— Не обращай на меня внимания, лупись сколько влезет! — великодушно разрешил Андрей.
— Да нет, я просто…
Бедняга, как же ему хреново! Такой потрясающий мужик буквально пропадает из-за любви к не слишком достойной его бабе…
— Мороженого хочешь? — спросил он вдруг.
— Венька не разрешает.
— И ты слушаешься?
— А вдруг я охрипну?
— Ну как угодно.
На асфальте у какой-то лавчонки сидел молодой парень без ноги. Просил милостыню. Я тут же полезла в кошелек. Андрей тоже сунул руку в карман. Одновременно мы ссыпали в картонку сколько-то шекелей.
— Ларка никогда не подает, — заметил он.
Я это уже знала. На Дизенгофф около магазина пожилая женщина играла на виолончели. У меня сжалось сердце, и я подала ей монетку в пять шекелей, за что Лариса меня отругала.
— А я не могу, — ответила я.
— Я тоже, но, наверное, у нас было другое детство, — словно оправдываясь за Ларису, произнес Андрей.
— У нее было трудное детство?
— Да. Отец их с матерью бросил, они очень нуждались…
Но в таком случае она должна была бы сочувствовать людям, попавшим в беду, подумала я, но ничего говорить не стала. В Москве я тоже не всем подряд подаю, уж слишком много развелось профессионалов.
— А вот и шук Кармель! — объявил Андрей. — А вон там то, что нам надо. С ума сойти, теперь тут тоже охрана…
Действительно, улица была перегорожена, и, чтобы на нее попасть, надо открыть сумочку. А Андрея охранник даже прозвонил аппаратиком, как в аэропорту. На столиках был выложен товар. В основном сувениры и украшения. Глаза сразу разбежались.
— Мы ищем что-то определенное? — деловито осведомился Андрей.
Я объяснила ему, что мне нужно.
— Тогда ты смотри направо, а я налево.
Мысль была вполне рациональная, тем более что солнце сегодня палило нещадно.
— Броня, вот, по-моему, то, что надо! — окликнул меня Андрей.
«Штучки» и впрямь были красивые. Выбор, правда, невеликий, но все-таки. Продавщица говорила по-русски.
— Обратите внимание, дамочка, это можно носить как поясок и как бусы, а можно несколько раз свернуть — и получится оригинальный браслет. А вот это просто на голову…
— Красиво, — заметил Андрей.
Я предпочла многофункциональную «штучку». А Андрей купил ту, что на голову.
— Ларисе? — спросила я.
— Думаешь, ей понравится? По-моему, очень изящно.
— Бесспорно. — Мой ответ касался только изящества. Вряд ли Ларисе понравится такая штучка. А впрочем, кто ее знает… Мне почему-то было неприятно, что Андрей это купил.
— Есть еще какие-то задачи? — поинтересовался он.
— Посмотреть хочу.
Я купила еще две очаровательные пепельницы с птичками, но, уже купив, испугалась, что не довезу, уж очень хрупкими они выглядели. Солнце шпарило вовсю.
— Слушай, — не выдержал Андрей, — ты броди сколько хочешь, а я посижу тут в кафе. Надоест, присоединяйся.
Он купил русскую газету и уселся в кафе под тентом.
Я почувствовала облегчение, но через пять минут мне вдруг все надоело. И я повернула обратно.
Андрей сидел ко мне спиной. На бежевой рубашке между лопатками проступил пот, что неудивительно в здешнем климате. Но меня как будто ударили под дых. Даже больно стало и дыхание перехватило. Мне неудержимо захотелось подойти тихонько, обнять его сзади, прижаться к нему, поцеловать в шею, ощутить его запах…
Но я справилась с собой. Венька был прав — он не для меня. Это здесь он таскается за мной, а в Москве я могу никогда больше с ним не встретиться. И он таскается со мной не из-за меня, а из-за Ларочки, которая наставляет ему рога почти в открытую. Их пару вполне можно назвать "Дуэт «Рожки да ножки». Эта мысль меня позабавила и успокоила. Надо будет вечером поделиться с Венькой этой остротой, очень недурной по-моему.
— Привет!
— Ненадолго тебя хватило! — улыбнулся он. — Ну хочешь чего-нибудь?
Перед ним стояли чашка кофе, вода со льдом и пепельница полная окурков.
— Я бы соку выпила.
Мне подали свежевыжатый апельсиновый сок.
— Ты с таким удовольствием пьешь, смотреть приятно, — почему-то с грустью сказал он. — Я раньше тоже любил…
— А теперь что?
— Понимаешь, мы с Ларкой в прошлом году вырвались на недельку на Тенерифе и после обеда в симпатичном ресторанчике решили выпить сок.
— И что?
— Нам подали два громадных бокала — в каждом никак не меньше литра. Сок был потрясающий. Я свой выдул, а Ларка не смогла. И я сдуру еще допил ее сок. Мне потом так плохо было… Понос, рвота… С тех пор на дух не переношу.
