В общем, дошел он до двери с номером 15. Металлической, оклеенной дерматином. Рядом было еще три почти таких же.
Звонок Леха нажал не без робости.
На первое посвистывание звонка-«соловушки» никто не отозвался. Леха прислушался, нажал еще раз. Что-то ворохнулось где-то в глубине квартиры, а потом послышалось шарканье шлепанцев.
— Кто там? — спросил сонный голос. Женский.
— Простите, это Митрохиных квартира? Леха постарался говорить посолиднее. Так, как с начальником цеха разговаривал.
— Да, Митрохиных, — ответила женщина. Темный глазок на двери осветился, а потом тут же затемнился — видно, хозяйка, или кто там, подсматривала. Леха не знал, как он выглядит со стороны, но догадывался, что не очень прилично. Он, правда, помылся, побрился и подстригся у Нинки, но одежка была грязновата.
Посмотрев немного в глазок, женщина открыла дверь. Леха даже подумал, что увидит у нее за спиной каких-нибудь мордоворотов типа Котла. Уж слишком быстро открыла, не стала спрашивать, зачем да почему. Но никого, кроме нее, в прихожей по крайней мере, не было.
Коровин решил, что это какая-нибудь прислуга. В сером халатике, коротко стриженная, белобрысая с рыжинкой, в очках на маленьком вздернутом носу с конопушками. Небольшого росточка, полненькая, но не толстая. Лет тридцати, наверно.
Только после того, как Леха вошел и сказал. «Здрассьте!» — женщина спросила:
— А вы кто?
— Я? Я Коровин Алексей. Вы банкиру Митрохину кто будете?
— Сейчас можно считать — никто. А раньше была женой.
— Вот как… — пробормотал Леха. — Вас как, не Галина зовут? Вы не Галина Юрьевна?
— Именно так, я Галина Юрьевна. А в чем дело?
— Да вот, ответил Леха, достав простреленные корочки с вырванным листком. — В лесу нашел Тут ваш адрес.
Женщина посмотрела на листок, повертела в руках корочки.
Это от… пули? — спросила она, осторожно прикоснувшись пальцем к дырке, пробитой в обложке. — Значит, правда?
— Что? — не понял Леха.
— Что его убили?
Спокойно так сказала, без волнения и страха в голосе. Так, осведомилась, будто о совсем чужом. Но и без радости. Конечно, разведенки чаще всего своих мужей бывших терпеть не могут и называют исключительно матерными словами. Во всяком случае, бывшая Лехина жена его только так и поливала.
И уж, наверно, если б узнала, что Леха по какой-то причине отдал концы, то злорадствовала бы вовсю, а эта — ни то ни се.
— Я только по телевизору услышал, что он пропал, — пояснил Леха. — А паспорт мы с другом в лесу нашли. За грибами ходили. Потом вечером телевизор смотрим — а там говорят: «Банкир Митрохин пропал. Позвоните по такому-то телефону, если кто чего знает».
Ну да, я знаю… — произнесла Галина. — Вознаграждение обещали. Так что вы не по адресу. Вам надо было по телефону звонить. Я вам, к сожалению, никакого вознаграждения выдать не могу. У меня только-только до зарплаты дожить, да и то не знаю, дадут ли в этот раз.
— Понятно, — кивнул Леха, — дело знакомое.
А вы кем работаете?
— Учительницей. А вы, наверно, колхозник.
— Нет, — сказал Коровин, — я инженером работал, на машиностроительном. Но вот уж два года как на вольных хлебах.
Вообще-то надо было уходить. Все равно ничего хорошего тут не дождешься. И разговаривать не о чем. Опять же, зачем в этом городе засиживаться? Тем более что тут всякие Бароны и Мослы бегают… И Котел где-нибудь в морге лежит.
А денег Леха уже заработал достаточно. Лишь бы только живым доехать.
Но тут банкирша-учительница предложила.
