и рухнул на колени. – Остаюсь и вижу дело рук своих… остаюсь и вижу дело рук своих!..
Неожиданно он достал два ножа-когтя и вонзил их в себя.
– Ярчайший, гляди на меня. Я остаюсь здесь… исполню последнее веление твое… ибо слово твое – это кровь моя. Когда бросаешь меня, кровь истекает из меня. – Руки оридонца продолжили терзать тело, разрывая его ножами.
Никто не обернулся, когда тело его рухнуло и заскользило к воде в потоке своей собственной крови.
– Проклятый Фод. Я говорил ему не трогать того отшельника… как его?
– Лиар
– Да. Он бы многое рассказал. Я видел, что он способен. Чтоб мне скособочиться, если то, что здесь произошло, не имеет какое-то грозное значение для Владии и для нас всех.
– Кин, мы всего лишь упустили пиратов. Вместе с ними пара отъявленных головорезов. Тот, за кем мы гнались, захлебнулся в реке. Это, может, много, но что они сделают нам, если только и делали, что бегали от нас?
Оридонец остановился и упер свой хмурый взгляд в брезда.
– Конклав не интересуется делами пиратов и головорезов. Тот, который утонул… ты говоришь, что утонул – ты это наверняка знаешь? Видел его труп? Нет? Цуру приказали выслать за этим людомаром целую энторию. Мою энторию. Ты думаешь, что меня взрастили для погонь за парочкой разбойников?! Или, думаешь, Цур сделал это от нечего делать? – Кин фыркнул. – Этому людомару, – продолжал он, – удалось без особых трудностей пройти из одного конца Владии в другой. Так словно это не есть оридонская земля. Чернолесье благоволит ему. Старые боги Владии благоволят ему. Об этом зле говорил Фод. Старые боги Владии вернулись во Владию. Это и есть то, чем взволнован Конклав. – Кин перевел дух. Его лицо приняло прежнее выражение.
– Что мы будем делать, привысокий? – спросил Эк.
– Я не знаю. Идти обратно мы не станем. Возвращаться в Эсдоларг я не хочу…
– Хы… мне там понравилось.
– Мы вернемся к Немой лощине. Мне нужно видеть Цура и говорить с ним. Грядут большие перемены.
***
В круглой зале по периметру которой стояли двадцать четыре странного вида статуи, изо ртов которых вырывалось пламя огня, сидели в круг на массивных тронах семь фигур. Никто бы не смог разглядеть их лиц, даже если бы и приблизил свое лицо к их лицам.
Холодный ветер крутил хоровод позади их тронов, играя с языками огня во ртах страшного вида статуй.
Немного позади семи тронов, там, где владычествовала ветряная круговерть, стояли фигурки существ, походившив на пирамиды. Руки существо были раскинуты в стороны против движения ветра, и на вершинах фигурок горели рочиропсы кипельно-белого цвета.
Неясный гул носил ветер вокруг тронов. Он завывал, просачиваясь между рук пирамидальных фигурок.
Внутри круга из тронов лежал труп девушки, заколотой небольшим кинжалом. Орудие смерти висело над ее телом.
– Это последняя из них, уту-нанш, – раздался голос с одного из тронов. – Мы нашли ее там, где указал провидец.
– Сколько еще они оставили после себя?
– Остались лишь два, уту-нанш. Но мы знаем, где они.
– Их будут хранить сильнее, чем прежних. Старцы соберут все силы.
– Да будет так! Мы явим им нашу силу, и они убоятся.
– Конклав донес мне, нанши, что Владия разродилась злом.
– Ты знаешь, кто из них?
– Да, тот, который опаснее другого.
– Пророчество сбылось на треть, уту-нанш. Не пора ли нам явить их?
– Да. Иди и собери их. Пусть плодятся во множестве.
Ледяная битва
Кучевые снежные облака беспорядочным потоком вливались в долину подле Меч-горы со стороны Великих вод. Они прижимались одно к другому своими мягкими боками, толкались и вызревали до туч – до тех пор, пока не наступало время им обрушиться густым снегопадом на подлежащие земли.
Облака были добродушными пушистыми и приветливыми. От них пахло свежестью и чем-то сладким. Они вели под руку своего лучшего дружка – ветер. Вместе они резвились на просторах Великих вод, вместе пугали богобоязненных мореходов, напрыгивая на их корабли и закидывая их охапками воды и тумана. Но здесь, в долине при Меч-горе ветер менялся вместе с облаками. Он превращался в свирепый холведей – буран, вихрями увивавшийся за любым путником, которому непосчастливилось оказаться в этот час на северной части Холведской гряды. Даже туман, извечный житель гор, и тот, разорванный в клочки свирепостью велиководских дружков, укрывался от их азарта по ущельям и трещинам в горах.
Ледяной замок возвышался поверх тяжелых снежно-сизых туч, заполонивших долины гряды. Стены из толстого льда возвышались над настом вечных снегов на высоту в тридцать локтей и были достаточно толсты, чтобы по ним прошли парадным строем с десяток пехотинцев.
