наморщил лоб.
— Но если я его заложу, секрет-то, его ж выкупать надо будет? А не выкуплю, ваше право будет его продать, так? А продадите, значит, раскроете, это уж будет не секрет.
Обадия любил рассуждать логически — так жизнь казалась проще.
— Что вы! — воскликнул Джо. — Полагаю, вам мои условия подойдут преотличнейшим образом. Пожелаете выкупить свой секрет обратно — с вас будет причитаться то, что вы получите за нее сейчас плюс некоторые скромные проценты. Не пожелаете выкупить — я буду хранить ваш секрет сколько угодно, хоть всю жизнь. Можете совсем его не выкупать, и тогда он будет храниться у меня, пока вы не перейдете в иной мир, а там, думаю, вам он уже будет без надобности.
— Ну, это вроде звучит по справедливости, мистер Заббиду, — признал могильщик.
Ростовщик улыбнулся:
— Начнем, пожалуй. Мне не терпится успокоить вашу мятущуюся душу.
Он неприметно кивнул Ладлоу, и тот, поняв, что это и есть сигнал, дрожащей рукой обмакнул перо в чернильницу и занес над белой-белой страницей.
— И вы клянетесь, что никому не проболтаетесь? — трясясь, спросил Обадия.
Джо серьезно кивнул:
— Никому и никогда в жизни.
— Тогда слушайте, и, может, вы сумеете мне пособить. Видит небо, никому больше это не под силу.
В течение следующего часа тишину нарушали лишь дребезжащий голос могильщика и шуршание пера по бумаге.
Ладлоу Хоркинс приступил к исполнению своих обязанностей.
Глава двенадцатая
Из «ЧЕРНОЙ КНИГИ СЕКРЕТОВ»
Зовут меня Обадия Доск, и у меня есть страшная тайна. Тайна эта не дает мне покоя ни днем, ни ночью, лишает сна, а если мне и удается заснуть, преследует меня в кошмарах.
Может, я всего лишь простой могильщик, но ремесло свое знаю и горжусь им. Отроду никого не обманывал: всем по шесть футов, ни дюймом больше, ни дюймом меньше. Жил я всегда просто, потому как мне много не надо, и просить ни у кого не стану. Словом, я был доволен своей жизнью до того самого проклятого дня, когда повздорил с нашим землевладельцем, Иеремией Гадсоном. Я его арендатор.
Неделя у меня выдалась неудачная: работы почти не перепало, а потому и денег тоже. Настал день вносить арендную плату, а у меня ни гроша. Вы, несомненно, уже слышали об Иеремии Гадсоне и о том, что он за человек. У нас его ненавидят все, кого ни возьми, и боятся тоже, вот и я боялся, как-то он со мной расправится за неуплату. Но, к моему удивлению, Гадсон предложил мне такой выход: расплатиться через неделю сразу за две. Я, старый дурак, согласился, однако прошла неделя, и Гадсон затребовал с меня восемнадцать шиллингов вместо положенных двенадцати.
— Шесть шиллингов процентов набежало, — объяснил он с улыбочкой.
Конечно, лишних денег у меня не нашлось, и к следующей неделе долг мой вырос еще больше. Я наскреб что сумел и попытался договориться с Гадсоном по-хорошему, но он и слушать не желал. У него вместо сердца не то что камень, а дырка. Так прошло четыре недели, долг мой разросся, и я понял, что никогда не расплачусь с Гадсоном.
А ему того и надо было.
— Вот что я тебе предлагаю, — сказал Гадсон в следующий раз, как пришла пора платить. — Есть один способ рассчитаться за все твои долги.
Хоть я уже и перестал ему доверять, а деваться было некуда.
— Мне нужно, чтобы ты выполнил для меня кое-какую работу, как раз по твоей части. Инструмент с меня, — заявил Гадсон.
Как услышал я про его гнусный план, так вскипел и, сам не свой от ярости, вышвырнул Гадсона за порог своей лачуги. А он отряхнулся и грозится:
— Не послушаешься, так я тебя выселю! Смотри мне! Даю тебе неделю сроку. Передумаешь — скажи.
