Мать не сумела добраться до кровати и храпела у двери в спальню. Полураскрытый рот обнажал бледные десны, пожелтевшие зубы женщины, вид которой вызвал у сына приступ отвращения. Цаплин рухнул в кресло, закрыл глаза, вызывая из подсознания ощущения, испытанные несколькими минутами раньше и сунул руку под резинку брюк…
Двумя минутами позже он метался по комнате, выдергивая ящики письменного стола и сбрасывая с книжных полок стопки исписанных листов. Бесформенная бумажная груда поэтического наследия Цаплина поразила размерами самого автора. На кухне он открыл все четыре конфорки газовой плиты и вернулся в комнату с коробком спичек. Максим боялся передумать и слишком спешил. Дрожащие от напряжения пальцы ломали спички.
– Сжигать рукописи не только кощунственнно, – раздался за спиной поэта насмешливый мужской голос. – Это еще и пустая трата времени. Они, как известно, не горят.
Человек, бесцеремонно развалившийся на диване, был одет в короткую тогу и кожаные сандалии. Черные волосы и смуглое лицо выдавали в нем уроженца южных стран.
– Позволю себе представиться: Гай Цильний Меценат, личный друг императора Августа и…
– Что еще за шутки? – Цаплин с трудом обрел дар речи. – Кто ты такой?
– И знаменитый покровитель поэтов, – продолжил незнакомец, не обращая внимания на слова Максима. – Полагаю, я ответил на твой вопрос?
– Как ты сюда попал?
– Клянусь Юпитером, тебе сначала следует выключить газ, а уж потом заниматься расспросами, – назвавший себя Меценатом брезгливо поморщился. – Здесь начинает вонять, как в сточной канаве.
Цаплин совсем позабыл о том, что совсем недавно собирался свести счеты с жизнью. Он бросился на кухню, до упора завинтил ручки газовой плиты, распахнул окно. Когда вернулся в комнату, загадочный гость держал в руке лист одного из цаплинских сочинений.
– Бесспорно не Вергилий, но… В твоих стихах чувствуется боль, которую может испытывать только истинный поэт.
– Вы это поняли?! – Максиму вдруг стало совершенно безразлично, как и откуда в его квартирке появился критик, наряженный древним римлянином. – Да! Боль и разочарование разъедают меня, как ржавчина железо!
– Прекрасный эпитет! – Меценат несколько раз хлопнул в ладоши. – Ты выражаешься, как и положено любимцу Эвтерпы, благословенной музы лирической поэзии.
Цаплин подхватил с пола еще один лист.
– Мне кажется, что это – одно из лучших моих стихотворений!
– Они все хороши, – Гай Цильний улыбнулся. – Именно поэтому я здесь и намерен помочь тебе.
– Помочь?
– Такова моя профессия. Я очень любил поэтов при жизни, когда они собирались в моих прекрасных садах на Эсквилинском холме в Риме.
– При жизни? – удивленно пробормотал Максим. – Значит…
– Харон перевез меня на другой берег Стикса в восьмом веке м-м-м… До вашей эры. Я умер, давно умер, но ведь поэзия бессмертна, а значит, всегда нужны те, кто поведет таких, как ты к сияющим вершинам славы. На протяжении многих столетий, друг мой, я покидал царство Аида и спешил на выручку мученикам, избравшим для себя тернистый путь поэзии. Мне доводилось общаться с великими людьми и помогать им в тяжкую минуту отчаяния.
– Но я не великий, – Цаплин горестно покачал головой. – Над моими стихами насмехаются, их отказываются печатать. Я – неудачник!
– В моих силах сделать так, что все обидчики станут возносить тебе хвалу и ползать на коленях перед тем, кого оскорбляли.
Первыми перед глазами Максима возникли храпящая в спальне мать и хохотушка Леночка с нижнего этажа. Эти двое не верили в его исключительность, гораздо больше, чем редактора, отказывающие поэту в публикации.
Меценат словно читал мысли Цаплина.
– Впрочем, ползание на коленях, для кого-то слишком малое наказание. Например, твоя подружка, которая носит имя жены царя Спарты Менелая не более чем обычная гетера.
– Дрянь! Проститутка!
– И заслуживает того, чтобы с ней поступили так, как следует поступать с дрянью! Ты просто обязан поставить ее на место.
