Жизнь (не) вполне спокойная - Иоанна Хмелевская 13 стр.


С другой стороны, не уверена, что какая-нибудь очередная дама Батория не устраивала ему скандал из-за меня. В одном я уверена, что даже под страхом смертной казни мы не согласились бы завести интрижку, так друг другу осточертели! По окончании работы лютая ненависть постепенно сошла на нет, и мы остались друзьями.

Войтек же стоял на своих беспочвенных обвинениях до конца, его не прошибал ни один аргумент. Он упорно бубнил свое и отстал лишь тогда, когда сценарий ушел на утверждение, а рабочие посиделки в «Гранд-отеле» прекратились.

Гурце мне удалось закончить в срок. Проект опирался на добротную технологическую документацию, был старательно, хотя и скупо, выполнен, но комиссия по оценке инвестиционных проектов не утвердила его по одной простой причине: первоначальная смета составляла девять миллионов, а мы вышли как-то на двадцать.

Разыгрался грандиозный скандал. Затем Витек совершил страшную ошибку, и мастерская начала разваливаться на глазах. Ошибка эта заключалась в том, что Витек в конце года выплатил всем премию, и премия эта была весьма существенна.

Премировать было за что! Не одна я возвращалась домой под утро, все работали день и ночь. Размер наших премий вызвал зависть то ли в министерстве, то ли в объединении, и на нас натравили контрольные комиссии, которые несправедливо и необоснованно принялись задним числом урезать нам расценки. Результат оказался ошеломляющим: банкротство государственного предприятия.

Наш коллектив предложил отработать эти воображаемые убытки в течение четырех лет, отказываясь от премий, на одних голых зарплатах, однако согласия на это не получили: бесспорное доказательство того, что нас просто решили добить. И добили: архитектурно-проектная мастерская прекратила свое существование.

Служащие мастерской разлетелись по всему миру. Алиция уехала в Данию, когда моя вторая книга появилась в продаже. А до того появился на экранах и фильм «Лекарство от любви», оба события случились почти одновременно. Я организовала торжественную раздачу авторских экземпляров героям опуса, разослав следующее приглашение:

Уважаемый (ая) гражданин (ка)…

Приглашаю вас на торжественную раздачу авторских экземпляров великолепного произведения госпожи Иоанны Хмелевской под названием «Подозреваются все»… (Число, время).

Учитывая, что торжественное мероприятие носит чисто интеллектуальный характер с учетом задержки выплаты авторского гонорара, пол-литра в кармане не помешает.

Вечерний костюм приветствуется.

Место проведения торжественного мероприятия: апартаменты по известному адресу на четвертом этаже без лифта.

Явка с тяжелыми и острыми предметами, а также быстродействующими ядами категорически воспрещается.

Учитывая вышеизложенное, все принесли с собой самые разные вещи. Стефан явился с монтировкой, Витек с ножкой от стула, Каспер с булыжником, выдранным из мостовой у моего дома, Весек приволок мощный сук, обвитый лентой с надписью «Безотказное лекарство от любви». Не помню, что еще там было, но каждый имел при себе какое-нибудь орудие преступления.

Кроме того, они откололи номер с телеграммами. Каждые две-три минуты приходил посыльный и приносил по одной-две телеграммы. Настоящие, прямо с почты, с наклеенными полосками текста, некоторые на поздравительных декоративных бланках. Например:

Уважаемая товарищ Хмелевская выдала на гора две книжки и секреты всех знакомых тчк наилучшие пожелания связи перевыполнением сталинских норм тчк приветствуем наших рядах тчк союз писателей тчк

Или:

Выражаем глубокую обиду зпт что коллега отказала нам в доверии зпт так долго скрывая тайне столь интересные факты тчк профсоюз архитектурной мастерской тчк

И множество других. За каждую телеграмму посыльный получал два злотых.

Я перевелась в горпроект «Столица» на улице Крулевской, там и подружилась с Эвой и Тадеушем, которые от случая к случаю попадаются в нескольких моих книгах. В первый раз в «Колодцах предков».

В новой мастерской на меня свалили всякую чепуху, о которой не стоит и упоминать.