— Жадность фраера сгубила?
— Именно! Слушай, у меня тут мелькнула одна мысль…
— Внимаю!
— Что, если нам взять напрокат машину?
Один раз он это уже предлагал.
— Зачем?
— Покататься по окрестностям. Кое-что посмотреть, интересно же все-таки. В Иерусалим, к примеру, смотаться, а? Как ты на это смотришь?
— Ну я не знаю.., а кого еще пригласим?
— Только вдвоем!
Я струсила.
— Нет, Андрей. Если бы мы с самого утра, тогда другое дело, а так… А вдруг мы попадем в пробку, опоздаем, да и вообще…
— Ну как угодно! — холодно ответил он. Мы еще посидели и пошли обратно, но уже по набережной. С моря дул ветерок, и идти было приятно.
— Ты купалась сегодня?
— Нет еще. Сейчас в гостинице переоденусь и побегу.
— Только не вздумай загорать, сейчас самое пекло.
— Спасибо за заботу.
В холле гостиницы было упоительно прохладно. Какая-то женщина стояла у стойки и говорила с портье. Когда я остановилась у кресла, чтобы достать из сумки магнитную карточку, служащую ключом от номера, женщина вдруг подошла ко мне. Она была пожилая, за семьдесят, с приятным лицом и огромными карими глазами.
— Извините, пожалуйста, — сказала она по-русски, — вы Полина Брон?
— Я.
Неужто поклонница?
— Вы знаете, мне нужно с вами поговорить!
— Слушаю вас!
— Это непростой разговор, может быть долгий…
— Я бы пригласила вас в номер, но там так тесно…
— Нет-нет, не нужно. Я договорилась с портье, что нас пустят в ресторан, там сейчас, днем, никого нет, и нам никто не помешает.
Это было по меньшей мере странно. Андрей вопросительно взглянул на меня: мол, не нужна ли помощь?
Я в ответ отрицательно покачала головой.
Он пошел к лифту.
— Бенчик, счастье мое! — позвала женщина, и откуда-то из-за кресел выбежал мальчик лет трех или четырех такой невероятной красоты и прелести, что я только рот открыла. Темно-рыжие кудри, огромные синие глаза, веснушчатая мордаха, до невозможности хулиганская. Загляденье, а не малыш.
— Боже, какое чудо! Это ваш внук?
— Нет, правнук! — с невероятной гордостью произнесла женщина, — только не надо мне говорить, что не может этого быть и я так молодо выгляжу.
Молодо она выглядела только сзади. У нее сохранилась прекрасная, прямо-таки девичья фигура. Но что ее привело ко мне?
Я так мечтала поскорее окунуться в море, смыть с себя пот и абсолютно ненужное влечение к Андрею.
— Знаете, Бронислава, меня зовут Рахиль.
Откуда ей известно, что я Бронислава, а не Полина?
— Простите, а отчество?
— Здесь отчества не приняты.
— Но, простите, я не могу…
— Хорошо, Рахиль Степановна.
Я даже поперхнулась.
— Не удивляйтесь, отец у меня был русский. Но я тут уже двадцать один год, отвыкла от отчества. Так идемте в ресторан, я же договорилась. Счастье, пошли!
Счастье вприпрыжку ринулось в ресторан. Мы за ним. Я терялась в догадках. Рахиль Степановна сунула правнуку шоколадку.
— Вы, наверное, думаете: и чего эта старая перечница ко мне приперлась? Только не говорите нет. Я все понимаю, вы пришли с красивым мужчиной, вам небось охота принять душ, а тут какая-то старуха.., но когда я вам скажу, в чем-таки дело, вы проникнетесь…
Так, мне значит, предстоит чем-то проникнуться. Я терпеливо молчала, следя глазами за правнуком. Он степенно разгуливал по залу с шоколадкой в руке. Но было понятно, что в любой момент может учинить какую-нибудь шкоду.
— Вы знаете, Броня, у меня на вас вся надежда! Вы только меня не перебивайте! Я долго думала, перед тем как к вам прийти, разве ж это легко? Дочка и внучка меня убьют, если узнают.., но помочь можете только вы!
— В чем помочь, Рахиль Степановна?
— Вэйз мир, я же просила: не перебивайте меня!
— Простите, — пролепетала я, и у меня закралось подозрение, что она просто сумасшедшая.
— Вы знаете, у меня есть внучка, мама этого сокровища. Ой, сокровище, поди сюда! Ты ведь сейчас что-то натворишь, я ж тебя знаю! Ты шоколадку скушал? Нет? Так она же растает, к чертовой матери. Сию минуту кушай! Потом руки вытрешь вот этой вот салфеточкой, ты понял, горе мое? Ах да, слушайте, Броня, так о чем это я?
— О внучке, — решилась напомнить я.
— Да, внучка! Она у меня хорошая умная, красивая, большой талант — девочка учится на архитектора, еще студентка, но один проект получил первый приз на каком-то там конкурсе, я в этом не разбираюсь. И все у нее хорошо, одно плохо — она полная дура!