— Чаю хотите? Мне скоро на работу, все равно чего-то перекусить надо. Вы ж, наверно, очень рано встали… Сейчас пять часов утра. Все равно не усну. Не откажетесь чаю попить?
Леха как-то неожиданно для себя сказал.
— Не откажусь.
Сняв ботинки, Леха прошел на кухню. Хозяйка зажгла конфорку, поставила чайник, вытащила из холодильника вареную колбасу — бывшую 2-20, масло, а потом поставила на стол хлеб и сахар.
— Извините, больше нет ничего…
— Да что вы, — пробормотал Леха, — какие там извинения! Это уж вы меня извините, что приперся в такую рань. Напугал наверно, да и известие принес невеселое.
— Да, невеселое, — сказала Галина, нарезая хлеб, — но не совсем неожиданное. Я знала, что так и будет. Задолго до того, как сообщили, что он исчез. Он сам себе эту судьбу выбрал.
— Как это?
— А когда в банкиры записался, тогда и выбрал. Я, правда, это позже поняла.
— Странно, — заметил Коровин, — я-то, когда сюда шел, беспокоился, как вам этот листок показать… Вроде бы просто картонка с бумажками, а вот… Все-таки, ведь я только паспорт и нашел. А мертвого его не видел, врать не буду. Может, и жив, как думаете? Может, только ранен, а?
— Нет. Думаю, что нет. Хотя, если хотите знать, мне все равно, что с ним.
— Как это? — удивился Леха.
— Да так. С тех пор как мы разошлись, он для меня не существует. Понимаете? Вообще не существует.
— Разлюбили? — спросил Коровин. — Вы извините, я так, попросту спрашиваю…
В это время закипел чайник, и Митрохина, заливая кипяток в заварку, задержалась с ответом. Леха думал, что она и вовсе отвечать не станет или скажет что-нибудь типа: «Это не ваше дело». Но Галина сказала спокойно:
— Это сложная история. У нас вряд ли вообще была любовь. Так, что-то непонятное. Немного увлечения, немного расчета, немного страсти.
— А детишки? — поинтересовался Леха.
— Что детишки?
— Ну, все-таки двое у вас. Можно бы только из-за них и жить…
— Знаете, если откровенно, то мы их завели по чистой случайности. Обоих. Поленились предохраняться.
— А сейчас-то как, когда развелись?
— Он их себе забрал. Вы сами никогда не разводились?
— Разводился, — кивнул Леха, — я и сейчас разведенный.
— А нам, представьте себе, даже разводиться было лень. Так и не собрались за год с лишним.
— Понятно… — произнес Леха, хотя ни хрена не понял. Его-то баба в свое время последних денег не пожалела, лишь бы штамп из паспорта поскорее убрать. Даже алиментов с него не запросила. Тем более что хрен эти алименты получишь, с неработающего…
Галина налила чай, сделала несколько бутербродов с колбасой и сказала:
— Ну, давайте кушать…
Леха степенно откусил кусочек бутерброда, хлебнул чайку, а затем спросил:
— Тут вот какое дело. Я бы вообще в город не поехал, если б не дружок мой, Сева Буркин. Он вчера утром сюда уехал и телефон с собой взял, который по телику передавали. А я этот телефон не помню. Только знаю, что на 34 начинается.
— Наверно, 34-56-70? — предположила Галина.
— Во-во! Как я уловил, это не ваш, раз вы вознаграждения не даете. Значит, к вам он, Севка, зайти не мог. А вы сами-то знаете, чей это телефон?
— Знаю. Это телефон загородного дома. Там Митрохин жил последнее время. Он эту квартиру мне оставил, но прописан по-прежнему тут. Наверно, это Оля вознаграждение обещала.
— Это кто, сестра?
— Нет, она теперь ему вроде жены, хотя они и не расписаны.
— Так это она его у вас отбила? — простодушно спросил Леха.