В ту ночь я на чем свет стоит проклинал себя: и зачем такое допустил, попал в кабалу к этому чудищу! А к утру понял, что выбора у меня нет. Послал весточку Гадсону, и он явился ко мне — с указаниями и инструментом. Деревянной лопатой.
— Ею тише копать, чем железной, — объяснил Гадсон. — Все, кто этим делом промышляет, работают деревянными.
Каким делом? Гробокопательством!
Ночью, как пробило час, отправился я на кладбище. На душе тяжело было — уж как я себя ненавидел, не описать. На какую могилу Гадсон глаз положил, я знал: ведь кто, как не я, собственноручно выкопал ее накануне и сам видел, как в нее гроб опускали сегодня днем. И вот теперь я раскапывал свежую могилу. Копаю, а сам все про Гадсона думаю. Ведь жиреет и богатеет за счет бедняков, у него чуть не вся деревня в должниках.
Пошел дождь, луна спряталась за облаками, словно не хотела глядеть на гнусное дело, которое я исполнял. Ветер и дождь хлестали мне в лицо, я промок, руки замерзли, тяжелая, мокрая глина так и липла к лопате, а тяжеленная от глины лопата с чавканьем вязла в земле, будто сама земля ожила и старалась отнять у меня лопату, не дозволяя выкопать покойника, стараясь затянуть меня под землю, в самый ад.
Куча вырытой земли росла. Со лба у меня катился пот, смешиваясь со струями дождя, а сердце в груди бухало, как кузнечный молот. Наконец лопата глухо стукнула о дерево. Я опустился на колени и счистил землю с крышки гроба. Приколочена она была хлипко, по гвоздю на каждый угол, поэтому удалось без особого труда поддеть ее краешек деревянной лопатой. Крышка треснула и приподнялась. В тот же миг небо расколола молния, громыхнул гром. «Боже милостивый, прости меня!» — пробормотал я и перекрестился. Вспышка молнии озарила гроб у меня под ногами и лицо мертвеца.
Судя по одежде и дешевому гробу, покойник богачом не был — да и откуда у нас в Пагус-Парвусе богачи? Впрочем, как все мы, он в конечном итоге лег в землю. Молодой, красивый, и никаких следов несчастья, ставшего причиной его смерти (бедняга попал под колеса повозки). Белые руки сложены на груди, бледное лицо выглядит умиротворенным. Да, его земные тревоги окончены, подумал я, а мои только начались.
Помедлив мгновение, я подхватил беднягу за окостенелые плечи, вытащил из гроба и перевалил через край могилы. Потом поднял глаза к небу и поклялся, что мараю руки таким недостойным делом первый и последний раз в жизни. Я-то думал, раз душа покойного отлетела, само тело будет легким, но покойник был точно свинцом налит — мне показалось, будто я тащу на себе лошадь. Я проволок труп по траве к церковным воротам: именно там, как обещал Иеремия, меня должны были поджидать заказчики.
И я увидел их — двоих в черном, старательно прятавших свои лица под капюшонами. Не сказав ни единого слова, они приняли у меня ношу и швырнули труп в свою повозку, рядом с бочонками эля. Забросав труп соломой, они уселись в повозку и все так же молча тронулись с места.
Подождав, пока цокот копыт затих вдали, я вернулся к могиле и принялся закапывать пустой гроб. Я работал как одержимый, стараясь поскорее завершить дело. Потом отправился домой.
Наутро я подумал было, что вся прошлая ночь мне приснилась, однако же нет — у очага стояла деревянная лопата. Мне было так тошно, что я даже поглядеться в зеркало и то не мог — стыдился самого себя. Хоть я и совершил вчерашнее под давлением Гадсона, а все равно дела это не меняло: я был обыкновенным похитителем трупов. Иногда эта братия еще называет себя сторонниками воскресения, но красивым названием гнусность не прикроешь. Труп уже наверняка увезли далеко-далеко, я даже догадывался куда: в Город, вот куда, и сейчас тело бедного юноши пластал нож хирурга в анатомическом театре — во имя интересов науки. По крайней мере, так уверяли врачи, щедро платившие за трупы звонкой монетой. Вот на их-то нуждах и наживался Иеремия Гадсон. Думал ли я, что и меня втянут в такие грязные, грешные дела!