Час от часу не легче! То умная, то полная дура. Хотя вообще так бывает.
— Вы небось думаете: старуха спятила, то внучка умница, то дура. Знаете такую старую шутку: не тот дурак, кто дурак, а тот дурак, кто не дурак, да дурак!
Я попробовала понять, и, как ни странно, у меня получилось. Но при чем тут я? Однако задавать вопросы я боялась.
— Ну вот, моя внучка — тот самый случай! И в результате такое счастье, как мой Венчик, растет без отца! Мама у него, видите ли, гордая! Вот я и решила прийти к вам!
Мне казалось, что у меня едет крыша.
— Вы, конечно, удивляетесь… Но вы знаете, у сокровища есть папа. Дети, как правило, рождаются от папы, это правило подтверждает одно исключение, ну вы же помните, исключение только подтверждает правило! Непорочное зачатие случилось только однажды, и, между нами говоря, я в него тоже не больно-то верю! Ну так Венчик наш родился в результате вполне порочного зачатия, даже вдвойне порочного, так как папа с мамой не были в браке. Вот такое незаконнорожденное сокровище. Венчик, ты руки вытер, а лицо не надо? Ну иди сюда, бабушка вытрет.
Я взглянула на замурзанную мордаху, и кое-что стало проясняться. Как же я сразу не заметила, что сокровище жутко похоже на детские фотографии моего драгоценного кузена! Я была ошарашена, но все-таки промолчала. А вдруг мне померещилось?
— Вы только посмотрите на него! Красавец! Ума палата! И растет без отца! А главное — я даже не могу сказать, что отец у него сволочь и мерзавец! Я просто не знаю! Дело в том, что отец и понятия не имеет, что у него растет такое сокровище! Он, конечно, негодяй, в наше время надо в любом случае, извиняюсь, надевать презерватив, но… Моя идиотка не пожелала поставить его в известность о последствиях этой неосторожности… Как там говорит Жванецкий? Одно неосторожное движение — и ты отец!
Я поняла, что надо уже поставить вопрос ребром, иначе она заговорит меня до смерти, прежде чем перейдет к главному. Хотя, судя по тому, что Венька носит презервативы даже в пляжных шортах, он достаточно осторожен. И все-таки…
— Простите, Рахиль Степановна, если я правильно поняла, отец — это мой кузен, Вениамин Романовский?
— Ой, вы так хорошо знаете вашего кузена? Это у него не первый случай?
— Насколько мне известно, первый, — вступилась я за брата.
— Знаете, они встретились на Кипре, у них был роман, короткий, но бурный. По крайней мере, мне так сказала внучка, она со мной делится, а с матерью — нет. Мать у нее таких вещей не понимает! А я очень понимаю, сама в молодости влюблялась как полоумная… Помню, мне было лет двадцать пять, я была уже замужем и дочку имела, но появился один прохвост…
Этому не будет конца!
— Рахиль Степановна, извините меня, ради бога, но что конкретно вы от меня хотите?
— Я просто хочу, пусть ваш брат знает, что у него есть сын. И больше ничего. Совсем ничего. Нам не надо его денег, у нас, слава богу, всего хватает. Моя дочка и ее муж уважаемые люди, известные врачи, хорошо зарабатывают, у меня пенсия, внучка имеет пособие как мать-одиночка… Но мальчику нужен отец, вам так не кажется?
— Ну я не знаю… Это смотря какой отец…
— А ваш брат, извиняюсь, имеет семью? Жену, деток?
— Нет, он закоренелый холостяк, — на всякий случай сказала я.
— Он вообще нормальный?
— В каком смысле?
— Нормальный мужчина всегда хочет иметь сыночка, а уж такого… Счастье, поди сюда! Расскажи тете стихи.
— А ей надо? — первый раз подал голос мальчик.
— Надо, Венчик!
— А почему она сама не просит?
Я едва сдержала смех. Он так мне нравился, что я уже готова была бежать за Венькой.
— Я прошу. Пожалуйста, Бенчик, прочитай стишок!
— Это не стишок, а стихи! — важно поправил он меня. Отошел немного, возвел глаза к небу и вдруг начал:
* * *
На спектакле со мной сыграли злую шутку. Когда я прихожу в квартиру продюсера, я снимаю ботинки и влезаю в большие мужские шлепанцы, что само по себе достаточно комично и нелепо. Я в них путаюсь, они мне мешают, но так придумал Юрий Митрофанович. Это то, что помогает мне, неумехе, играть. И вправду помогает. Но в этот вечер, когда я сунула ноги в шлепанцы, оказалось, что они намертво приклеены или прибиты к полу.
— Ой, у вас тапки приклеились! — помимо воли вырвалось у меня.
— Очередная выходка внука, — как ни чем не бывало ответил Гордиенко. — Не стоит снимать обувь, барышня. — А мне шепнул: