Бодрагбар угрожающе вперился в старика-пасмаса. Тот съежился и задрожал:
– Она, привысокий, она…
– Не пугай его, Бод. Я сама такое завела здесь. Мне в радость кормить своих гостей. Что до Паки, то он стар уже, и мне его жаль. Он верно служит нам много лет и я не хочу, чтобы последние дни его проходили в тягости, – сказала Смана. Она протянула руку и нежно погладила Паки по голове.
– Никогда вас не понимал и не пойму, – указательный палец Бода переместился от жены Кина к нему самому. – Достойны друг друга. Один другого престраннее вы.
Кин улыбнулся его словам и снова с наслаждением опустился в мягкое кресло.
– Сколько ты еще проваляешься дома? – подступил к нему Бод.
– Сегодня Кодрагбар-диг призовет меня к себе. Олк сказал мне, что орид Кодрагбар ноне Хранитель Чинов и Наград и поздравил меня.
Бод вскинул брови и промолчал. Кин внимательно посмотрел на него. Не могло быть, что на такую фразу Бод отмолчался. Он обязательно должен был что-то сказать. К тому же, во фразе промелькнуло имя Олка, к которому у Бода был особый счет. Кин улыбнулся уголком рта: едва приехал домой, как в памяти всплыли былая дружбы и былые обиды. Им уже много-много лет, а память освежевывает воспоминания, как мясник потроха давно убиенной скотины.
– Расскажи нам, нашел ли ты ту, которая скрашивает твои ночи; ту, которая заботится о тебе и думает о тебе, когда ты не с ней, – заполнила паузу Смана.
Бод фыркнул с тем особым рыком, который отличал только его фырканье:
– Я плачу о том времени, когда родились вы, ты и Кин, я плачу, что не был рожден вместе с вами. Тогда еще существовали те, о ком ты мне постоянно напоминаешь. Но не сейчас.
Смана заулыбалась. Обычно после этой фразы Бод добавлял, что, если бы он родился тогда, то отбил бы ее у Кина и связал с ней свою жизнь. Но Бод промолчал.
– Мне пора идти, – поднялся Кин. – Подожди меня. Я скоро. Владия приучила меня быстро собираться и иметь то малое, что нужно воину.
Через короткое время он вернулся, и они вдвоем вышли на улицу, мощенную красно-синим камнем.
– Что ты утаил от меня при Смане? – спросил его спокойно Кин.
– Было заметно?
– Не для нее, для меня. Говори.
– Гимрагбар прислал меня к тебе. Дурные вести дошли к нему из Владии. Саарары разбиты в Холкунии. Отряд, посланный к Холведской гряде, бесследно исчез. Это он и просил передать. От себя хочу тебе сказать, что Кодрагбар-диг и впрямь дарует тебе «рагбар», но ты получишь не ронг, а пять ону и несколько энтору из дикарей.
Кин невольно замедлил шаг, а после и вовсе остановился. Полторы тысячи оридонских воинов да еще несколько шестисотголовых отрядов владян или красноземцев были тем даром, который мог зарубцевать шрамы на его сердце от многих лет унижений, которым его подвергал Цуррагбар. Но Кину слишком много лет, и он очень многое повидал и понял, чтобы не осознавать простую истину: когда много дают – многое и просят. И это в лучшем случае, потому как обычно в жизни получается хуже: немного дают, но очень многое просят. Что же могут попросить у него за такие щедрые дары?
Оридонец снова двинулся вперед, но шаги его уже не были прямыми и сильными. Было заметно, что все силы его ушли в голову.
– Исполни мою просьбу, – решился наконец Бод. Он даже покраснел, когда произносил эти слова.
– Говори, коли в силах я буду, то выполню.
– Прими меня к себе, – выдохнул Бод. – Прими, иначе ничего хорошего я не сделаю этому городу и империи. Зажат я здесь и некуда выйти мне отсюда. Ежели ты меня примешь, то относись, как к младшему по званию – на том порешим, чтобы не было…
– Хорошо. Но ты знаешь, что я не в силах изменить кое-что, – Кин повернул голову и посмотрел в глаза Бода.
– Я решусь, – сказал тот и заскрежетал зубами.
– Решись и иди со мной.
Чувства и мысли Кина были приведены в расстройство словами Бодрагбара. Размышления о том, что же ему предстоит свершить с войском, которое даст ему империя и сможет ли он выполнить это неизвестное, но заведомо сложное задание, мешались в его голове с саркастическими вспышками воспоминаний из прошлого о том, что Бод, несмотря на всю свою мужественность и злобу, никак не мог выбраться из Оридонии из-за своей матери, которая всякий раз умирала, едва он решался выехать за стены столицы.
