Я твердо решила, что потрачу на отпуск столько, сколько заработала бы за два дня, и буду этим хвастаться всю свою жизнь.
К этой поездке мне кое-что подкинули также конь по кличке Хермод и провидение, которое, разъяренное моим кретинизмом, заставило меня играть на скачках расчетливо. Мне выплатили мой выигрыш — ровно тысячу.
Эту тысячу крон я беззаботно промотала в сицилийском городе Таормина.
Ничтожная стоимость моей путевки проявилась в том, что поселиться мне предстояло в «Минерве», самой дешевой гостинице. Я изумилась: гостиница стояла на горе, сам вид из окна стоил всех денег мира! Я стояла на балкончике, любовалась окрестностями, а глаза лезли на лоб: неужто это не сон?
После общения с местными жителями пришлось признать: макаронники клеят женщин всех подряд, без разбору, в этом я убедилась с первых шагов. Даже причину отгадала. Им плевать, кто я: восемнадцатилетняя мисс мира или старушка в инвалидной коляске, важно только одно: я туристка. Путешествия влетают в копеечку, следовательно, у туристов есть деньги. Роман с туристкой должен приносить финансовую выгоду.
Местные жиголо даже особенно не нахальничали — если в течение получаса женщина не реагировала на заигрывания, они не настаивали и оставляли жертву в покое.
Один все-таки прицепился как репей. Твердил, что влюбился в меня без памяти, потерял голову, лез ко мне, как дикарь, предлагая тысячу развлечений, обещал показать Таормину by night, обещал прогулку по морю и черт знает что еще. Я отбивалась, как могла, ухажер явно был не в моем вкусе — низенький, пузатый, напыщенный, весь заросший рыжим пухом. Он же гнул свое и дошел до такого чувственного безумия, что заявил: если я соглашусь пойти с ним в кабак, платить мне не придется.
На следующий день история повторилась. Он опять настаивал на свидании, увеличивая прелести нашей встречи: объявил, что финансирует все развлечения. Такое признание далось ему с трудом, он давился словами, как сырой картошкой, но вел осаду настойчиво и не ждал поражения.
Я же не оценила оказанной чести. Дело было на пляже — только там у него был шанс меня застать. Я сидела в шезлонге, он пристроился рядом, на моем полотенце. Услышав мой очередной отказ, нахал с презрением заявил:
— Non abbiate temperamento in Polonia.
Ax ты такой-сякой!.. Тут меня пробрало до печенок. Сидит рыжая сволочь на моем полотенце и кроет меня, я ж тебе, пся крев, покажу temperamento in Polonia!..
Я вскочила с шезлонга, какое там вскочила — вылетела как ракета! Топая ногами, я заорала на всех известных мне языках ругательства, какие только пришли в голову. Закончила презрительным воплем: «А ну брысь, сопляк!!!» Мой крик был слышен, наверное, и в Африке.
На пляже во время этого спектакля воцарилась кладбищенская тишина, все рожи повернулись в нашу сторону, а мой воздыхатель наконец-то обиделся. Сообщил, что я non gentila, и удалился.
Обиделся он даже не на оскорбления, скандал, возможно, ему понравился. Но дебош был публичный, и вся Таормина узнала, что он не пользуется у туристок успехом.
В довершение к воплям я швырялась направо и налево любимым польским словом, которое не цитирую,[7] сознаюсь, итальянцы могли понять это слово по-другому. Возможно, их заинтересовало, о чем таком кривом шла речь, в любом случае это не походило на ласковые нежности.
Успех я имела колоссальный, с патриотическим уклоном. Полпляжа примчалось ко мне с сияющими улыбками, отдыхающие трясли мне руку и восклицали с огромным восторгом:
— Temperamento polonico — temperamento siciliano!
Вот это и называется: защитить честь родины!
Там же, в Таормине, в гостинице «Минерва», я окончательно открыла в себе жуткий недостаток: вредный, угнетающий и непреодолимый. Выяснилось, что я не способна ничего украсть. Кошмар! Я вовсе не шучу, до сих пор не могу себе простить. В гостинице были пепельницы дивной красоты, и мне страстно и неудержимо хотелось спереть хотя бы одну из них. Препятствий не было, гостиница после завтрака пустела, вокруг ни души, а я торчала у столика, на котором высилась пирамида вожделенной добычи, я могла в них копаться, как в грушах на прилавке, внутри аж все стонало. Я знала, что пепельницы дешевые, думала — стибрю одну и оставлю большие чаевые. И фигушки: руку парализовало, стояла как столб возле пепельниц минут двадцать. Сбежала я все же без трофеев, тяжко удрученная собственной бездарностью и досадой на родную семью за идиотское воспитание.