Творец этого чуда, Кин, был быстро возведен жителями и гарнизоном Эсдоларга на пьедестал ненависти. На работах погибло около сотни строителей: замерзли насмерть, сорвались со склона и упали в пропасти, были съедены негтами, сошли с ума, повстречав топпи.
Кин нарушил свое же слово и вернулся в Эсдоларг. Неведомо, что притягивало его в эту крепость. Неведомо, что держало его здесь. Много раз порывался он объявить об отъезде, но всякий раз какое-то смутное чувство, похожее одновременно и на злость, и на надежду останавливало его. Оридонец понимал, что все, включая Пероша – бывшего головой крепости – ненавидели его. Ненавидели люто. Ненавидели так, как умеют ненавидеть те, кто смог свыкнуться с жизнью в тяжелых условиях. Их нелюбовь была бесхитростной, но зато сильной и однонаправленной. В глазах каждого из них оридонец видел мечту избавиться от него. Она горела в их зрачках, как нетленная надежда. Кин с улыбкой представлял иногда думы этих простых солдат. Его забавляло думать, что ненависть к нему согревает их души черным огнем.
Своим воинам он приказал быть настороже. Перед началом зимы до него дошло послание от Цура. Впервые за многие зимы оно было написано тайнописью. Лишь месяц спустя, прибыл гонец с шифром. Он передал его под видом дарственной шкатулки.
Кин Хмурый заперся у себя в покоях и потратил ночь, чтобы расшифровать послание. Он так и не уснул в тот день, просидев его остаток на скамье перед столом с разбросанными табличками. Его тяжелый непонимающий взгляд буравил стену перед собой; невидяще скользил оридонец глазами по искусной вышивке гобелена, свисавшего с потолка до самого пола.
«Ты, кто читает это сейчас, знай, что Мы порешили так, а не иначе. То есть воля богов наших. Владия стала источником опасности. В ней зародилось и разрастается зло. Мы приказываем тебе убить всех. Земли, что под твоей пятой должны стать пустыней. Земли, которые станут пустыней, должен ты покинуть. Уведя тело, да оставь глаза свои в них, ибо зло может быть не повержено. Выполняй»
Кин смотрел на гобелен, не замечая его сочных красок. Пред ним висел кусок материи, искусно превращенный руками мастера в осанну жизни,
хвалу ее величию и торжественности. Оридонец лучше всех понимал, какая задача поставлена перед ним. Приказ был невыполним.
Его больше всего волновало не странное повеление, но что за ним сокрыто. Навряд ли проклятый старый Цур, невзлюбивший его, Кина, за ум и расторопность, отпустил бы к нему такое послание без злого умысла. Этот приказ предназначен вовсе не ему. Это приказ для Цура.
Зачем же он переправил его Кину? Этот вопрос больше всего волновал оридонца. Весь день и всю следующую ночь он не сомкнул глаз прежде, чем понял, что это не что иное, как крик о помощи. Цур не мог открыто попросить своего давнего злейшего врага, помоги мне, а потому неуклюже, насколько мог деликатно, делал это. Поняв помыслы Цура, Кин усмехнулся и встал с постели. Он подошел к большому окну и открыл огромные ставни. В комнату ворвался холодный ветер.
Ночь стояла ясная. Внизу замерли снежные тучи. Мириады звезд блистали на небосклоне.
Время пришло. Пора покинуть Эсдоларг.
***
Снежный наст с неохотой отдавал ветру снежинки, который сумели подняться на вершину перевала вместе с резвыми тучами, перемахнувшими через него. Ледяная крепость молчаливым белым титаном возвышалась над горой. Свет луны отражался от ее стен, делая строение горящим серебром. Это явление здесь в горах завораживало, делало крепость таинственной. Грирники первыми опустились перед ней на колени. Они поклонились ей, как своей праматери.
– Красота-а-а! – протянул Унки, слегка приподнимая голову над снежным покровом.
Он стоял у подножия горы, но в просветы между туч стены крепости были хорошо видны. Еще несколько десятков пар глаз вперились в ледяную твердыню.
– Ты заблудился? – рыкнул на приземистого дремса Гедагт.
– Нет, боор. Я сейчас найду. Нужно немного потерпеть. Он здесь, – отвечал тот.
Звякнула сталь. Гедагт обернулся и посмотрел на воинов, замерших на тропе позади него. Их было не больше сотни, но это были лучшие бойцы, которых он смог собрать в единый кулак.
– Божественное творение, – вздохнул Бохт. Он и его брат, а также все, кто был в отряде, были замотаны в шкуры с головы до пят. Шкуры делали их похожими на комки, скрадывая олюдские формы. Из комков во все стороны торчали пики, топоры и двуручные длинные палицы.
– Нашел, боор. – Брезд стал рыться в снегу. – Помогите мне. Двое. Еще двое. Берись за эту выемку. Потянули.
Открылся узкий проход.
– Куда, ты говоришь, он нас выведет? – спросил Кломм.