– Я сделаю это!
Римлянин кивнул.
– Не сомневаюсь. И потом… В свое время я помогал великому поэту Домицию Агенобарбу, вошедшему в вашу историю, под именем Нерон. Немного сумасбродный молодой человек, но, сколько страсти и порыва! Сколько жертв ради служения искусству! Свою мать Агриппину, он…
Максим расправил плечи и тряхнул головой.
– Ты прав, Меценат. Она поплатится за мою исковерканную судьбу!
– Мы поняли друг друга, – покровитель поэтов похлопал Цаплина по плечу. – Жизни двух никчемных существ не такая уж высокая плата за славу, которая тебя ждет.
– Плата?
– Видишь ли, богам, которых вы называете языческими, необходим чисто символический жест почитания. Таковы традиции. Ты не только отомстишь, но и выполнишь условия контракта, соединив приятное с полезным.
– Ты говоришь так, словно я заключаю сделку с дьяволом…
– Не все ли равно. Дьявол и Бог, Добро и Зло, Свет и Тьма. Ха! Это не больше, чем категории и понятия. А они, как известно, весьма относительны. Абсолютны только власть и красота плавно ниспадающих строк. Тебе ли этого не знать!
Меценат жестом поманил Максима и, наклонившись над ухом поэта, кратко и доходчиво рассказал ему обо всем, что нужно сделать до полуночи. Цаплин слушал, изредка кивая головой.
– А потом?
– Я приду за тобой, с первой вспышкой огня на алтаре. Пока этот мир будет готовиться к твоей встрече, мы успеем поучаствовать в каком-нибудь из пиров. Я, признаться соскучился по настоящему веселью. Теперь уж не умеют гулять так, как это делали раньше. – Меценат зевнул. – Человечество разучилось давать волю чувствам. Тебе стоит посмотреть, например, на того же Нерона. Вот кто умел организовывать праздники!
– Я… Я своими глазам увижу пир Нерона? – Цаплин задыхался от восторга.
– Не удивляйся. Мне приятно делать приятное тем, с кем я нашел общий язык…
Меценат приблизился к большому настенному зеркалу и вошел в него с видом человека, входящего в открытую дверь. Поверхность зеркала покрылась паутиной трещин и лопнула, усеяв пол комнаты острыми осколками. Максиму оставалось только поднять один из них.
Меньше чем через десять минут сын взгромоздил обмякшее тело матери на груду бумаги, которая тут же пропиталась кровью. Перерезанная сонная артерия выбрасывала алую жидкость равномерными толчками. Наблюдению за агонией помешала трель дверного звонка. По пути в коридор, Максим вытер испачканные в крови руки о сорочку и отодвинул засов.
– Вы, что с ума здесь посходили?! – Леночка просто кипела от злости. – Потолок мне на голову обрушить хотите?
Цаплин смерил соседку оценивающим взглядом и остался доволен ее короткими шортами, а также тонкой футболкой, которая призывно натягивалась на груди, обрисовывая изящные конуса сосков.
– По-моему ты никогда не носишь бюстгальтера, – Максим схватил Мартынову за запястье и рывком втащил в квартиру. – Шум? Ничего особенного! Просто мама сопротивлялась, но теперь уже все в порядке: эта змея больше не ужалит.
– Отпусти, идиот!
– Не могу, – кулак Цаплина врезался в живот Елены и та, охнув, осела на пол. – Не я решил твою участь.
Извиваясь на полу, девушка пыталась кричать, но Максим впился в ее открытый рот жадным поцелуем. Сунув руку под край шорт, он разорвал их вместе с трусами. После нескольких ударов по лицу Лена раздвинула ноги. Урча от вожделения, Цаплин слизывал с лица своей первой женщины соленую кровь. Почувствовав приближения оргазма, он сомкнул руки на тонкой шее и сдавливал ее до тех пор, пока не наступил оргазм. Второй труп Максим пристроил рядом с мертвой матерью, вымыл на кухне исцарапанные руки и взглянул на настенные часы. До полуночи оставалось несколько минут.
Поджигая исписанные листы, поэт вспоминал последние минуты пребывания Мастера и Маргариты в подвальчике на Арбате и находил в их поступках много аналогий со своими действиями. Языки пламени лизнули халат Маргариты Нестеровны, а диван скрипнул под тяжестью тела, усевшегося на него человека. На этот раз голову Мецената украшал венок из цветов.