А вообще-то отпуск в Таормине мне пошел на пользу.
В зеркало я посмотрелась, только вернувшись в Данию, потому что лампочки в гостинице «Минерва» светили очень скупо. И обалдела от своего отражения: я помолодела лет на десять и волшебно похорошела. Ну и как же после этого мне не любить Сицилию?
Алиция решилась выйти замуж за Торкиля и остаться в Дании навсегда. С замужеством, кажется, возникли проблемы. Хотя я не уверена, с заключением брака или с повторным выездом? Меня при этом не было, я торчала в Копенгагене, а все безобразия творились в Польше.
Во время своего первого пребывания в Дании я приступила к роману «Крокодил из страны Шарлотты» и тут же прикончила Алицию, чтобы написать о рысаках из Шарлоттенлунд. Естественно, мне потребовалось множество всевозможных сведений.
Вид преступления напрашивался сам, наркомания расцветала, а тогда никому еще не приходило в голову везти наркотики с востока через Польшу, так что, боюсь, я выдумала это первая. Тем не менее как с самими наркотиками, так и с внешней торговлей у меня было мало общего, мне требовалась консультация специалистов.
В первую очередь я пристала к полиции и добралась до господина инспектора Йерсиля, который занимался наркотиками, к тому же он говорил по-французски. Французский в устах датчанина не похож ни на один человеческий язык, поэтому я сразу внесла рационализаторское предложение: я буду рассказывать, а он только оценит, имеют ли какой-нибудь здравый смысл мои выдумки и можно ли так написать или, напротив, все мои фантазии — абсолютная чушь.
Господин Йерсиль охотно согласился, думаю, по той простой причине, что всякий полицейский предпочитает больше слушать, нежели говорить. Простыми словами я описала ему комбинацию с контрабандой в консервных банках, метод отправки товара и распространение его на бегах. Господин Йерсиль выслушал внимательно и спокойно, после чего осведомился:
— Откуда вы это всё знаете?
Вот холера, он меня как-то не так понял, подумала я. И начала сначала, объяснила, что я пишу детективный роман и такой вот получился у меня плод воображения.
— Да, я понимаю, — сказал господин Йерсиль. — Но вы-то откуда про это знаете?
После долгих многочисленных языковых фортелей и кульбитов я поняла, что самым обыкновенным образом и по чистой случайности попала в десятку. Придуманные мной ситуации имели место в жизни. Подозрение, будто я в этом участвую, а теперь доношу на подельников, мне удалось рассеять, от господина Йерсиля я получила информацию во всех отношениях полезную, к тому же он оказался совершенно очаровательным человеком, ибо писал мне письма, начинавшиеся с обращения «Chere Mademoiselle».
Вдохновленная успехом в полиции, я набросилась на нашу Палату внешней торговли. Я потребовала от Иоанны-Аниты (знакомой польки, много лет живущей в Дании. Ее на самом деле зовут Иоанна, в некоторых моих книжках я вывела ее под именем Аниты, что вполне понятно: Иоанна — это я), чтобы она предоставила мне самого умного и договорилась о встрече. Иоанна-Анита с радостным возбуждением всё отлично устроила.
— Слушай, я тебе нашла в самом деле наиумнейшего, — сообщила она по телефону.
Я отправилась на встречу с представительным упитанным господином, представилась, мы уселись за круглый столик, и я начала без предисловий:
— Проше пана, дело в том, что я бы хотела контрабандой переправлять в Данию наркотики, лучше всего в продовольствии — ветчина в банках или еще что-нибудь в таком роде. Но я не знаю, как это все делается, с чего начать.
Побледневший господин отодвинулся от меня вместе с креслом.
— Но, проше пани… Это запрещено!
— Естественно, — согласилась я. — Поэтому это такое прибыльное дельце.
