— Не стоит, Лев Платонович, я уверена, что это всего лишь досадное недоразумение.
— Храбрая вы, но не теряйте голову.
И он ушел, волоча за собой позвякивающий чем-то железным мешок — видно, приобрел нечто в Александрии для своих фотографических нужд.
Повернувшись к Аршинову, я сказала:
— Николай Иванович, загляните после обеда ко мне, есть разговор.
Я решила открыть ему тайну пергамента. Все же не с руки мне одной, без помощника…
* * *
На палубе беспрестанно стучали молотки и ухали топоры — это переселенцы готовили плоты для перевозки на берег грузов и скота. Три дня, оставшиеся до берегов Абиссинии, мы с Аршиновым провели в разговорах о рубинах царицы Савской. Было понятно, что без них построить колонию будет трудновато. Ведь разрешение на нее дал негус Иоанн, которого так не любил нынешний негус Менелик Второй. Аршинов вполне может, как руководитель колонии оспаривать действия Менелика, мотивируя тем, что Иоанн был законным царем, а вот Менелик — не очень. Конечно, у ныне действующего негуса на стороне власть и армия, но как бы ни была Абиссиния далека от мировой цивилизации, за ней пристально наблюдают, и конфликт с великой Российской империей ей совсем не нужен.
Мы прошли мыс с расположенным на нем портом Ассаб, находящимся в руках итальянцев. Впереди на горизонте показались живописные острова. Корабль вошел в Ассабский залив — конечную цель нашего путешествия.
Неожиданно раздался пушечный выстрел. Наш корабль замедлил ход и лег в дрейф. Все поспешили наверх.
Милях в трех с севера к нам поспешала итальянская канонерка. Три ее мощных орудия были направлены на "Северную Пальмиру". Все это выглядело обыкновенным пиратством, но от этого легче не становилось.
— Что это за флажки на мачте? — спросила я первого помощника.
— Сигнал, чтобы мы застопорили движение, мадам.
— Зачем? Почему мы должны их слушаться? — возмутилась я.
— Г-жа Авилова, с военным кораблем не спорят. Особенно если это пассажирский пароход.
— Но почему именно итальянцы так себя ведут? Что им тут делать?
— О, мадам, они считают себя полными хозяевами здешних краев. Помните, мы проходили Суэцким каналом?
— Да, очень живописные места.
— С открытием Суэцкого канала в 1869 г. побережье Красного моря стало очень привлекательным для европейцев. Поэтому итальянцы и сосредоточили внимание на Абиссинии, захватив в 1872 г. порт Ассаб, а в 1885 г. — Массауа.
— Как же это?
— А что эта бедная страна могла поделать? Я вам больше скажу: итальянцы обманули эфиопов, вот поэтому они и хозяйничают тут.
— Вот макаронники, якорь им в глотку, меньше, чем на кабельтов подошли! — ругнулся было боцман, но, увидев меня, отошел от греха подальше.
Мужики держали в руках топоры, бабы тихо выли, закусив платки.
— Сейчас досмотровую группу вышлют, — произнес Рощин, ни к кому не обращаясь.
— Да кто они такие?! Не имеют права! Корабль его императорского величества! — Порфирий Григорьевич волновался так, что у него запотело пенсне.
— По праву сильного, милостивый государь! — остановил его Аршинов. — Вы впервые направляетесь к негусу, а я там уже был, и скажу я вам, что итальянцы не зря тут крутятся — у них свой интерес имеется. А негус попустительствует.
Чиновник надулся и повернулся в другую сторону.
Тем временем канонерка подошла к нам почти вплотную, и легла в дрейф. С подветренного борта оттуда спустили шлюпку с досмотровой группой во главе с офицером.
— Сколько их там, я не вижу! — обратилась я к Рощину.
— Дюжина матросов, унтер и вахтенный офицер, Аполлинария Лазаревна, — четко ответил мне старший помощник.
Группа по трапу поднялась на "Северную Пальмиру". Наш капитан стоял, заложив руки за спину, и ожидал, пока офицер обратится к нему.
Офицер что-то сказал по-итальянски.
— Я не понимаю вас, лейтенант, — ответил Иван Александрович. —
Потрудитесь отвечать по-французски — это международный язык.
Офицер заговорил на неплохом французском:
— Лейтенант Буччини. Обязан произвести досмотр судна.
— По какому праву?
— По личному распоряжению его величества Менелика Второго. Каждое судно, заходящее в территориальные воды Абиссинии, должно быть осмотрено на предмет обнаружения военного снаряжения и боеприпасов.
— У нас мирное судно с мирным грузом.
— Какова цель вашего захода сюда?
В разговор вмешался Аршинов. На своем ужасном французском он заявил:
— У меня есть бумага, подписанная лично негусом Иоанном Шестым, о разрешении на постройку колонии на берегу Абиссинии.
— Сейчас правит негус Менелик Второй, — парировал офицер.
— Когда Иоанн подписывал бумагу, он об этом не догадывался.
— Вы должны получить разрешение на колонию от ныне действующего негуса.
— Как же мы получим разрешение, если вы не даете нам сойти на берег?
— Покажите бумагу, — потребовал офицер.
— Только из моих рук, — ответил Аршинов, держа документ перед носом у лейтенанта. Стоящие неподалеку переселенцы с топорами зашевелились.
— Но тут написано по-амхарски.
— Вот перевод на французский от парижского нотариуса, мэтра Роше. Можете взять копию и показать своему начальству.
Офицер взял копию, бегло ее пробежал, щелкнул каблуками и заявил:
— Я не буду производить досмотр. Бумага будет передана капитану. Честь имею!
Он козырнул, крикнул команде по-итальянски, и досмотровая группа покинула "Северную Пальмиру".
— Уф! Слава тебе, Господи! — перекрестился Вохряков. — Нам еще не хватало международного скандала!
А Головнин громко засмеялся, хлопнул Аршинова по плечу и гаркнул:
— Молодец, Николай Иванович! Так их, макаронников! Как ты им нос-то утер, как есть молодец! Уважаю!
— Да уж, чем больше бумаг, тем чище задница. Ох, простите, Аполлинария Лазаревна, это я от радости не сдержался.
— А уж как я рад! — добавил Лев Платонович. — У меня под койкой целый арсенал. Неохота было терять.
Боцман засвистел в свисток:
— А ну всем работать! Давай, ребятушки, поднажмем, солнце высоко уже.
Канонерка отчалила и пропала с глаз.
* * *
Глава четвертая
Баб-эль-Мандебский пролив. Разгрузка. Эфиопские дети. Инджера — эфиопский хлеб. Ямато алака — полиция негуса. Экспедиция в столицу. Проводы. Беспокойство Нестерова. Наказ Агонафера. Путешествие по пустыне Донакиль. Дебре-Берхан. Сообщение глашатаев. Круглая церковь. Ересь Евтихия.
С той поры авторитет Аршинова, и так высокий, вырос в глазах поселенцев неимоверно. Как же, у Николая Ивановича есть «гумага», от которой сбежали эти чернявые. Значит, и все остальное будет в порядке.
И топоры с молотками звучали с особой энергией, когда мимо проходил Аршинов.
С каждым днем становилось все жарче. Средиземное море осталось давно позади, мы спускались на юг по Красному морю, вдоль берегов Африки. И вот на горизонте показался Баб-эль-Мандебский пролив, а за ним Французский берег Сомали[16] и Аденский залив. Вода была столь прозрачна, что я видела коралловые рифы разных цветов, уходящие вниз на десятки аршин.
— Суровое место этот пролив впереди, — сказал мне подошедший Головнин. — Говорят, тут на дне похоронено несколько тысяч кораблей. Ах, сколько кладов!
— Да разве ж так можно, Лев Платонович? — возразила я. — Вам только выгода везде и мерещится.
— А чем плохо? Тем, кто под водой, клады уже не нужны. А мне не помешают.
Наконец, настала та минута, когда отдали якорь, и все было готово к разгрузке. Пароходные грузовые стрелы спустили на воду плашкоут,[17] на него погрузили бочки и ящики, и тихим ходом, ведомое шлюпкой с гребцами, оно двинулось к берегу.
Потом на воду спустили плоты, а на них начали грузить коров и свиней. От непрестанного визга у меня заложило уши, но я не обращала на это внимания, а помогала людям вылезать из трюма и устраиваться для дальнейшей высадки на берег.
