И все же, какие у него бездонные глаза. Словно два черных омута. И ресницы загибаются, как у девушки. А в глазах отражаются звезды… Звезды… Величиной с кулак…
И я заснула.
* * *
С рассветом стали собираться в дорогу. Для нас с Грушей в деревне купили два плетеных стула и закрепили их на плоту. Кроме того, везде, где можно, были привязаны крепкие сыромятные ремни, вожжи и части подпруги. Это было сделано для того, чтобы в опасные моменты можно было хвататься за них.
Аршинов оставил лошадей в деревне, заплатив несколько быров, и строго-настрого приказал заботиться о них и не продавать, мы еще вернемся. Его уверенность в том внушала надежду.
Около сотни абиссинцев в белых шамма пришли посмотреть на наше отплытие. Некоторые из них помогали грузить на плот пожитки, вокруг бегали малыши, у Агриппины уже не было сил их отгонять — она намаялась, увязывая поклажу. Поэтому она только сидела на большом тюке и обмахивалась платком. Несмотря на утреннюю прохладу ей было жарко.
Наконец, все было уложено, последние вещи крепко привязаны, мы взошли на катамаран и Григорий с Георгием оттолкнулись от дна шестами. Автоном стоял на краю и торжественно крестил абиссинцев, молча смотрящих на нас с берега. Началось наше путешествие по Голубому Нилу, на местном наречии — Аббай.
Поначалу вода была зеленой, тяжелой, но к моменту выхода из устья, она покрылась пенными барашками и заметно посветлела.
Плот несло по течению, иногда чувствительно потряхивая. Мимо проплывали заросли тростника, из которых плетут не только лодки, но и циновки, мебель, им покрывают крыши хижин. Из тростника вспархивали ибисы, пеликаны ныряли за рыбой, а на островках нежились бегемоты. Всем им не было до нас никакого дела. Нестеров распаковал фотографическую камеру, чтобы запечатлеть эту красоты. Интересно, получатся ли у него снимки, ведь мы так быстро движемся. Я с интересом наблюдала за его манипуляциями. Вернусь в N-ск, обязательно куплю себе такую же, как бы смешно это не выглядело в глазах окружающих.
Мужчины гребли, сменяя друг друга. Она громко переговаривались, перекрикивая шум волн, предупреждали друг друга об опасности, подстерегающей со всех сторон. Могли помешать мели, водовороты, опасные животные. Порожистые участки сменялись болотистыми, со стоячей водой. Там приходилось грести изо всех сил, да еще мешал свежий встречный ветер. Такие места были наиболее опасны. Кто знает, что скрывают эти мутные воды?
— Скоро будет водопад! — прокричал Малькамо. — Нужно прибить плот к берегу. Это опасно!
— А как мы будем волочь плот по берегу?
— Нужно доплыть до португальского моста, а там можно и по берегу.
— Что это за мост? — спросила я.
— Он переброшен сразу после Тис-Ысата, построен португальскими миссионерами в 18 веке. А водопад — очень серьезное препятствие. Я даже не знаю, как мы его пройдем.
Не успел Малькамо произнести последние слова, как наш плот тряхнуло и мы свалились, словно с небольшой горки. Хорошо, что все вещи были привязаны, а мы сами крепко держались за ремни с двух сторон плота.
— Весла, весла не потеряйте! — крикнул Аршинов.
— Барин, может вправо грести, там, навроде, поспокойнее будет? — закричал Григорий.
— Делай, как знаешь!
Нас снова тряхнуло, на этот раз сильнее. Рев воды все усиливался, ничего не было слышно, в воздухе стояла мелкая водяная пыль.
— Не успеваем в сторону от водопада! Держитесь крепче!
Последнее, что я услышала перед тем, как пучина поглотила меня, это молитву Автонома…
На водопады хорошо любоваться, когда стоишь в отдалении от него, на твердой земле. На тебе прорезиненный макинтош,[59] перчатки и зонтик. Воздух свеж и прохладен. Скоро ты пойдешь пить горячий шоколад и, снимая с себя тяжелый плащ, скажешь со вздохом: "Конечно, это удивительное явление природы, такая мощь! И все же как хорошо, что нас там нет".
