— Этот монах, его зовут Абрха, сказал, что на их священном языке «танин» обозначает крокодил.
— Эврика! — закричала я, показывая на картину. — Вот он, крокодил!
Теперь понятно, кого мне напоминало чудовище, пронзаемое Святым Георгием.
Аршинов, как всегда взял бразды правления в свои руки. Отослав монахов обратно по кельям, он взял Абрху под локоток и подвел к нам.
— Расскажи, что ты знаешь о двух белых монахах?
Тот оглянулся на священника, но старец лишь кивнул головой и приободренный послушник рассказал:
— Они приплыли вдвоем на тростниковой лодке. Вид у них были такой, словно за ними долго кто-то гнался. Когда они отдохнули у нас и подкрепились, то долго молились у этой иконы, — Абрха показал на Георгия-Победоносца. — Вот как ваш святой человек. Они сказали, что Святой Георгий покровитель всех их земель, и он непременно спасет истинно верующих.
Монах замолчал и посмотрел на настоятеля. Тот сидел, выпрямившись, и не двигался, словно спал с открытыми глазами.
— Продолжай, что ты остановился? — подтолкнул его Аршинов. — Отец Асаминэу разрешает.
— Белые монахи долго разговаривали с нашим настоятелем. О чем — не знаю. У меня было послушничество — убирать в храме. Я вытряхивал во дворе циновки и видел, как они убеждают отца Асаминэу, а тот отказывается. Наконец, настоятель ушел, а монахи сели на груду чистых циновок, которые я уже вытряхнул, и стали разговаривать между собой на своем языке. Я подошел и попросил их встать, чтобы я смог разложить на полу циновки, а один из них спросил меня, откуда я родом. Я сказал, что из деревни около водопада из Голубого Нила. Я ушел туда жить, когда Горгора был окончательно разрушен.
— Это еще что такое? — тихонько спросила я Малькамо, который переводил мне рассказ послушника.
— Голубой Нил — это река, она берет начало из озера Тана и на ней из-за перепада высот часто встречаются водопады.[56]
— Видно было, что им некуда было идти, они сидели на циновках и не знали, что делать. Один из них даже сказал: "Эх, Святой Георгий, защитник и покровитель. Шли мы к тебе, но ты слишком занят, змея убиваешь, а до нас никакого тебе дела нет…" Очень они были грустные. Поэтому я решил их немного развеселить: рассказал, какой около нашей деревни красивый водопад, и какие у нас сторожа, которые никого не пустят, если не знать к нам дороги.
— Какие сторожа? — спросил Аршинов.
— Вот и они тоже спросили, — впервые улыбнулся Абрха. — Рядом с нашей деревней живут крокодилы. Они охраняют нас, и их так много, что ни один враг не пройдет к нам. А на нашем святом языке крокодил называется танин.
— О! Сейчас спросим, — Аршинов поднял вверх указательный палец и обратился к Автоному: — Автоном, святая душа, скажи нам, что в Священном Писании о крокодилах говорят?
Автоном, не переставая молиться, изрек:
— Глаголи и рцы: сие глаголит Адонай гдесь: се, аз наведу на тя, фараоне, царю египетский, змея великаго, седящаго средь рек своих,
глаголющаго: моя суть реки, и аз сотворих я.[57]
— Спасибо, дорогой! А сказал-то кто?
— Иезекииль.
— Но он про змия сказал, а не про крокодила.
Автоном ткнул пальцем в икону:
— Про него сказал.
Тут все кусочки головоломки окончательно сложились у меня в голове.
— Подождите! — вмешалась я в разговор. — Ведь в пергаменте Фасиля Агонафера тоже приведены слова из пророка Иезекииля! Только его у меня нет, остался в саквояже на том берегу.
И я процитировала строки, которые уже знала наизусть.
— И что это значит, Полина? — спросил Малькамо. — Может, это простое совпадение.
— В таких делах не бывает совпадений, — отвергла я его предложение. — Спроси Абрху, что потом сделали монахи?