– Вон туда, – дремс указал пальцем в сторону от замка на перевале. – Чуть ниже, но зато негты не будут донимать. Я нашел ее после прошлой зимы. Здесь случился малый оползень. Все, что под нашими ногами сдвинуто вон оттуда.
– Тихо! В путь, – прервал дремса Гедагт. – Боги Владии да пребудут с нами!
– Боги Владии, будьте с нами, – повторил Кломм и каждый, кто пропадал в черноте тоннеля.
Дремс хмыкнул согласно и первым скрылся в чреве горы. Пройдя десятка два шагов, он полил водой рочиропс. Тот вспыхнул ярким желтым светом. Дремс вытащил из-за пояса кинжал с полой рукояткой, насадил ее на древко своего дорожного посоха и выставил получившуюся пику впереди себя.
Отряд стал медленно пробираться вперед, продвигаясь по узкому проходу. Особенно тяжело пришлось брездам. Их громадные туши в этом тоннеле оказались совершенно неповоротливыми.
Пару раз с границы света от кристалла срывалось нечто живое и с шипением скрывалось в какой-нибудь поперечной трещине. Дремс тут же принимал боевую стойку и тяжело дышал, переводя дух.
– Вперед, вперед иди, – толкал его сзади Кломм.
– А-а-а! – вскричал один из воинов и осел. В его горло вцепился длиннобрюхий паук, вылезший из щели в стене прохода. Ближайший товарищ резким ударом раздавил хищника, но раненный так больше и не поднялся. Его труп волочили за собой до самого выхода.
– Дошли, – облегченно выдохнул дремс и навалился плечом на камень у себя над головой. Он с трудом сдвинул его. В затхлость тоннеля пахнуло морозной свежестью. Прохлада ободрила воинов.
– Быстрее выходите, – торопили задние передних.
Один за другим олюди и брезды стали выбираться вон.
Громада крепости возвышалась слева от них. Ее стены начинались в полутора сотнях шагов выше по склону.
– Давай сигнал, – сказал Гедагт, когда все выбрались наружу.
– Давай! – крикнул в тоннель Унки.
– Можно! – донесся до него еще один крик из утробы тоннеля.
– Начина-а-й! – услышал он совсем уж далеко.
Несколько воинов оставшихся у входа, принялись бить длинным древками о снежный наст, призывая к себе всех негтов.
Отряд, меж тем, двинулся к крепостным стенам. Склон, да и сама стена удачно прикрывали подход воинов, наложив на весь путь черную тень.
– Врат на эту сторону нет, – сказал Унки. – Тем лучше… Вытаскивай, Бохт.
Холкун вытащил из заплечного мешка несколько крюков.
– Не забросим отсюда. Высоко, – задрал голову вверх Бохт. – Я по стене пойду. Как зацеплю, дерну веревку.
– Я с тобой, – сказал Унки.
– Нет, я один.
– Пусть один идет, – сказал Гедагт. – Быстрее будет. Начинайте уже! – Было видно, что молодой брезд волновался.
Бохт подышал на пальцы, ухватился ими за деревянные ухватки у крюков и с силой вогнал крюк в ледяную стену.
– Подсоблю давай, – брат подставил ему спину, а потом и плечо.
Холкун стал медленно карабкаться наверх. Ветер на высоте оказался довольно сильным, поэтому его стало сбрасывать со стены. Несмотря на холод холкун пропотел так, словно побывал под палящими лучами солнца.
Через долгое время, измотанный он сделал последний рывок и оказался на вершине стены. Бохт потянулся на руках и, хотел было перевалиться через стену, когда едва не уткнулся носом в шлем настенного стража. Холкун задохнулся от неожиданности и замер. На расстоянии ладони от него находилось лицо такого же холкуна, как и он. Это был молодой воин, заснувший на посту. Он спал стоя.
Осторожно перебирая руками, Бохт переместился в сторону от него и перелез через стену. Он выбросил вниз веревку, но ее никто так и не дернул. Отсюда ее не ждали.
Вернувшись к стражу, Бохт с жалостью посмотрел на него, поднял нож, целясь в горло, замахнулся, но опустил нож и привалился к стене. Он тяжело дышал. Пусть бы лучше напал на меня, думалось ему, тогда бы убил не задумываясь. Но бить его спящего не смогу. Разбудить? А ежели поднимет крик?
Спящий солдат резко вдохнул и быстро захрипел. Нож вошел в его горло очень быстро. Только этим и мог один холкун помочь другому.
Веревка была сброшена вниз и по ней тут же стали взбираться.
– Ты чего так долго? – спросил его Унки.
– Вот, – указал на убитого Бохт.
Унки нагнулся к нему и разочарованно выдохнул:
– И так мало нашего брата. На одного меньше стало.
Со стены были сброшены еще несколько веревок. Вскоре весь отряд оказался на стене.
– Стоило ли возводить такую-то твердыню, чтобы не охранять ее, – покачал головой Лоден. В том комке шкур, который он представлял, пасмаса можно было узнать только по голосу.
Брезды выдвинулись вперед, холкуны