Но мы, в отличие от стороннего наблюдателя, оказались в самой высокой точке водопада. Словно решив посмеяться над нами, Тис-Ысат бросил под наш катамаран огромный валун, который застрял между пробковыми бревнами. Плот резко затормозил, нас кинуло вперед и все одновременно закричали от ужаса: перед нами расстилалась пропасть, в которую низвергались бушующие воды. Катамаран недолго оставался в покое, волны со всех сторон били со страшной силой, задняя часть плота поднялась, и мы кувырком понеслись навстречу своей гибели.
Странно, что я не потеряла сознания. Сердце ухало оттого, что я неслась с высоты вниз, но страха не было. Была какая-то эйфория, бездонное счастье переполняло меня, и я не думала о том, что могу вот сейчас напороться на острые камни.
Судьба оказалась ко мне милостивой: меня вынесло в спокойное место, недалеко от берега. Приложив все усилия, я поплыла к нему, и скоро взбиралась по скользким от ила камням.
Никого вокруг не было. Оказавшись одной, без припасов, в мокром платье, на пустынном берегу, я отчаялась. Меня стала бить сильная дрожь. Неужели только я спаслась в этом происшествии? А как же мои друзья? Что с ними? Я вглядывалась вдаль, пытаясь заметить хоть какое-то движение, или услышать крики о помощи, но только рев водопада был мне ответом.
Надо было что-то предпринять. Несмотря на то, что солнце стояло высоко, мне было холодно. Для начала надо было высушить платье. Увидев заросли кустов, я сняла с себя юбку, блузку, чулки и, подумав, нижнюю рубашку тоже. Одежду я распялила на кустах, подставив ее солнечным лучам, и тут почувствовала страшный голод. Положение мое становилось все хуже.
На берегу я заметила какие-то кусты с красными плодами на них и решила подойти поближе. Только я сорвала несколько ягод, как почувствовала некое шевеление. Оглянулась и тут ноги у меня подкосились: из зарослей вылезал крокодил. За ним еще два, поменьше. Я помертвела.
Страшные ящеры приближались, разевая на ходу пасти. Мне показалось даже, что они ухмыляются.
Забыв обо все на свете, я бросилась бежать, хлюпая в ботинках на босу ногу. Крокодилы поспевали за мной. Оказывается, они могли передвигаться быстро. Я бежала от берега, надеясь, что они отстанут, но боялась обернуться, и от этого бежала еще быстрее.
Внезапно под ноги попался камень. Я споткнулась и полетела вперед, ободрав коленки. На лету я перевернулась и увидела, что никакие крокодилы за мной не гонятся. Неужели привиделось? Нет, я не настолько повредилась умом.
Коленки болели. Плечи припекало яркое солнце. Из одежды на мне были надеты панталоны, разорванные в нескольких местах, полотняный лиф и ботинки. Остальное осталось на берегу, куда я не вернусь ни за какие коврижки.
И тут я совершило то, чего я не делала уже много лет: я принялась рыдать. Причем совершенно неожиданно. Как же я жалела себя: зачем я здесь, в этой далекой африканской стране? Почему не погибла вместе с остальными? Что я буду делать? Как выживу? Хотелось пить, но в реке крокодилы. Что я на себя надену? Я рыдала и слезам не была конца — они текли, разъедая лицо и щеки. Нос распух, а глаза ничего не видели. Я упала ничком на землю, мне не хотелось жить. Пусть меня сожрут крокодилы, пусть меня сожжет солнце, мне было все равно. Все погибли, и Малькамо тоже. Зачем мне жить?
Кто-то потряс меня за плечо. Я подняла голову и увидела двух эфиопов. Они стояли и переговаривались, глядя на меня. Один из них что-то спросил. Я не поняла. У них было совсем другое наречие.
— Амхари? — спросила я.
Он отрицательно покачал головой:
— Тиграи.
Если я на амхарском знала несколько слов, то этот язык мне был вовсе неизвестен.
Сделав руками движение, словно пью, я протянула руку и показала на калебасу, висящую на поясе у одного из них. Тот отцепил ее и дал мне. В калебасе оказалась речная вода с чуть тухловатым привкусом. Я с наслаждением выпила всю воду, до последнего глотка.
Второй эфиоп снял с себя верхнее покрывало и протянул мне. Я с наслаждением закуталась. Жизнь уже не казалась мне такой постылой.