— Не совсем так… — нахмурилась Митрохина.
Леха в душу лезть не собирался. Само собой, он и не ожидал, что эта самая Галина будет перед каким-то незнакомым мужиком всю свою душу выворачивать. Наверно, она тоже этого делать не собиралась, но отчего-то следующий Лехин вопрос повлек за собой целую кучу откровений.
— А все-таки, за что ж его убить могли? — спросил он.
— Богатого человека, Алексей, всегда есть за что убить. Конечно, могла быть и случайность. Например, ехал-ехал, напали, вытащили из машины вместе с телохранителями и шофером, а потом убили, потому что решили, что у него в «дипломате» миллион долларов лежит. Но думаю, что все не так было. Не случайно. У него, конечно, было много врагов, но меня больше всего его друзья беспокоили. Если вы знаете, Митрохин еще в 1991 году создал в области лесную биржу, торговавшую пиломатериалами, накрутил за год капитал и учредил банк, который уже в 1993 году сделался самым крупным в области. Тогда же Митрохин рискнул самостоятельно выдвинуть свою кандидатуру на выборы в Госдуму, хотя ему этого не советовали делать, так как у администрации на этот одномандатный округ был предусмотрен свой человек. В результате жульничества и подтасовок при подсчетах голосов Митрохин не прошел, но после этого на его банк одна за другой посыпались проверки, начиная от пожарной инспекции и кончая налоговой полицией. Позже ему намекнули, что если он не станет послушнее и не перестанет «вкручивать фишки» областному начальству, то его ждут и более крупные неприятности. А послушность надо доказывать тем, что по первому требованию администрации предоставлять ей суммы, необходимые для разных поднимающих престиж мероприятий. Почти одновременно на Митрохина «наехала» какая-то преступная группа, потребовавшая «за спокойствие» довольно крупную сумму. Митрохин обратился в милицию, там ему пообещали помощь, но один из сотрудников «по доброте душевной» намекнул, что надеяться на эту помощь не стоит. Этот чин предложил банкиру обратиться к частной охранной фирме «Гладиатор». Митрохин так и поступил. Президент «Гладиатора» Аркадий Антонов согласился обеспечить охрану банка и его сотрудников по минимальным расценкам, но при двух условиях: Антонов становится членом правления и первым вице-председателем, а банк учреждает благотворительный фонд помощи частным охранникам и детективам под председательством того же Антонова.
— А этот Антонов, он кто? — спросил Леха. — Из милиции?
— Да, раньше работал там, но потом уволился. Хотя, скажу вам откровенно, ему гораздо больше подошло бы в тюрьме сидеть, чем порядок охранять. Я как-то слышала, что у него немало темных делишек на душе. Кстати, от Митрохина. Потому что тогда, после того как условия Антонова пришлось принять, Сережа впервые за все время нашей жизни напился как свинья, плакал и говорил: «Галочка, я душу дьяволу продал!»
— Ни фига себе! — покачал головой Коровин.
— Конечно, это у него быстро прошло. Он даже как-то поувереннее, понахальнее стал держаться. Само собой, что Антонов постоянно к нам захаживал. И сюда, и на дачу. Ту самую, где телефон 34-56-70. Там площадь в семь раз больше этой, трехкомнатной. 370 миллионов рублей стоила. А построили меньше чем за год. До знакомства с Антоновым только фундамент заложили, и то казалось, что денег уже нет, а тут — раз-раз! — и в два счета… Я вообще-то до этого активно помогала мужу во всех делах, хотя, конечно, многого не понимала. Поэтому у меня было много знакомых среди городских бизнесменов, журналистов и особенно — среди их жен. Сами знаете: о чем мужики помалкивают, о том бабы шушукаются. Ну, через них мне и удалось выяснить, что «Гладиатор» — контора не просто очень сомнительная, а скорее всего мафиозная. Я, когда об этом узнала, стала усердно отговаривать Митрохина от этого соглашения. И он уже почти был согласен… Но тут… — Галина аж передернулась, до того ей было неприятно вспоминать этот эпизод своей жизни. — Мне подстроили большую пакость.