– Разрешишь мне удалиться? – голос друга вывел Кина из самосозерцания. Они остановились у заднего входа в дом Кина. Врата его были распахнуты и два биггиса послушно стояли, удерживаемые служками-пасмасами, ожидая своих сидоков.
Биггисы были похожи на бегемотов, только морды их были намного меньше. Как правило, это были упитанные животные, спина которых покрывалась пышными накидками или оридонским седлом. Оридонцы передвигались на биггисах исключительно в городах и недалеко в пригороды. Лапки животных были слишком нежны для того, чтобы долгое время идти не по мостовой. Биггисы отличались чрезвычайной чистоплотностью и мягкостью движений. Удивительно было, как эти бочонки умудрялись двигаться с грациозностью кошки. Мягкость движений, в первую очередь, прельщала оридонцев. Они ехали на биггисах без тряски и могли даже спать, слегка покачиваясь на их спинах.
Для Кина все это было в прошлом. После службы во Владии он мог спать даже на скачущем галопом кеорхе или на идущей рысью саарарской лошади, и даже на груххе, несущемся в бой. В который раз Кин признался себе, насколько мягкотелым был до отплытия во Владию.
Слуга с поклоном передал ему биггиса и Кин взгромоздился на него всей своей тушей. Какой же маленький зверок, подивился он своим первым за многие годы ощущениям.
Железный чертог, где располагались военные казармы ориданского гарнизона, находился в другом конце города. Кин узнал об этом, когда приехал на прежнее место чертога и обнаружил там богато устроенные дома высшей знати. Когда же ему указали, куда ехать, он в который раз подумал, что 12 лет вне Оридана – это слишком много.
С удивлением он взирал на жизнь родного города, которая изменилась до неузнаваемости. Везде и всюду перед его глазами шнырями пасмасы, холкуны, мумы и даже несколько тааколов промелькнули между ног ходящих. Оридонцы все как один восседали на биггисах, изредка отвешивая оплеухи зазевавшимся слугам и рабам. Было довольно много краснокожих существ, походивших на реотвов, от которых их отличали очень грубые черты лица, какими бы формами они не выражались. Длинные волосы, заплетенные в косы или стянутые в хвосты, лоснились под лучами солнца, не то от масла, не то от грязи. Куча всевозможных животных и новых запахов вливалась в ноздри Кина со
всех сторон.
Уже через несколько улиц он ощутил себя уставшим. Да, там, во Владии, он мог мчаться за беглецами дни напролет и не чувствовать усталости; драться с врагами часы под палящими лучами солнца или по пояс в снегу, или по колено в мерзопакостной осенней грязи – и не ощущать опустошения и дрожания в руках, но здесь, в Оридане, не прошло и часа, как он оказался разбит настолько, словно ему всыпали палицей прямо между глаз.
Железный чертог возник перед ним неожиданно. Вернее, он издалека увидел его стены, но и предположить не мог, что это изящное здание может оказаться Железным чертогом. В его времена этот чертог черной махиной возвышался над городом. В его времена – о, боги, он, кажется, слишком постарел, и город всякий раз напоминал ему об этом.
Кин въехал в широко распахнутые ворота, пораженный тем, что они открыты и охраняются всего лишь двумя стражами, прошел по вымощенному гладким камнем двору и вошел в помещение, более походившее на палату дворца, чем аскетичное – в его времена! – жилище воинов.
– Иди к нему, – кивнул Кину воин и пропустил в небольшую анфиладу, закончившуюся уютной комнаткой.
При его появлении от широкого стола отошла высокая сухопарая фигура, держащая в нижних руках непонятные предметы, а в верхних развернутую карту.
– Я Кин из рода Кин, энторун Цуррагбар-она из Владии.
– Он еще не подох? – спросила фигура без тени иронии.
– Нет, – растерялся Кин.
– Я надеялся, что он подох. Что ж, надо подождать. – Оридонец отошел в угол, и его фигура превратилась в едва различимый силуэт. Звук сказал Кину, что оридонец сел. – Проходи, Кин.
– Отдай честь, орид, или… – внезапно прорычали сбоку так, что Кин вздрогнул. Он не заметил говорящего.
– Ничего, – быстро прервал рычащего силуэт. – Мне так больше нравится. Ориды из Владии мне более по душе, чем все эти мамочкины сынки, трущиеся по углам моего дома. Ты знаешь, кто я?
– Да, орид. Твое имя Кодрагбар-диг, Хранитель Чинов и Наград.
– Нет. Я Суррагбар-диг, Глядящий Вперед, чашник императора, Хранитель печати и мыслей. Но ты молчишь. По тому, как не трепещешь, я хочу спросить тебя: давно ли не был ты в Оридане?