Малькамо перевел мои слова и монах ответил:
— Белые монахи задумались. Они смотрели то на меня, то на икону Святого Георгия. И, наконец, упали на колени. Один из них воскликнул: "Грешен я, Святой Георгий-Несущий победу, я усомнился в мощи твоей! Ты дал нам знак, и мы последуем ему! Если стены храма твоего не могут сохранить сокровище, пусть сохранит его чудовище, которого только ты сумеешь поразить!" Я молился вместе с ними. Потом они спросили, как добраться до моей деревни, взяли две лодки и уплыли к устью Голубого Нила.
— Нужно немедленно плыть туда, в деревню! Рубины там! — я ощущала себя гончей, взявшей след.
— Полина, подожди, не торопись. А как же наши товарищи? Они же ждут нас. И лошади, и скарб.
— Хорошо, давайте вернемся. Только, Малькамо, я прошу тебя, узнай у монаха точную дорогу, чтобы нам не пришлось плутать.
* * *
Больше в монастыре делать было нечего. Мы сердечно распрощались с отцом Асаминэу и с послушниками, особенно с Абрхой. Нам подарили две папирусные лодки, более крепкие на вид, чем те, на которых мы отправились в плавание по озеру. Монахи беспрестанно кланялись и называли Малькамо "Сын мудрого Соломона, знающего язык птиц и зверей". Малькамо не возражал и держал себя с достоинством высокородной особы.
Особых приключений на обратном пути не было. Мы держались подальше от бегемотов и пеликанов, смотрели в оба и гребли аккуратно. Поэтому до заката очутились на том месте, откуда отправились в путь.
Нас встречали встревоженные товарищи.
— Ну, как? Какие новости? — спросил Головнин.
— Вы здоровы, Аполлинария Лазаревна? — Нестеров заметил мой покрасневший нос от купания в холодной воде.
Агриппина хлопотала по хозяйству, казак и осетин ей помогали.
Аршинов собрал всех и начал рассказывать. Весть о том, что мы вернулись без рубинов, разочаровала наших слушателей, но, узнав о деревне с крокодилами, Головнин встрепенулся:
— Немедленно в путь! Предстоит знатная охота!
— Подождите, месье Головнин, — остановил его Малькамо. — Дело в том, что нам на пути встретятся водопады. Как мы их преодолеем? Самый большой из них — Тис-Ысат, высотой около 150 футов.[58]
— А по берегу? — робко заметила я.
— Берега могут оказаться непроходимыми, — ответил Аршинов. — надо плыть. Но тростниковая лодка порвется на первых же порогах.
— Можно мне, барин, Николай Иванович? — вдруг сказал молодой казак Григорий. Он стоял и смущенно вертел в руке какую-то щепку.
— Говори, — позволил Аршинов.
— Мы пацанятами плоты строили — на два бревна доски накладывали и по порогам вниз сигали. Устойчивый плот был.
— И что ты предлагаешь? Сделать такой плот?
— И не просто плот. Я тут деревья нашел, когда лошадей выгуливал. Настоящая пробка! Такую древесину на винный завод привозили. Легче ваты!
— Слышал я о подобных плотах. Их называют катамаранами, — вступил в разговор Головнин. — Действительно, очень прочные и не переворачиваются. А ну, покажи щепку!
Щепка пошла по кругу. Действительно, невесомая и легко крошащаяся. Настоящая пробка, такая, какую всегда мой отец, Лазарь Петрович, доставал из бутылки "Вдовы Клико".
— Тогда за дело! — решил Аршинов. — Сколотим плот и вдоль по Голубому Нилу. За рубинами! Что-то они от нас ускользают.
* * *
Глава десятая
Постройка катамарана. Малькамо делает предложение. Отплытие. Водопад Тис-Ысат. Падение в бездну. Полина в отчаянии. Поисковая команда. Спасение экспедиции. Ультиматум племени оромо. Рекс-эффект. Малькамо отказывается. Деревенский праздник. Полина становится табу. Агриппина вновь пропала. Предсказание старухи.