Я уже работала в «Столице», когда Войтек получил талон на машину «Шкода-1000 МВ».

Многие годы я ломала голову над отношением Войтека ко мне и только теперь сообразила, что он должен был меня тихо ненавидеть. Ни один мужчина не простит того, что я сделала. А дело было так.

Мы поехали за машиной, и тут оказалось, что водительские права он получил почти десять лет назад и с тех пор за руль не садился. А я как раз рулила замечательно, не только ездила за детьми, но и с Янкой мы поехали на машине в летний лагерь к Кшиштофу. Автомобиль я брала напрокат в «Мотосбыте» и за рулем чувствовала себя уверенно.

— Поезжай! — велел мне Войтек в автомагазине.

Что ж, господня воля. Я села и поехала. Погода и дорога оказались кошмарные — разъезженные сугробы, конец февраля… Страха я не чувствовала, на права я сдавала точно в такую же погоду. Меня даже удивило отсутствие особых препятствий, хотя что тут скрывать, я все-таки нервничала: новая машина, дорожная обстановка паршивая… Видимо, водила тачку я всё же неплохо, потому как домой мы доехали без особых происшествий.

Но на следующее утро, около дома моей матери я и допустила тот самый досадный промах. Стараясь сделать как лучше, я, подойдя к новенькой машине, велела Войтеку:

— Садись и рули! Необходимо набить руку, других способов хорошо научиться водить нет.

Первое, что сделал Войтек, — въехал в сугроб и не мог оттуда выбраться, выводить машину пришлось мне. Ну?.. Вот вам и пожалуйста! Какой мужчина стерпит такой конфуз?

Люцина заболела, и не просто какой-нибудь банальной простудой, она подхватила уникальное расстройство, а именно — функциональное расстройство ушного лабиринта. В общем, по ровному ходить она еще кое-как могла, но вот спуск и подъем по лестнице отпадали. И как раз в это время умерла бабушка.

Когда бабушку положили в больницу, она из нее сбежала, мотивируя свой побег тем, что там травят пациентов насмерть, желая освободить койко-места. Потом она болела дома. Как-то раз, когда ее забирала «скорая», бабуля потребовала захватить вместе с ней и фикус для меня, так как мой дом находился по дороге. Бездушные врачи в дополнительной услуге отказали, и, выполняя бабушкину волю, я должна была переть огромный горшок к себе сама. Фикус долго напоминал о бабуле, а истребили его мои дети, не помню каким образом, но явно по глупости.

На бабушкиных похоронах Войтек вел себя достойно, бережно вел Люцину под ручку по ступеням костела вверх и вниз, следя, чтобы она не упала, и, несмотря на жару, надел черный костюм.

Вскоре, расстроенная семейными горестями, Тереса прислала Люцине приглашение в Канаду. Люцина, уже не шатаясь на каждом шагу, отплыла на «Батории», вследствие чего все дальнейшие семейные безобразия перенеслись на тот берег Атлантики.

Для начала Люцина исчезла. Тереса и Тадеуш поехали встречать ее в Монреаль, пересмотрели всех пассажиров «Батория», собственной сестры не обнаружили и впали в ужас и отчаяние. Начались поиски. В списке пассажиров она значилась, по дороге никто не утонул, а в Канаду не прибыла — и привет! Куда, господи помилуй, она могла подеваться?

Искали ее до полного изнеможения, допытывались у всех, не видал ли кто ее, наконец, в полном отчаянии вернулись в Гамильтон. И тут обнаружилось, что Люцина сидит на скамеечке у соседей в садике!

Она объяснила происшедшее так: кто-то из Монреаля ехал в Гамильтон, и с этим неизвестно кем Люцина смылась столь художественно, что родная сестра ее не заметила.

Тереса окаменела от ужаса, видя весело щебечущую Люцину в чужом садике. Она уже успела привыкнуть, что необъявленный визит — страшная бестактность, а новые знакомства завязываются после солидной подготовки и с церемониями. Люцина же спокойно вперлась к чужим людям, компрометируя родню. Не помню, что еще она там вытворяла, но Тереса свое письмо в Варшаву окропила горючими слезами. Люцина же вернулась домой, поздоровев и помолодев до неузнаваемости.