Тип отодвинулся еще дальше, бросив испуганный взгляд на телефон. Будь мы в Польше, он уже звонил бы в милицию, а в Дании он, видимо, не знал, куда звонить, а номер телефона господина Йерсиля дали как раз мне, а не ему.
Я спохватилась, что ляпнула что-то не то, и объяснила: об этих преступлениях я пишу книгу, а не совершаю их. Товарищ заявил, что он занимается промышленными товарами, а в продовольствии не ориентируется, к тому же у него мало времени. Выпрыгнул из кресла и удрал.
На следующий день он позвонил Иоанне-Аните с жуткими претензиями: она, мол, присылает к нему каких-то провокаторш. Он решительно отказывается иметь со мной дело, не желает иметь ничего общего, и так далее. Наиумнейший работник нашей Палаты внешней торговли!.. Неудивительно, что с этой торговлей мы вечно имеем навар от яиц да на грош пятаков…
Сразу же продолжу тему. Вскоре после возвращения в Польшу, всё еще находясь в процессе написания «Крокодила», в свое любимое рабочее время, в половине второго ночи, я позвонила в Главное управление милиции и попросила соединить меня с дежурным офицером, причем не абы с каким, а экспертом по контрабанде. Меня, вот удивительно, соединили без проблем!
— Проше пана, — начала я опять без всяких вступлений, — я хотела бы провезти контрабандой через границу труп и надеюсь, что вы мне в этом поможете.
Мы с ним беседовали довольно долго, он дал мне кучу просто бесценных советов и сведений. Лишь в конце разговора я призналась, что пишу книгу.
— Так об этом, уважаемая пани, я с самого начала догадался, — сообщил с откровенной веселостью дежурный офицер.
Ну и что вы на это скажете? Там официальный представитель страны, а здесь обычный милиционер. Так кого же из них мне любить? И кто при этом выглядит полным идиотом?
Наконец настал момент моего возвращения в Польшу. Жила я в Дании уже год и три месяца, ностальгия помаленьку стала меня покусывать. До сих пор ощущение счастья моего одинокого пребывания на чужбине казалось мне райским блаженством. А вот теперь уже захотелось быть к родным поближе, хорошо бы на недельку-другую, но я знала: приеду и останусь надолго.
Правда, я предусмотрительно получила для себя полную возможность снова приехать в Данию на работу.
За второй машиной я опять отправилась в Гамбург. Я снова встретилась с тем дивным парнем, который мне помог в прошлый раз, после чего решилась взять «Опель-капитан» в отличном состоянии. Мне оформили все бумаги, печень на сей раз помалкивала.
Из Рёдбю я отправилась в Копенгаген в кильватере автобуса дальнего следования, так как уже стемнело и опустился туман. Шофер в автобусе врубил противотуманные фары и пёр на скорости сто двадцать пять километров в час, обгоняя всё живое на дороге. Вперившись в его задние габаритные огни, я тоже обгоняла всех, прилипнув к автобусу, как под гипнозом. Если бы ему вздумалось рвануть по болоту, я поехала бы за ним. Очнулась я от транса, когда автобус припарковался на незнакомой окраине Копенгагена, и я поняла, что не ведаю, куда меня занесло.
Полночь, в городе ни души. После долгих блужданий по незнакомым улицам я вдруг издалека увидела одинокого прохожего. Я подъехала и опустила стекло.
— Где центр?! — нервно крикнула я, позабыв про всякую вежливость.
Прохожему хватило ума просто показать пальцем нужное направление. Я рванула в ту сторону и вскоре стала узнавать район. Я добралась-таки до дому. Но на собственных ошибках ничему не научилась: я многократно забывала карту.
Не уверена, вернулась бы я в Польшу в запланированные сроки или нет, если бы не наступающее Рождество. Чистый идиотизм и убытки, ведь паспорт и визу мне продлили до марта, и в мастерской работы хватало, я могла бы подкопить денег. Так нет же, тут у меня мозги отказали, сердце звало домой.
Вместе со мной собрался ехать Томек, тоже архитектор, молодой парень. В подарок от друзей он получил глобус объемом без малого кубический метр, пластмассовый, с подсветкой изнутри, очень красивый. Над этим глобусом Томек просто трясся, боялся, как бы его в дороге не повредили, поэтому он искал безопасный вид транспорта. «Опель» большой, позади места и на два глобуса хватит. Томек решился ехать со мной от полного отчаяния.