К вечеру Гадсон постучался ко мне в лачугу.
— Мои клиенты остались довольны твоей работой, — сообщил он.
Вот уж в такой похвале я точно не нуждался.
— Ну, а где ценности? — спросил Гадсон.
— Какие еще ценности? Это вы к чему, сударь? Хватит и того, что я вам откопал труп — или вам этого мало? — вскричал я.
Гадсон пожал плечами.
— Мне доподлинно известно, что этого юнца похоронили вместе с серебряными часами и золотым кольцом, — заявил он. — И то и другое досталось ему по наследству от отца. Дурацкий обычай — закапывать в землю вещи, за которые можно выручить деньги.
Я ушам своим не поверил. Гадсон хотел, чтобы по его приказу я не только выкопал труп, но еще и ограбил могилу!
— Что вы заказали, то я и сделал, — ответил я. — Мы квиты.
Гадсон покачал головой:
— Нет, мистер Доск, пока еще не квиты. Вы мне, между прочим, задолжали изрядную сумму, а ценности с трупа не взяли. В другой раз будете умнее.
— Как так — в другой раз? — опешил я, но спорить с Гадсоном не решился, потому что понял: попал я в переплет. За разграбление могил уж по крайней мере сажают за решетку — и то если останешься жив после расправы, учиненной родственниками покойного.
Прошло полгода, и Гадсон опять потребовал, чтобы я выкопал труп и на этот раз к тому же обобрал его. Потом еще раз, и еще… Боюсь даже вспомнить, сколько раз я выкапывал трупы. Одно знаю твердо: попадись я в руки закона, Иеремия Гадсон будет ни при чем.
Гадсон наживается на моих преступлениях, а я ничего не могу поделать. По ночам я лежу без сна, терзаемый муками совести. Всю жизнь я пользовался доверием и уважением местных жителей, а теперь предаю их. Знай они, чем я занимаюсь, вздернули бы меня на первом же суку.
Как же я ненавижу Иеремию Гадсона! Будь я уверен, что это сойдет мне с рук, — взял бы и размозжил его бычью голову лопатой.
Прежде чем занести на бумагу последние слова, Ладлоу замешкался, но, поскольку ему было сказано писать все как есть, слово в слово, он послушался. Дописав, Ладлоу украдкой глянул на Обадию: старик могильщик сидел бледнее трупов, которые выкапывал. Поняв, что рассказ окончен, юный Хоркинс аккуратно положил поверх исписанной страницы промокательную бумагу и закрыл черную книгу. Обадия в изнеможении откинулся на спинку кресла и закрыл лицо руками.
— Помогите мне, мистер Заббиду, умоляю. Конченый я человек.
Джо Заббиду опустил руку на плечо старика.
— Забудьте обо всем этом, друг мой. Выбросьте из головы эти ужасные мысли, иначе они источат вашу душу, как черви. В мире есть высшая справедливость. Быть может, высшее правосудие вершится не так быстро, как нам хотелось бы, однако, поверьте моему слову, Иеремия Гадсон еще получит сполна и по заслугам. А теперь ступайте домой и ложитесь спать. Страшные сны больше не будут вас мучить.
Могильщик глубоко вздохнул.
— Знаете, мистер Заббиду, сдается мне, что вы правы.
Он собрался было встать, но Джо удержал его.
— Как мы и договаривались, вы получаете плату.
С этими словами ростовщик вручил измученному старику кожаный мешочек, туго набитый монетами. Когда мешочек тяжело лег в мозолистую ладонь могильщика, глаза у Обадии округлились.
— Уж не знаю, как и благодарить вас, мистер Заббиду, — сказал он. — Они мне пригодятся.
— Вот и хорошо, — ответил Джо, дружески пожимая старику руку. — Вот и отлично.
— А как же с Гадсоном? — робко спросил могильщик.
— Терпение, друг мой, — отозвался ростовщик. — Всему свое время.