Канонерка появилась снова. Но не подходила, а кружила вдалеке, наблюдая за высадкой.
Поселенцы, вылезая, жмурились от солнца, младенцы вопили, люди пытались докричаться друг до друга, были даже стычки отчаянных голов. Их разнимали матросы.
Плашкоут ходил туда-сюда, пока не забрал последний груз.
— Вот и настало время прощаться, — ко мне подошел Сергей Викторович. — Вы несказанно скрасили наше путешествие, дорогая Аполлинария Лазаревна.
— Дайте, я вас обниму по-отечески, — сочным басом сказал капитан Мадервакс. — А может, с нами, в обратный путь? Вы свое дело сделали, людей помогли довезти, чего вам в этих краях искать?
— Не могу, Иван Александрович, я слово дала побывать в тех местах, где мой муж, географ Авилов, странствовал.
— Ну, храни вас бог! — он перекрести меня, и поцеловал. — Ступайте. Уже все на берегу. Последнюю шлюпку собираем.
Захватив саквояж, на дне которого покоился пергамент Фасиля Агонафера, я спустилась в шлюпку и отправилась навстречу ждавшим меня приключениям.
* * *
Аршинов уже вовсю командовал на берегу: под его руководством натягивали палатки, разбирали грузы. Неподалеку варили кашу в большом котле.
Ко мне подошел Нестеров и попросил помочь. После тяжелого перехода многие маялись животами, сыпями и чесоткой, особенно дети. Их надо было отпаивать козьим молоком, касторкой и мазать болтушкой на мелу и мяте, чтобы немного приглушить чесотку.
Вокруг нашего лагеря стали появляться маленькие вертлявые эфиопские дети. Сначала они глядели из-за ограды, потом осмелели и стали подходить поближе. Поселенцы их привечали и дарили сухарь или горсть каши.
Вскоре от эфиопских детей вышла прямая польза. Они, как сухая губка, впитывали русские слова и через неделю могли вести с нами простые беседы: как тебя зовут, где ты живешь, а что это такое? Очень помогал Аршинов, переводя в затруднительных случаях, но его часто было не дозваться.
Стали появляться взрослые. Высохшие старики в белых тюрбанах сидели на окраине поселения и обмахивались кисточкой из конского волоса. Если бы не эти движения, их можно было бы принять за статуи из эбенового дерева.
А потом появились женщины. Они принесли инджеру — ноздрястые горькие лепешки, выпеченные не из муки, а из семян какого-то растения с названием тэфф. К этому хлебу полагался ват — жгучий соус, от которого горело во рту. Нестеров, попробовав хлеб, сказал, что семена, скорее, семейства резедовых. Женщины тоже были одеты в белое с узорной каймой по подолу. Их движения, плавные, как воды равнинной реки, завораживали молодых поселенцев. Они предлагали эфиопкам орехи и пытались заигрывать. Те отворачивались.
Постепенно жизнь под ярким африканским солнцем входила в нормальное русло. Заработала машина для лепки кирпичей, подростки пасли скот, женщины готовили, мужчины распахивали пустоши и несли охрану. Умельцы-мастеровые построили кузницу и оружейную мастерскую, крестьяне разбили огороды.
Конечно, картина не была идиллической — возникали ссоры и распри, но Аршинов каким-то образом мог улаживать конфликты так, что они больше не возникали.
Пергамент старого монаха волновал меня все меньше, так как в веренице повседневных дел как-то забылась стародавняя история с рубинами царицы Савской.
А однажды возле нашего поселения появились вооруженные темнокожие люди. Поселенцы бросили работу и поспешили встретить их наготове.
На каурых низкорослых лошадках в седлах со странными стременами только для большого пальца сидели воины в белых балахонах. На головах у троих я приметила шапочки с пером какой-то экзотической птицы. Остальные отличались всклокоченными прическами, похожими на львиную гриву. Воины были вооружены копьями и щитами.
— Кто это? — спросила я удачно подвернувшегося рядом Али.
— Это ямато алака,[18] а вон там два яамса алака,[19] - быстро ответил он и убежал.