Легко догадаться, что под боком у Войтека я получала кучу сведений о разных преступлениях, следственных действиях, трудных расследованиях и тому подобных бесценных для меня сообщений.

Среди прочего я заинтересовалась делом об изнасиловании, якобы совершенном в Плоцке, весьма меня возмутившим. В Плоцке оно и слушалось, Войтек выступал обвинителем, и поссорились мы тогда отчаянно. Я утверждала, что если это изнасилование, то я — королева Изабелла Испанская.

Обвиняемый ранее участвовал в ограблении банка, однако инкриминировать ему удалось лишь нелегальное владение оружием. Отсидел он всего полгода, вышел на свободу, но прошлого ему не забыли. Когда в отделение примчалась барышня с заявлением об изнасиловании, плоцкая милиция страшно возбудилась и, недолго думая, отправила гада за решетку.

Дай нам боже только таких насильников! Худенький белобрысик среднего роста, приятной наружности, причем прославившийся как первейший казанова города Плоцка.

Заседание суда было закрытым, но у меня, естественно, имелся особый пропуск. Я поспорила с Войтеком, что парня оправдают. Чтобы выиграть спор, Войтек пошел на подлог, я самолично застукала его, когда он под лестницей в здании суда подучал потерпевшую, как вести себя на судебном заседании, в каком месте зарыдать и так далее. Он повлиял на выбор судьи — нашли самого глупого во всем воеводстве.

Весь этот судебный фарс я превратила в сценарий для телевидения, сгодился бы он и для радио, только вот энтузиазма никто не проявил. Только через много лет я написала на этом материале роман «Девица с выкрутасами».

Обвиняемому впаяли полгода — столько, сколько он отсидел до суда. Так что пари Войтек выиграл.

Во избежание недоразумений сообщаю: в принципе я всегда на стороне женщин, которые, как правило, расплачиваются за амурные приключения своим здоровьем, психическим или физическим. Но в некоторых случаях я все же допускаю невиновность несправедливо обвиненных мужчин — у баб тоже порой возникают такие сатанинские идеи…

А в целом на вышеприведенном примере я всячески порицаю судопроизводство как таковое, об уголовном же кодексе выскажусь в самом конце.

В проектной мастерской на меня вдруг свалился вопрос о парковке под Дворцом культуры. Мы с Эвой провели инвентаризацию подвалов и подземелий. По результатам работы у нас получилось, что парковку можно построить, после чего собралась комиссия по утверждению инвестиционных проектов в составе девяти умственно неполноценных хрычей. Недолго думая, они решили, что парковка не нужна под тем предлогом, что машины в центр лучше не пускать, а если уж прорвутся, то нечего им под Дворцом культуры парковаться. Я готова голову дать на отсечение — ни один из этих дряхлых маразматиков в жизни не сидел за рулем.

К счастью, в это время я уехала и не понеслась в очередной раз разбираться, как разъяренная фурия, с этим вопросом.

Ситуация в моем собственном доме складывалась кошмарная и невыносимая. Войтек вел себя скандально, одновременно упрямо заявляя о своих великих чувствах ко мне. Может, они у него и были, но настолько необъяснимые, что я просто чумела от них. У меня не было ни времени, ни желания вести постоянную партизанскую войну, которую он и не думал бросать. Я даже надумала с ним расстаться, если не навсегда, то, во всяком случае, на время. Хорошим вариантом мне представлялась работа в провинции, но по ходу размышлений пришло в голову отправиться в более привлекательное место, например, в Париж, Монреаль, Копенгаген…

Париж накрылся медным тазом раньше из-за Ирены и неприязни Соланж. Монреаль тоже отпадал почти сразу — подвела Тереса. Оставался только Копенгаген.

Я написала Алиции отчаянное письмо, умоляя прислать приглашение, и она его выслала мгновенно. Возможно, Алиция спасла мне жизнь, а уж личную свободу несомненно, так как я уже была готова прикончить Войтека во что бы то ни стало. Убила бы, конечно, в состоянии аффекта, но за решеткой отсидеть пришлось бы изрядно. О детях я не беспокоилась — Ежи исполнилось шестнадцать, парень был абсолютно самостоятельный, а Роберт остался бы под опекой семьи.