– Не слишком приятное, но весьма поучительное зрелище.
– Я выполнил свою часть контракта, – прошептал Максим.
– И будешь сполна вознагражден!
Меценат взял Цаплина за руку, и тот почувствовал себя стрелой, пронзающей пространство и время. Пламя горящих бумаг сделалось нестерпимо ярким, а затем превратилось в огонь многочисленных, прикрепленных к каменным стенам факелов. Максима оглушил гром рукоплесканий.
– О, небесный голос! Спой еще, император! – поочередно восклицали люди в разноцветных туниках, поднимая кратеры с вином. По огромному, украшенному венками залу бесшумно скользили мускулистые рабы и рабыни, одежда которых состояла из узких набедренных повязок.
Рядом с Цаплиным за пиршественным столом возлежал Меценат, с виноградной кистью в одной руке и алой розой – в другой. Белокурый молодой человек, сидевший во главе стола коснулся струн кифары и запел.
– Неплохой голос, – прокомментировал спутник Максима. – А был бы еще лучше, не увлекайся Нерон чревоугодием.
Цаплин хотел расспросить Мецената о многом, но вопросов было столько, что он никак не мог выбрать наиболее важного. Откуда-то сверху на пирующих сыпались лепестки роз. Рядом с Максимом на колени опустилась чернокожая рабыня. Касаясь его щеки своей упругой грудью, она наполнила один из кубков вином.
– Пей!
Цаплин выпил и, почувствовав себя полноправным гостем пиршества, поцеловал девушку влажные губами. К своему удивлению он не испытал удовольствия: запах изо рта красавицы-рабыни был таким словно за белыми зубками скрывалась выгребная яма, полная дохлых кошек.
– Веселись, поэт! – закричал Меценат, заглушая пение Нерона. – Не думай о завтрашнем дне и получи от жизни все прямо сегодня!
Максим растерянно смотрел на морщины, которые неожиданно избороздили лицо Мецената. Из уголка его побледневших губ на подбородок стекала струйка крови. Метаморфозы происходили и с другими гостями. Их лихорадочно блестевшие глаза проваливались внутрь черепов, а кожа мускулистых рук съеживалась и падала на стол безобразными хлопьями. Пьянящий аромат роз сменился невыносимым для обоняния запахом тления. Цаплин в ужасе закрыл глаза.
Он пришел в себя на центральной улице родного города, прямо под вывеской магазина «Мир книг». Нерешительно потоптался у стеклянной двери, размышляя о том, не обманул ли его гость из прошлого. В конце концов, вошел внутрь и сразу понял, что Меценат сдержал свое обещание. Не меньше пятнадцати человек стояли у стеллажа с книжными новинками, сосредоточенно листая издания в красочных переплетах. Другие уже сделали свой выбор и спешили к кассе. Остальные покупатели разбились на группы и, оживленно жестикулируя, что-то обсуждали. Цаплин мельком взглянул обложку книги, которую несла одна девушка. Он ожидал увидеть что-то подобное. Надеялся и все-таки сомневался. С цветной фотографии радостно улыбался молодой человек, в котором Максим узнал самого себя.
«Сады Мецената» – название книги было набрано готическим шрифтом и пересекало портрет автора по диагонали. На ватных ногах Цаплин подошел к одному из стеллажей и провел пальцами по корешкам собственных сборников. Их было не меньше трех десятков.
Поэт с умилением просмотрел оглавление одной из книг, в которую вошли стихи, написанные им еще в школе. Он не смог удержаться от желания прочесть стихотворение, называвшееся «Прекрасная Елена» и отыскал нужную страницу.
Моя любовь – паденье в бездну.
Экстаз и смерть – одно и то же.
Сопротивляться бесполезно.
Приди же на страданий ложе!
На мгновение Максим почувствовал себя крайне неуютно. Ставя книгу на полку, но увидел малиновые царапины на своих кистях. Перед мысленным взором появилось бледное лицо и вылезшие из орбит глаза, окруженные разводами потекшей туши.