Малькамо нанял нескольких крепких эфиопов в помощь Григорию и Георгию. Агриппина, правда, заворчала, что еще лишние рты кормить, но смирилась и выдавала худым до прозрачности мужчинам тарелки просяной каши. Те ели немного, а остальное относили семьям.
Катамаран рос с удивительной быстротой. На него пошли два ствола пробкового дерева. Гораздо сложнее было с досками — их просто не было на берегу озера. Поэтому между бревнами настилали толстые ветви, которые переплетались тростником так, чтобы получилась цельная поверхность.
У запасливого Григория оказалась с собой горсть гвоздей, их забивали большим валуном, но все равно не хватило. Поэтому ветви стягивали гибкими лианами и тростником. Для этого требовалась большая сила: тростник натягивали так, что он трещал и иногда рвался, в этих случаях его выбрасывали и брали новый.
Кроме того, чтобы бегать к плоту с охапками свежего тростника, я ничем помочь не могла. Поэтому, срезав достаточное количество, я села на небольшой пенек, оставшийся от пробкового дерева и наблюдала за мужчинами, строящими катамаран.
Странное чувство овладело мной. Я была почти уверена, что мы находимся на последнем отрезке пути к нашей цели. Ведь остался только проход по Голубому Нилу до деревни Танин, и там нас ждут вожделенные рубины, которые принесут счастье колонии "Новая Одесса".
Но что-то мешало мне поверить в то, что все страхи и опасения остались позади. Да еще сосущее чувство голода мешало. Агриппина уменьшила порции, и теперь даже мне, столь неприхотливой в еде, становилось некомфортно. Что уж говорить о мужчинах, привыкших к солидным порциям.
На готовом катамаране мужчины отправились на рыбалку — испытать, не протекает ли, хорошо ли держит равновесие. Да и стол разнообразить не помешало бы.
На берегу остались мы с Агриппиной, и Малькамо, который почему-то не захотел отправиться на рыбалку.
Делать было особенно нечего, Груша возилась у очага, сложенного из больших камней, а мне Малькамо предложил погулять по берегу. Я с удовольствием согласилась.
Накинув пелеринку, так как уже стало холодать, я потерла озябшие руки. Надо же, Африка, и все равно холодно.
— Наверное, наше путешествие скоро закончится, — грустно сказал юноша, идя рядом со мной. — Полин, ты рада этому?
— Как тебе сказать, — осторожно ответила я. — Скорее да, чем нет. Если мы найдем диадему вашей царицы…
И тут я замолчала. Своим вопросом Малькамо поставил меня в неловкое положение. Найдем диадему, отдадим ее Менелику Второму. Значит, принц-наследник останется ни с чем, и даже его жизни может угрожать опасность, ведь никто не поручится за новоиспеченного негуса. Как же ответить? Сказать, что мы отдадим ему корону, не скажу, так как нам дорога судьба колонии. Да и Аршинов уже сообщил Малькамо об этом. Прямо ответить, что после того, как найдем рубины, его помощь будет не нужна, и он может отправляться на все четыре стороны, я тоже не могу.
Юноша понял мои сомнения. Ласково взяв мою руку, он произнес:
— Полин, я понимаю. Я уже давно задумываюсь над тем, что мне предстоит в этой жизни. Вы были для меня хорошими друзьями, я рад, что познакомился с русскими. А ты… Ты несравненная женщина, Полин! Я не встречал таких.
— Много ли ты вообще встречал женщин, Малькамо? — я попыталась охладить пыл взволнованного юноши.
— Ты права, — он понурил голову, — не встречал. И не встречу. Ты будешь жить в колонии?
Его глаза загорелись надеждой.
— Нет, Малькамо, к сожалению, мне придется вернуться на родину. Но я буду тебя вспоминать.
— Разве этого достаточно?
Вместо ответа я потянулась к нему и потерлась носом о его нос. Он обнял меня, прижался щекой к моей щеке, и мы стояли так на берегу, не в силах разжать объятья. Мне было тепло и хорошо с ним. От Малькамо исходил еле слышный запах абиссинских пряностей, кажется, корицы и мускатного ореха.
— Тебя кто-то ждет в России? — прошептал он мне на ухо?