Его ответ мне мало чем помог, поэтому я принялась искать глазами Аршинова. Тот уже подошел к абиссинцу с самым большим пером на шапке. Командир спешился, и они прошли в палатку Аршинова. Перед входом в палатку Николай Иванович махнул всем рукой, мол, нечего тут стоять, возвращайтесь к работе, и люди нехотя разошлись, бурно обсуждая визит абиссинцев.
Я отправилась помогать Нестерову, и когда Аршинов позвал меня, я не удивилась.
— Кто это был? — спросила я, войдя в его палатку.
— Туземная полиция, Полина. Плохи наши дела.
— Что случилось?
— То, чего и следовало ожидать. Менелик прислал их передать, что наше поселение незаконно, что мы должны все свернуть и в течение месяца освободить берег. Никакие мои доводы и бумага Иоанна не помогла. Менелик не хочет даже слышать об Иоанне.
— И что теперь?
— Надо собрать небольшую экспедицию и отправиться к Менелику. Ах, как это все не вовремя! Стройка и сев в разгаре, за всем нужен глаз да глаз, а мне придется уехать.
— Я поеду с вами, Николай Иванович!
— Может, не стоит, Полина? Дорога трудная, мало ли что произойдет в пути?
— Нет, я с вами, тем более что у меня пергамент, а я вам его просто так не отдам, — я хитро улыбнулась.
— Хорошо, уговорили. Соберем около десяти человек и поедем.
— Не много?
— Мало, Аполлинария Лазаревна, очень мало! Охранять надо, мало ли какие дервиши нападут по дороге. Да еще местные обычаи надо уважать. Если я заявлюсь туда без сопровождения хотя бы трех вооруженных людей, со мной никто разговаривать не станет, за недостойного бедняка посчитают.
Лагерь тем временем полнился слухами. Выгонят или нет, нападут или разрешат остаться? И не каннибалы ли местные жители?
Около моей палатки стояла, потупившись, Агриппина Маслоедова и теребила бахрому платка.
— Что тебе, Агриппина? — спросила я. — Случилось что?
— Барыня, очень прошу, возьмите меня с собой.
— Куда?
— Вы же с Николаем Иванычем к царю собрались. Вот и возьмите меня. Я в дороге вам прислуживать буду, а то трудно вам будет. А я наученная, у купчихи Зарубиной служила в горничных.
— Откуда ты знаешь, Агриппина, что мы едем к царю?
— Да кто ж этого не знает? — удивилась она. — В поселении только об этом и говорят. Возьмите меня, барыня, я вам пригожусь. Ведь сил нет тут оставаться. Братец с женой совсем заели: это не так, то не этак.
Она почувствовала, что наговорила лишнего, и испуганно замолчала.
— Хорошо, я поговорю с господином Аршиновым. Ступай!
Аршинов сначала воспротивился, но потом, подумав, сказал:
— Ладно, стряпухой будет. Не могу я их инджеру есть — живот не принимает.
Кроме Агриппины Маслоедовой, в экспедицию вошли:
Порфирий Григорьевич Вохряков — чиновник. Он должен был подготовить все необходимое к приезду в будущем году государственной делегации. Об этом давно шли разговоры и, наконец, министерство иностранных дел воспользовалось оказией, и послала Вохрякова на нашем корабле. Г-н Гирс[20] — весьма экономный служитель отечества.
Уже упомянутый Арсений Нестеров. Он очень уговаривал Аршинова взять его с собой, так как намеревался по дороге собрать образцы флоры для будущей диссертации, а также испытать свой новый фотографический аппарат.
Прохор и Григорий Толубеевы, сыновья Авдея Петровича, печника, были званы Аршиновым в охрану. Точно так же, как и Георгий Сапаров, православный осетин. Их Аршинов передал под начало Головнина, на которого и была возложена задача обеспечить безопасность экспедиции.
Десятым за нами увязался монах Автоном. Ему надо было в монастырь в городе Лалибеле. Так как монах был рослым и от ружья не отказывался, то Аршинов позволил ему присоединиться к нам при условии, что тот пойдет в Лалибелу в "Бетэ Мирьям"[21] только после того, как мы предстанем перед негусом. Лиц духовного звания полезно показывать царям.