Уехала я на две недели, имея на тот момент на двадцать две тысячи злотых долгов, а на ногах — последние туфли, у которых каблук еле-еле держался. В последнем письме я попросила Алицию принести на вокзал какую-нибудь обувку — вдруг каблук не выдержит, и я окажусь босиком. Носили мы один размер. Деньги за книги и фильм у меня уже кончились, а в дальнейшем творчестве Войтек мешал мне всеми силами…

— Не желаю видеть у тебя на лице такую счастливую мину! — заявлял он, когда я вправляла чистый лист в пишущую машинку. — Со мной ты вечно хмурая и недовольная. Вот возьму и испорчу тебе настроение!

И портил.

Алиция про обувь, естественно, забыла, но мой каблук чудом выдержал. Опоздала она на вокзал всего на пять минут, и из-за моего багажа мы поехали на Sanct Annae Plads, то есть на площадь Святой Анны, на такси. К моему удивлению, оказалось, что мне предстоит жить в прачечной у семьи фон Розен, на пятом этаже без лифта, с уборной на первом этаже.

А теперь прошу перечитать «Крокодила из страны Шарлотты», потому что в копенгагенской части книги там только чистая правда. Прачечная состояла из трех помещений, двух поменьше по одну сторону лестничной клетки и одного побольше — по другую. В тех, что поменьше, мы и жили, там у нас были кухня и раковина. Помещение побольше мы могли использовать как нам заблагорассудится, например, в качестве ванной: зарешеченные стоки в полу позволяли беззаботно плескаться, поливая всё кругом.

Сразу же нарисовался Мартин, студент архитектурного института. Ему удалось приехать в Данию на заработки, и он сидел в этой стране уже пару недель. Я была взрослее Мартина на десять лет, Алиция — еще старше. Она тоже дала ему пристанище.

Они от души надрались фирменной польской водкой, которую я привезла. В распитии спиртных напитков я участия не принимала, ибо свалилась, полумертвая от усталости, к тому же у меня разболелась печень.

На следующий день я злорадствовала: они терзались похмельем, а я нет.

При случае хочу сразу рассказать, что когда Мартин прочитал мой новый роман «Крокодил из Шарлотты», он впал в панику и категорически потребовал изменить имя Мартин на любое другое ради его маменьки. Мамуся, находясь в Польше, не имела права знать, что сынок творил в Копенгагене. Пришлось это учесть и автозаменой по всему тексту менять имя Мартин на Михал. А мамуля все равно догадалась, о ком речь, так что проблема разрешилась, и я могу открыто объявить: в романе никакой не Михал, а именно Мартин.

Прошло несколько дней, и я отправилась с визитом в архитектурную мастерскую, где работала Алиция. Она в это время вела непринужденную беседу с каким-то неизвестным мне типом. На каком языке они общались, не знаю, думаю, на смеси немецкого с английским. Алиция лучше знала немецкий, датчанин — английский, а я вклинилась в разговор с помощью польского словаря иностранных слов, и мне было наплевать, что обо мне подумают.

Вскоре тип поинтересовался, не хочу ли я поработать в Дании, я в ответ мило улыбнулась — конечно, с удовольствием! Тут он мне и заявляет: можно начать прямо сейчас, но не в мастерской Алиции, а у профессора Суэнсона.

Так я попала прямо в рай, на Гаммель-странд, сорок четыре.

Первые минуты моей работы переполнили меня чистой радостью и стали ничем не омраченным триумфом. Мне сразу вручили чертежи частей проекта и предложили рабочее место, о котором в Польше нельзя было и мечтать. Вращающееся кресло на колесиках, идеально прозрачную кальку, всевозможные машинки для затачивания карандашей и прочие предметы роскоши.

Одного мне недоставало — роликов. Датчане работали с рейсшинами. Ролики у меня были, но я не помню, привезла их с собой или мне прислали позднее.

Назад Дальше