Не будь глобуса, он не поехал бы со мной ни за какие коврижки, у него бзик на почве автомобилей — боится ездить. Совсем недавно его отец, возвращаясь на машине из Швейцарии как раз на Рождество, разбился в Альпах, с тех пор Томек не переносил этот вид транспорта.
Времени у меня оставалось мало, уже двадцать второе декабря, Сочельник послезавтра. Паром из Гесера отходил в девять утра, я выехала в половине седьмого, впереди сто сорок семь километров пути.
Было совсем темно, морозно, падал мелкий сухой снежок. Естественно, об антифризе для стекол я забыла, лобовое стекло заиндевело, не успела оглянуться, как инеем затянуло последний маленький чистый кусочек. Единственное, что я могла разглядеть перед собой, — искристые звездочки фар встречных машин, я же нацеливала «Опель» так, чтобы встречные звездочки оставались подальше слева. Вторая глупость с моей стороны: я опять забыла взять дорожный атлас.
В Варнемюнде все еще было светло. Рядом я увидела соотечественника, он ехал на «Фольксвагене»-горбунке.
— Вы, пани, на Колбасково? — приветливо осведомился он. — Будьте внимательны, за Ростоком — каток. Сами видите, как мне досталось…
И в самом деле, капот у него был всмятку. Я поблагодарила за предупреждение и закручинилась: ведь «Опель» я везла на продажу, и любая царапина снизила бы цену по меньшей мере на десять тысяч злотых. Таких убытков я не могла себе позволить.
От Ростока, внемля совету, я ехала осторожно, дай господь бог здоровья тому человеку да и его потомкам за предупреждение. Гололед начался внезапно, просто тонкая черточка пересекала шоссе. Не знай я о нем заранее, влетела бы на лед со скоростью сто километров, и дальше мы уже пошли бы пешком, если бы вообще смогли самостоятельно передвигаться.
Господи боже, такого мне еще в жизни не приходилось переживать. Сто пятьдесят километров чистого льда. Я ехала почти пять часов. В Пренцлау перестала не только отличать шоссе от тротуара, но и себя от «Опеля».
Мы остановились и решили пообедать, хотя по времени, скорее, поужинать.
Подкрепившись, мы двинулись дальше. Гололедица кончилась, зато, когда я выехала на берлинскую автостраду, в полную силу забушевала снежная вьюга. Выезд был запутанный, извилистый и сложный, я засомневалась, туда ли еду. До самой надписи «Государственная граница» я так и не была уверена, куда двигаюсь — в Польшу или в глубь ГДР.
На таможенном пункте меня ждали Войтек и Ежи. Не то чтобы они так соскучились, просто боялись, что придется сразу платить пошлину. Войтек на всякий случай приехал с деньгами, а мой сын сопровождал его для собственного развлечения.
До Варшавы мы добрались в полдень. Я провела за рулем без перерыва двадцать девять часов, доехала благополучно, ни царапинки. И дала себе торжественную клятву, что еще неделю не сяду за руль. Но в тот же день меня отправили в Грохов, под Варшаву, за карпом к Рождеству.
Тоска по родине и обожаемым родным очень быстро у меня прошла…
Кажется, весь год пребывания дома между первой поездкой в Данию и второй был заполнен событиями исключительно личными, но до сумасшествия разнообразными. Очередности не упомню, лучше в памяти сохранился их смысл. Прежде всего, в моей квартире печи заменили наконец электрическим отоплением, это еще до моего приезда устроили. Отпала проблема угля.
Я отдала в печать «Крокодила из страны Шарлотты», цензура сказала свое веское слово, пришлось переработать весь текст. В первой версии телефонную прослушку у Алиции установила некая таинственная сила, конечно, имелись в виду наши органы, что, по-видимому, читалось между строк. Цензура энергично запротестовала: такого просто не может быть, у нас в стране телефоны не прослушиваются, выбросить прослушку! А на ней строился весь замысел, никак нельзя ее выбросить, пришлось написать, что это преступная банда такое устроила, что, естественно, выглядело довольно глупо. Вторая проблема возникла с Мартином. Как уже говорилось выше, он потребовал изменить ему имя: в конце концов я всем угодила, и книга пошла в печать.