— Это какую же? — спросил Леха.
— Мне неожиданно позвонила школьная подруга, которую я уже много лет не видела — она в Москве живет, — и пригласила на некий девичник. Мол, съедемся без мужиков, потреплемся, вспомним молодость, всем кости перемоем… Сережа ничего против не имел. Я поехала. И вначале там точно не было никаких мужчин, только мои одноклассницы. Конечно, мы там немножко выпили, но я лично — всего лишь один стакан легкого вина. Светка, у которой мы гуляли, клянется и божится, что не знает, от чего я полностью потеряла всякий самоконтроль и память. Утром проснулась с больной головой, будто ведро выпила. Митрохин в это время ездил на какие-то переговоры, я уж позабыла куда. Приехал домой только через пару дней. Но сразу после этого на рабочем столе Митрохина появились видеокассета и большой пакет с четкими фотографиями, на которых я… в общем, была в таком виде, что хоть сразу вешайся.
Леха попробовал себе представить, что же там было снято, но воображение у него было слабое.
— А вы ему ничего не объяснили? Или не получилось?
— Митрохин попросту ничего и слушать не стал. Было, как говорится, бурное объяснение. Прямо как в какой-нибудь «Просто Марии» или «Дикой Розе». Я была в таком состоянии, что хуже некуда. Он мне столько гадостей наговорил, причем в присутствии детей, догадался Никитке и Мишке показать видеозапись, да еще и отворачиваться не велел… В общем, я пыталась повеситься. Не удалось, выходили, отправили в психбольницу, пробыла там пару месяцев. За это время Митрохина успела очаровать некая молодая красавица. Ольга Петровна. Детей Митрохин у своей неверной и к тому же психованной жены забрал, увез их в загородный дом, их от меня сторожат, между прочим.
— Так это что, Ольга устроила? — предположил Леха.
— Нет. Эго было бы слишком просто. Ольга просто красивая дура, блондинка с длиннющими ногами, проститутка, хотя и молодая, но с большим стажем. На шесть лет моложе меня, бойкая, наглая. А из Митрохина вила веревки. Я, хоть и выпала вроде бы из «приличного общества», но некоторые знакомства остались. В общем, это работа, как мне кажется, все того же Антонова. Ольга — его «приводной ремень» к Митрохину. Думаю, что Антонов какую-то авантюру затеял. И может быть, Митрохин стал лишним — вот и убрали.
— И что, ничего сделать нельзя? — спросил Леха. — В прокуратуру или еще куда пойти?
— Нет. Доказательств у меня нет, а потом, кто ж будет слушать женщину, которая на учете в психдиспансере состоит? Мне только детей жалко. Но я уже успокоилась. Знаете, есть такой способ преодолевать боль: представлять, будто она где-то вне тебя и мысленно отдалять ее от себя куда-то… Да, мне было страшно, что его убьют, но теперь я, как видите, очень спокойна. Я уже один раз умирала. И это не так ужасно, как мы думаем.
— Я вот еще что спросить хотел, Галина Юрьевна, — осторожно вымолвил Коровин, — тут, в корочках этих, какая-то схемка лежит. Вы ее не видали?
И, взяв с кухонного стола обложку от паспорта, вынул и развернул сложенный вчетверо листок.
Митрохина посмотрела на схемку:
— Почерк Сережкин, но что тут изображено — понятия не имею.
— Зато я имею. Это тут наш лес нарисован, просеки, овраг. То есть те самые места, где мы с Севкой паспорт нашли. Чего-то он там искал. А вчера утром туда приезжали на машине несколько парней, я их только по кличкам слышал: Котел, Мосел и Лопата…
— Да? — удивилась Галина. — И что же они там делали?