— Отец…
— У него своя жизнь, а ты уже взрослая женщина. У наших женщин в твои годы уже по несколько детей.
— Я вдова, Малькамо, поэтому у меня нет детей. Мой муж умер слишком рано, а до этого мы нечасто виделись — он путешествовал по всему свету. Бывал и в ваших краях.
— Как странно… Я ничего о тебе не знаю. Кто ты, о чем думаешь, на что надеешься?
— Обычная женщина, живу самой обыкновенной жизнью, просто иногда попадаю в передряги из-за своего любопытного носа. И, конечно же, хочу счастья.
— Скажи, Полин, ты очень скучаешь по отцу? Могла бы ты написать ему, что задерживаешься тут? Он бы понял и пожелал тебе счастья.
Я покачала головой:
— Нет, Малькамо, не могу, не проси. Я должна буду вернуться.
— А если… а если я предложу тебе стать моей женой?! — запальчиво выкрикнул он. — Ты согласишься.
Отстранив от себя его руки, я произнесла:
— Ну, что ты, мой хороший? Какая из меня абиссинская жена? Я инджеру готовить не могу, да и шамму не ношу.
— Научиться готовить инджеру дело нехитрое, да и шамма тебе к лицу. А вот то, что ты отказываешься… Был бы я негусом — не отказалась бы, — его лицо помрачнело. — Да и цвет кожи у меня неподходящий.
— Прекрати, какая разница, ты негус или нет? Для меня твое предложение словно с неба упало. Я не могу так сразу решиться на изменение своей жизни.
Малькамо отошел на шаг:
— Смотри, наш катамаран возвращается, — произнес он ничего не выражающим голосом.
— И действительно, возвращается! Побежали им навстречу! — я была рада закончить этот тягостный для себя разговор.
* * *
Катамаран оказался выше всяких похвал. Он не тонул, его не перекашивало, узлы держались крепко. Мои товарищи наловили кучу рыбы, Агриппина с помощниками почистила ее, испекла в углях и мы славно поужинали. Аршинов назначил на утро сплав по Голубому Нилу.
В эту ночь мне не спалось. Я лежала и смотрела на звезды величиной с кулак. В голове неотвязно бились мысли: "Боже мой, зачем я здесь? Куда я стремлюсь? Чего хочу достигнуть?" Ведь это неверно, что я отправилась в путешествие только из-за тетушкиного наследства. Я хотела прожить жизнью своего покойного мужа, побывать в местах, где был он, почувствовать то, что чувствовал он, и даже, как ревностная христианка, перенести те тяготы, которые перенес он. Кроме того, я делаю благое дело: помогаю колонии выжить. Но почему в душе такая тоска? Почему все вокруг стало ненужным и досадным? Потому что юноша с шоколадным цветом кожи признался мне в любви?
В том-то и дело, что не признался. Предложил стать женой, но не сказал, что любит. Жена — суть явление династическое, родоплеменное, предмет гордости и вещь в хозяйстве. А я не вещь! Я жажду любви!
Аполлинария, не смеши сама себя! Чьей ты жаждешь любви? Человека, чей образ мыслей и жизненный уклад весьма далек от твоего? Который никогда не говорил по-русски, не катался на санках, и не говел перед Пасхой. Да разве это важно? Важно, еще как важно! А если он приедет ко мне в N-ск? Мне безразлично, что будет говорить Елизавета Павловна, наша губернская "княгиня Марья Алексевна". Мне важно то, что будет чувствовать он, Малькамо. А вдруг ему не понравится у меня? Хотя почему его должна удивить и оттолкнуть российская действительность? Учился же он во французском монастыре, значит, видел снег. Хотя какой у них там во Франции снег? Вот у нас в N-ске…
Опять я перескакиваю в мечтах с того, что никогда не было на то, что никогда не будет. Кто звал Малькамо в Россию? Наоборот, это он хотел, чтобы я осталась в Абиссинии. А что я буду здесь делать? Бороться рядом с ним за власть? Сидеть в гареме старшей женой? Я же умру от горя и уязвленного самолюбия. Нет, это не для меня.