Глава тринадцатая
Из мемуаров Ладлоу Хоркинса
Вот так-то прошел мой первый день в обществе Джо Заббиду, и день этот получился длинным. Обадия ушел, когда уже пробило два часа ночи. Джо проводил его до дверей, а потом стоял на крыльце и смотрел вслед старику, пока тот не спустился к своему дому, но и это хозяина не устроило: он дождался, пока свет в доме у могильщика погас, и только тогда запер дверь. Я все еще сидел у стола и пялился на закрытую книгу. Мысли у меня мешались — еще бы, услышать такое! Теперь я понял, чем занимается хозяин. В эту черную книгу вписаны людские секреты, а Джо Заббиду берет их в заклад.
Мне не верилось, что хозяин позволил юнцу вроде меня не только прикасаться к черной книге, но даже писать в ней. Ох, как же хотелось открыть ее и прочесть от корки до корки! Меня разбирало любопытство: книга ведь порядочно исписана, и какие еще ужасные тайны и признания спрятаны под черной обложкой?
Слышно было, как хозяин ходит по лавке и беседует с лягушкой. Сюда, в комнату, он вроде не собирался, и, быстро распахнув книгу, я принялся лихорадочно листать ее, скользя глазами по строчкам признаний.
Меня зовут. Элинор Харди, и я больше не могу таить собственную ложь…
Мое имя Джордж Кэчпол, и у меня есть ужасная, постыдная тайна…
Меня зовут Оскар Карпью.
Однажды, обезумев от ярости, я…
Больше я ничего прочитать не успел, потому что в комнату, насвистывая, вошел хозяин. Я тотчас захлопнул книгу и неуклюже вскочил, опрокинув стул.
— Ну-ка, посмотрим, как ты справился с заданием, — произнес хозяин, не обращая внимания на мое замешательство. Он раскрыл книгу.
Я, затаив дыхание, ждал, пока он не прочтет мою запись. Меня всего прямо колотило.
— Превосходно, мальчик мой, просто превосходно. — Джо перевел алую ленточку-закладку на следующую чистую страницу и закрыл книгу. — Я и сам бы не справился лучше.
У меня вдруг краска прилила к лицу — не привык я к похвалам. Стараясь скрыть смущение, я ткнул в золотые буквы на обложке книги и спросил:
— А это по-каковски?
Лицо Джо просветлело.
— Это по-латыни. Латынь — язык точности. Переводится так: «Сказанное мимолетно, что записано — осталось навек». Запомни эти слова хорошенько, Ладлоу. Людям свойственно верить письменному и печатному слову, что бы оно ни гласило.
Он поднес книгу к самым глазам и тихо продолжал:
— Истории, занесенные на эти страницы, представляют собой огромную ценность каждая для своего рассказчика; следовательно, в глазах других людей они стоят денег. Я собирал самые тайные признания и исповеди, а потому мой долг защитить рассказчиков и их секреты. Где бы я ни скитался, везде полно преступников, которые заплатили бы любые деньги за доступ к этим секретам, а сами бы использовали их для шантажа, наживы или еще чего похуже. Но рассказчики доверили свои секреты нам, Ладлоу, и потому за порогом этой комнаты наш долг — молчать о них.
Судя по всему, меня Джо в преступниках не числил, но в этот самый миг рука моя нащупала в собственном кармане нечто твердое и холодное, и сердце мое замерло. Часы! Я же украл их из витрины! Джо, должно быть, и не заметил, что часы пропали. Я решил положить их обратно при первой же возможности.
А в ответ на слова Джо кивнул как можно серьезнее:
— Хранить секреты я умею.
— Верю, что именно так ты и думаешь, Ладлоу, однако я знаю, что человек слаб и подвержен искушениям. Любой.
— Я справлюсь, — твердо пообещал я. — Только дайте мне попробовать и увидите!
Я думал, Джо ответит отказом, но он лишь рассмеялся и произнес:
— На что будет похожа жизнь, если время от времени не полагаться на случай? Знавал я одного человека, который все решения принимал, бросая монетку. Утром проснется и кидает монетку: вставать ему или нет? Потом таким же манером решает, стоит ли завтракать. Так он прожил года два, а потом захворал. Но он и тут бросил монетку, чтобы решить, звать врача или нет. Монетка посоветовала звать.
— И как, вылечился ваш знакомый?