До деревни мы шли около часа вдоль реки. Я пыталась на пальцах объяснить моим спасителям, что мои спутники пропали в водопаде, что их надо найти, вдруг они спаслись и не знают, куда попали и как выбраться, но эфиопы не понимали. Они размеренно шли по берегу, усеянному острыми камешками, и казалось, что их несут не ноги, а паровозные шатуны — так плавен был их ход. Я не поспевала за ними в мокрых ботинках, ступни болели от волдырей, но они не останавливались, словно не понимали, что можно затрудняться идти.
Наконец показались конусные крыши деревни. На последнем издыхании я села на камень около одного из домов и с наслаждением вытянула горевшие огнем ноги. Меня окружила стайка женщин и детей. Они рассматривали мои красные пятки и цокали языками. Одна эфиопка, постарше, принесла какую-то мутную жидкость в тыквенной чаше и вылила мне на ноги. Немного полегчало.
— Амхари? — опять спросила я, надеясь, что в деревне найдется кто-то понимающий хотя бы пару слов на этом языке.
Вперед вышла женщина. У нее были более тонкие черты лица, а цвет кожи светлее, чем у других жителей деревни.
— Амхари, — кивнула она, тыча себя в грудь. — Фитфит.
Я поняла, что ее так зовут.
— Полина, — я тоже показала на себя.
— По-ли-на… — повторила она, протягивая слоги. Первый контакт был налажен.
Я обрадовалась. Путая русские, французские слова с амхарскими, я рассказала ей, что я не одна, что со мной еще мужчины и одна женщина. "Мужчины?", — переспросила она. Я кивнула. Фитфит оставила меня и ушла.
Она вернулась с тремя стариками. Старики расположились напротив меня и принялись обмахиваться кисточками из выбеленного конского волоса. Фитфит горячо что-то им доказывала, время от времени показывая в мою сторону.
Наконец, один из стариков, с реденькой седой бородкой что-то спросил. Фитфит обернулась ко мне и на пальцах попросила показать, сколько человек пропало. Я показала восемь пальцев — семеро мужчин и одна женщина. Фитфит показала старикам семь пальцев. Они переглянулись, поднялись и ушли.
Вскоре около дюжины мужчин отправились в сторону реки. Я поняла, что мои усилия увенчались успехом — это была поисковая экспедиция.
У меня даже ноги перестали болеть, а может быть, это подействовала мутная жидкость, которую на меня вылили. Поэтому я решила осмотреть деревню.
С самого начала меня поразила одна особенность — везде были только женщины, не считая тех стариков, пришедших посмотреть на мня. Неужели та дюжина, отправившаяся на поиски катамарана, и есть мужское население деревни? Скорей всего, именно поэтому старики так заинтересовались моим сообщением.
Женщин я насчитала около восьмидесяти. Старухи смотрели за детьми, причем я не видела ни одного грудного младенца — обычно матери носят их, привязывая к спине. Молодые женщины, как одна, были с обезображенными губами, растянутыми посторонними предметами, или с воткнутыми в них короткими стрелами.
И все худые, со впалыми щеками, отвисшей грудью и тонкими руками, ребра, волнистые как стиральная доска. И то, что я видела, заставило меня проглотить слюну и не просить есть, так как я понимала, что в деревне голод.
Ко мне подошла Фитфит и я жестами попросила ее дать мне место поспать. Она отвела меня в одну из хижин, показала на циновку, куда я и свалилась от усталости и переутомления.
* * *
Проснулась я оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Я открыла глаза и увидела Аршинова.
— Николай Иванович, родненький! — закричала я, обняла его и принялась целовать в колючие щеки.
— Ну, полно, полно, дорогая моя, — он растроганно гладил меня по голове. — Если бы не вы, Аполлинария Лазаревна, тяжело бы нам пришлось.
— Расскажите, все ли спаслись?
— Все, не волнуйтесь. Все живы, здоровы, Груша только воды нахлебалась, да Автонома бревном по лбу приложило. А так все в порядке.
— Вас нашли жители деревни?
— Да, они сказали, что вы их послали на поиски.
— Я просто рассказала, что мои друзья должны быть где-то неподалеку, и их обязательно надо спасти.