– Двенадцать лет.
– Вот все и прояснилось. Не стоит говорить тебе, как здесь все усложнилось, ты и сам это увидел, не так ли?
– Я увидел.
– Немногословен, – силуэт поднялся и снова превратился в фигуру. Когда она приблизилась к Кину, воин разглядел довольно молодое, но очень умное лицо. Еще он заметил жестокость и разврат на этом лице, а после нечто страшное дохнуло на него из глаз Суррагбар-дига. – Смотри же, Позраг, вот пример орида. Настоящего орида. – Кин невольно опустил глаза. Никогда не думал он о себе, как он настоящем воине. Сур, меж тем, продолжал: – Не трепещет пред слухами обо мне. Не боится, когда такой как я стоит перед ним. И смерти не боится, а?
– Про то не знаю.
– Встречал ли Типпура во Владии ты? Встречал, я знаю. Каков же лик его? В Оридане почти никто его не знает. Когда он является кому, то лик свой каждый отворачивает. То ведь не скромность, то страх. За это здесь я каждого и презираю. Чего молчишь?
– Не видел его лика, когда в глаза погибшим смотрел; когда рубил врагов Оридана его я также не видал, – ответил Кин. Его начинала пробирать мелкая дрожь. От Сура исходила опасность, огромная опасность и чутье Кина заставляло его держаться в напряжении.
– Не думал, иль не видел?
– Орид Суррагбар-диг, не в силах я говорить с тобой на таком языке и с таким пониманием. Я воин. Мне не пристало много и долго думать, – нашелся, наконец, Кин.
Чашник императора тут же отстал от него. Кин именно этого и хотел. Шестое чувство вновь не подвело. Единственное, что хотел от него Сур – признание своего превосходства. Он его получил. Для Кина это ничего не стоило, а мальчик удовлетворился. Он может сколь угодно много рассуждать о том, чему и сам подвержен, но про себя такое никогда не заметит. Кин едва не улыбнулся, победив проиграв.
– Хранителя Чинов и Наград сегодня здесь не увидишь, но не уходи. Я хотел поговорить с тобой. Он исполнял мою волю. – Суррагбар расправил пышные одежды и сел за стол. – Подойди. – Кин приблизился. – Взгляни на эту карту. Хорошо ли читаешь ты карты?
– Да. Могу понимать, – снова намеренно принизил себя Кин, попутно подумав о том, что Цур, что ни говори, преподал ему хороший урок уживчивости даже с самыми отъявленными негодяями.
– Это карта Красноземья. Дела у нас там идут не очень хорошо. Особенно в последнее время, когда эта… жаба встала во главе войск. Поз, подойти. У этой крепости побили нас, а здесь наши славные воины бежали сами – проклятье на их семьи!..
Суррагбар-диг продолжал говорить, и перед глазами Кина разворачивалась жизнь многих тысяч существ, прожитая за год. Еще до того, как Сур сказал об этом, Кин увидел огромный клин, которым войска красноземцев смяли левый фланг оридонских армий. По карте выходило, что вот уже несколько месяцев над войсками висит угроза быть отрезанными от побережья и оказаться в окружении.
– Если бы не действия головы армий и армий правой руки, все мы оказались бы отрезаны от побережья, и я бы не сидел и не говорил с вами, – продолжал чашник. Голос его задрожал от злобы. – Я призвал тебя вот сюда, – он ткнул пальцем в какую-то точку много выше клина врагов. – Это Ордарг. Твердыня, от которой идут они на нас по левую руку. Ее надо взять и порушить. Хорошо бы удержать, но я не… Не удержим мы ее. Силы не те. Но порушить надо. – Сур поднялся. – Теперь иди, а когда призову тебя, скажи мне, сколько воинов тебе нужно и сколько гуркенов. О чинах не имей беспокойства, хотя… по тебе вижу, что нет дела тебе до того.
***
Кин накинул на себя легкую накидку, опоясался, приторочив к бедру под накидкой небольшой меч, и вышел за ворота. Город неприветливо встретил его. Холодом дыхнуло в лицо. Солнце еще не взошло, и оттого было морозно. Как только светило взойдет над горизонтом, воздух тут же прогреется. Такая уж была погода в долине, где уютно примостился Оридан.
Дрожащими вовсе не от холода руками Кин вытащил из небольшого мешочка предмет, похожий на бусы и посмотрел на него. Это была лиамига: цепочка, состоявшая из шестигранных звеньев из особого мягкого камня, на которой оридонцы писали друг другу. Невероятными свойствами обладал этот камень – лиам – легко поддавался он давлению, на века запечатлевая на себе слова. Отчего-то в этот момент Кин вспомнил лиамигу своего отца. Смерть закрыла его глаза