— Искали паспорт. И показалось, будто вот этот чертежик им был нужен…
— Ну, что это за парни, я знаю. Котлов Юрий, Мосолов Валентин, Лопатин Игорь — это все сотрудники «Гладиатора». Котлов — нечто вроде «старшего телохранителя», приставленного Антоновым к Сергею. Мосолов — шофер-телохранитель, а Лопатин — он помоложе — нечто вроде практиканта.
Галина допила свою чашку, посмотрела на часы и сказала:
— Вы знаете, я, пожалуй, пойду переоденусь, а то мне уже скоро на работу идти. А вы пока посидите, если не торопитесь. Мне надо будет еще кое-что у вас спросить.
Она ушла, а Леха остался допивать чай. Минут через десяток Митрохина вернулась, одетая в темнозеленый двубортный костюм и черные туфли. Училка, и, видно, строгая. Интересно, как это ей со справкой из психдиспансера разрешают детей учить? Или уж теперь никто вообще на эту работу не идет?
— Ну, еще минут пять есть, — сообщила она. — Я у вас хотела спросить: вы, когда там, в лесу были, ничего не слышали? Никаких имен, подробностей?
Леха стал припоминать. Для начала — мысленно.
И тут позвонили в дверь. То есть опять «соловушка» засвиристел. Вроде и нежно, но как-то тревожно.
— Сегодня день ранних визитов, — улыбнулась Галина. — Еще кому-то не спится… Посидите здесь, пожалуйста, это, наверно, соседка пришла. Она алкоголичка, ей с утра иногда похмелиться надо. Заходит «на стаканчик» стрельнуть.
Она пошла открывать, прикрыв за собой стеклянную дверь кухни, затянутую зеленой тканью.
— Кто? — спросила Галина.
— Свои, — ответил глуховатый низкий голос. У Лехи сердце ушло в пятки: очень уж голос походил на Мосла.
— Что вам, Валентин?
— Если можно, не через дверь, Галина Юрьевна.
— Ну ладно…
Щелкнул замок. Послышались тяжелые шаги двух пар ног.
— Здравствуйте! — вежливо произнес еще один голос. Лопата! Леха выдернул из кармана пистолет и поставил горизонтально флажок предохранителя. Ну, мать честная, лишь бы сюда не сунулись!
Сунуться они не сунулись, но в это время в прихожей произошла какая-то возня, задребезжала мебель и придушенно вскрикнула Галина. Это что ж такое? Грабят, что ли?
— Не бей, дуролом! — прошипел Мосел. — Петлю давай! На шею!
Леха понял: сейчас еще чего-то сможет, после — не выйдет. Он толкнул левой рукой кухонную дверь, выскочил с пистолетом. Мосел, обхватив Митрохину поперек тела и прижав ей руки, держал ее, нагнув к полу, а Лопата, немного бледный — должно быть, еще не привык к такой работенке, — пытался надеть Галине на голову петлю из бельевой веревки. Он-то первый и заорал:
— Сзади! — Да так громко, что Леха с перепугу нажал на крючок. Как грохнет! Коровин сам от собственного выстрела шатнулся к кухонной двери и за малым ее спиной не выдавил. А вот Мосла пуля ударила прямо в башку. И брызги полетели прямо в рожу Лопате, который шарахнулся в сторону, бросив свою петлю и испуганно взвизгнув. Он даже руки, кажется, пытался поднять, потому что Лехе послышалось что-то вроде: «Не надо, начальник!» Но опять как-то само собой нажалось и грохнуло. Лопату снесло на пол, он схватился за живот и заорал дурным голосом, так, что у Лехи аж волосы дыбом встали и мурашки забегали по спине. Чтоб этого воя не слышать, он готов был бежать куда угодно. Но не босым же? Вон они, ботиночки! Леха от волнения сперва правой ногой в левый полез, потом левой в правый…