Аршинов рассказал следующее: после того, как наш катамаран свалился с водопада Тис-Ысат, он раскололся пополам (именно тогда Автоном получил удар по голове). Меня отбросило в сторону, а все остальные одной кучей свалились в реку, которая унесла их далеко по течению. Аршинов не потерял присутствия духа, крикнул всем, чтобы они держались за ветви, и таким образом все, кроме меня, оказались на плаву.
Течение было столь сильно, что они не могли даже прибиться к берегу. Но с другой стороны, это оказалось к счастью: ведь то расстояние, что я прошла пешком до деревни, они проплыли по реке.
Их нашли эфиопы, посланные Фитфит по моей просьбе. Наша экспедиция нашла тихую заводь, все выплыли и расположились сушиться. Потом намеревались отправиться на мои поиски. Это сообщение меня особенно растрогало.
— Где они, я хочу всех видеть!
Выбежав из хижины, я бросилась навстречу друзьям. Со всеми обнялась, троекратно расцеловалась, а Автоном осенил меня крестным знамением и произнес:
— Исповемся тебе яко услышал мя еси и был еси мне во спасение![60]
Малькамо спокойно стоял в стороне и ждал, пока я обниму и перецелую всех. Я подошла к нему.
— Я так рад видеть тебя, — тихо сказал он и его ресницы задрожали.
— И я, — я даже не решилась обнять его.
— Тебе так идет шамма, — вдруг произнес он.
— Правда? — обрадовалась я. — Знаешь, как получилось, что я ее надела?
Созвав всех, я рассказала о своих приключениях: как за мной полз крокодил, как я бежала, бросив одежду, как меня спасли жители деревни. Меня внимательно слушали, переспрашивали, а Агриппина вскрикивала и испуганно крестилась.
Я закончила рассказ и спросила:
— Скажите, а у вас есть что-нибудь пожевать? Очень хочется.
— Ничего, — Аршинов развел руками. — Все утонуло.
— Я с трудом спас свой винчестер, — добавил Головнин. — только лишь потому, что я с ним не расстаюсь. Точно так же, как наш студент со своим фотографическим любимцем. Так что, может, удастся подстрелить парочку пеликанов. Правда, говорят, у них мясо жесткое и рыбой пахнет.
Я посмотрела на Нестерова. Он сиял, крепко держа в руках мокрую коробку с фотоаппаратом.
К нам подошли три старика, те самые, которые дали добро на спасательную экспедицию. Малькамо подошел к ним, поклонился и вступил в неспешную беседу. Аршинов ничем помочь не мог — он не знал языка тиграи. Говорили они долго. Когда, наконец, старики произвели вновь весь необходимый церемониал, теперь уже прощания и ушли, вид у Малькамо был самый что ни на есть потерянный.
— Я даже не знаю, как объяснить… — начал он.
— Ты сразу скажи, — перебил его Аршинов, — они нам есть дадут? А то неохота быть назойливыми и отбирать у них последнее.
— Они сказали, что дадут, но… — тут принц запнулся.
— Говори же, не тяни.
— Они сказали, что дадут нам поесть и примут, как дорогих гостей, но при одном условии… Нет, тут дамы, я не могу.
Аршинов строго посмотрел на меня, призывая оставить наше собрание, но я и бровью не повела. Аршинов вздохнул и попросил Малькамо продолжить.
Из слов юноши мы узнали, что попали в небольшое племя оромо. Оно живет здесь замкнуто уже много веков. Сначала людей было много, сейчас численность племени около трех сотен человек, причем три четверти составляют женщины. Мальчики рождаются слабыми и недееспособными, умирают чаще. Многие женщины годами не могут забеременеть. Поэтому в племени есть такой обычай: как только сюда забредает чужеземец, то жители устраивают праздник — едят, пьют и веселятся у костров. Чужеземец может выбирать одну или нескольких женщин, которые ему понравятся, а остальные женщины выбирают мужчин племени, причем сразу несколько за ночь. Чем больше мужчин полюбят одну женщину, тем выше ее шанс зачать ребенка. Поэтому старейшины племени обратились к нам с просьбой оплодотворить как можно больше женщин, а они нас за это накормят и дадут еды с собой, несмотря на то, что у них самих ее маловато.