Цаплин отогнал навязчивое видение и направился к прилавку, за которым молоденькая продавщица бойко торговала периодическими изданиями. Он развернул свежую газету и вынужден был опереться на прилавок, чтобы не упасть. Удар в солнечное сплетение показался бы мелочью, в сравнении с тем, что почувствовал Максим. Он опять увидел свою фотографию. Кричащий заголовок над ней гласил: «Известный поэт зверски убил собственную мать, изнасиловал и задушил соседку по подъезду».
Максим посмотрел на другие газеты, первые полосы, которых были отведены его собственной персоне. Издания стремились перещеголять друг друга в изложении жутких подробностей недавней трагедии. Цаплин почувствовал на себе пристальный взгляд продавщицы, швырнул газету на прилавок и вышел на улицу. Через стеклянную витрину он увидел нескольких сотрудниц магазина, встревожено смотревших на него. Их губы быстро шевелились. Максим знал, о чем говорят девушки. Он горько улыбнулся при виде того, как одна из продавщиц сняла телефонную трубку и набрала номер, состоящий из двух цифр.
Прохожие обходили молодого человека, который, вытянув ноги, уселся на тротуар. Многие шарахались, узнавая в странном субъекте знаменитого поэта, разыскиваемого по обвинению в двойном убийстве. Бежать и прятаться было бесполезно. Слишком уж известным было лицо Цаплина.
Смуглый, одетый в легкую сорочку и потертые синие джинсы мужчина, остановился рядом с Максимом. Тот поднял голову.
– Ты обманул меня, Меценат…
– Я лишь выполнил свою часть контракта, – покровитель поэтов без особого интереса взглянул на группу милиционеров, которые торопливо направлялись к книжному магазину. – А все это – издержки и побочные эффекты. У каждой медали есть своя оборотная сторона, поэт.
– Да, – кивнул Максим. – И у славы тоже.
– Приятно иметь дело с умным человеком, но клянусь бородой Зевса мне пора. На Земле так много талантливых людей, томящихся в безвестности, а я – один.
Меценат исчез. В воздухе продолжал витать тонкий аромат его благовоний, который олицетворял времена, когда поэзия возводилась в ранг государственной политики, а владыки мира преклонялись перед нищими рифмоплетами.
Лилит
Она появилась в свете фар «мазды» так неожиданно, что лишь отличная реакция спасла меня от неминуемой катастрофы. Я с силой надавил педаль тормоза и одновременно вывернул руль. Автомобиль занесло, развернуло поперек дороги и, наконец, ткнуло бампером в ограждение.
– Черт! – выдавил я, ударяя обоими кулаками по рулю. – Черт!
Выплеснув, таким образом, часть испуга и гнева, я открыл дверцу и вышел из машины. Девушка в белом, похожем на ночную рубашку платье стояла там, где я ее впервые увидел. Все зигзаги, выписанные моей «маздой», не произвели на нее никакого впечатления. Бледное и красивое, словно высеченное из слоновой кости лицо было безучастным, а широкое раскрытые глаза смотрели мимо меня. Порывы ночного ветра шевелили распущенные волосы. Плотно сжатые губы делали облик красавицы немного суровым.
– Леди, эй леди! С вами все в порядке?
Девушка ничего не ответила. Мне ничего не оставалось кроме как приблизиться на несколько шагов.
– Выбегать на дорогу так неожиданно не рекомендуется. Это может привести к…
Я осекся. На белом платье девушки были отчетливо видны красные пятна.
– Вы ранены?!
– Меня зовут Лайла, – девушка сверкнула белозубой улыбкой. – Здравствуй, путник!
На несколько секунд я опешил настолько, что не мог пошевелить языком, а когда наконец-таки смог запустить свой речевой аппарат не нашел ничего лучшего, как брякнуть:
– Редкое и очень красивое имя…
– Лайла! И я была первой! – веско заявила красавица. – Та, что съела яблоко, появилась позже.
«Молись, чтобы этот бред не был последствием столкновения с твоей машиной, дружок, – прошептал мне внутренний голос. – Проси, Всевышнего, чтобы эта подружка оказалась сбежавшей пациенткой дурдома».
– Отлично! – я постарался придать своему голосу бодрость, которой не было и в помине. – Я – Артур Коноплев. Еду по делам своей фирмы и, если позволите, доставлю вас в ближайшую гостиницу. По дороге мы купим яблок и вам не придется спорить из-за них с той, что появилась позже.