Ахрозов поднялся и включил компьютер. Он нашел фамилию Баранова, но в последний момент зажмурил глаза и стер всю информацию по этому человеку. Он успел заметить только последние две цифры номера: цифры были – сорок три.
Ахрозов дополз до кровати, надел рубашку и штаны и снова завернулся в одеяло. Суставы болели так, как будто каждую жилочку внутри Ахрозова наматывали на бобину, и Ахрозов стал думать о том, что охранник Баранов жил в заводской пятиэтажке, и что коммутатор в этой пятиэтажке начинался с цифры пятьдесят пять. А что касается двух средних цифр, то это были либо сорок семь, либо сорок восемь. Уж это-то гендиректор точно знал.
Ахрозов нашарил телефон и позвонил своей секретарше, Любе.
– Любовь Андреевна? – сказал он. – Который час?
– Полтретьего, – сказал Люба.
– Вы не могли бы приехать ко мне? Немедленно.
Любовь Андреевна появилась через сорок минут. Она жила не так далеко, в одной из заводских пятиэтажек, и идти от ее дома до профилактория было минут пятнадцать. Что она делала остальное время – было непонятно, но когда она позвонила в двери профилактория и была впущена охраной, на ней было яркое ненадеванное платье с чуть пожелтевшими от времени кружевами, и тщательно подкрашенные губы выделялись на ее постаревшем, с обвисшими скулами лице.
Любовь Андреевна не нашла, или не осмелилась искать машину такой поздней ночью, и она пробежала всю пустынную дорогу к профилакторию в удобных стоптанных кроссовках. У самых дверей она сняла кроссовки и надела туфли-лодочки, а кроссовки сложила в бывший при ней целлофановый пакет.
Спустя две минуты задыхающаяся, с бьющимся сердцем Люба постучала в дверь флигеля Ахрозова. Тот ничего не ответил, но Люба заметила пробивающуюся из-под двери полоску света. Она нажала на ручку и вошла.
Ахрозов лежал в спальне, завернувшись в одеяло, и в ярком свете Люба видела, что лицо у него совершенно серое и покрытое каплями пота. Широкая кровать, которая обычно стояла посереди спальни, была сдвинута к окну, туда, где под подоконником змеилась труба парового отопления, а на полу в центре ковра красовался огромный невыцветший четырехугольник.
– Люба, – сказал Ахрозов, – там секретер, открой нижний ящик.
Люба открыла ящик: там был какой-то сор и стальные наручники.
– Дай их сюда, – сказал Ахрозов.
Любе стало жутко. Она протянула директору наручники. Они были неожиданно легкие и холодные. Ахрозов завел левую руку за трубу отопления, ловко защелкнул наручники и бросил ключ Любе.
– Иди в другую комнату, – сказал Ахрозов, – и разбудишь меня в девять утра.
– Хотите, я посижу с вами? – спросила Люба.
– Иди в кухню, – повторил Ахрозов, – и убери от меня телефон.
* * *
Ни в какие девять утра Ахрозов не встал. Он не спал всю ночь, время от времени теряя сознание на час или полчаса, и к девяти он лежал, свернувшись калачиком, насколько позволяла прикованная рука. Простыня под ним была совершенно мокрая.
Когда зазвонил телефон, Ахрозов на него даже не прореагировал, а Люба сняла трубку и проворковала в нее сонным голосом:
– Але…
Она постаралась, чтобы голос ее звучал как можно игривей, и, судя по всему, это ей удалось.
– Люба, ты? – раздался в трубке слегка удивленный голос главного инженера, – дай телефон Сергею.
– Он еще спит, – капризно сказала Люба, – и он просил его не будить. Он о-очень поздно лег.
– Ну поздравляю, – сказал главный инженер, хмыкнул и отключился.
Люба повесила трубку, оперлась обеими локтями о стол и зарыдала.
* * *
К одиннадцати Любе стало ясно, что гендиректор сегодня на работе не появится, и что выдать то, что происходит, за глубокий сон после ночного веселья никак нельзя. Она утерла слезки и позвонила водителю Ахрозова, Саше.
Люба давно знала, что Ахрозов употребляет наркотики, – она еще два месяца назад нашла в комнате отдыха завалившийся за диван шприц, и она давно вычислила, что героин он добывает не сам, а через Сашу. Влюбленная женщина может быть необыковенно наблюдательна.
Между Любой и Сашей состоялось короткое совещание, в результате которого было решено говорить всем, что директор вчера крепко выпил, и на работе будет только завтра.
– Лучше скажите, что я отравился, – проговорил Ахрозов, когда Саша доложил ему о результатах совещания.
– Так врач же придет.
– А хрен ли он поймет, – отозвался Ахрозов, – только наручники сними, пока врач будет.
– С вами посидеть, Сергей Изольдович? – спросил Сашка.
– Вали отсюда, – ответил директор, – не люблю болеть вдвоем.
Денис появился на комбинате в восемь утра.
Ахрозова в кабинете не было, вместо него на белом кожаном диване сидели двое: замдиректора облэнерго и подтянутый человек лет шестидесяти. У человека были светлые глаза и голубые, словно выцветшие зрачки. В раскрытом вороте белого пиджака виднелась толстая золотая цепочка, а руки были украшены таким количеством вытатуированных перстней, что если бы Денис Черяга не знал трудовой биографии павлогорского вора в законе Мансура, то он тотчас же, по перстням, мог бы ее и восстановить.
Секретарша Люба тоже блистательно отсутствовала.
– Где Сережа? – спросил Денис у охранника.
– Сергей Изольдович заболел, а Любовь Андреевна к нему поехала.
Денис отворил дверь кабинета и сказал:
– Проходи, Мансур. Только сигарету потуши. У Сережи не курят.
Денис неторопливо занял место во главе длинного стола для совещаний. Мансур уселся наискосок от Дениса, а энергетик сел на краешек стола.
– Так в чем вопрос? – сказал Денис.
– В долгах, – сказал Мансур. – По электроэнергии.
– У нас нет долгов. Мы платим все текущие платежи, а предыдущий долг реструктурирован.
– Он реструктурирован не в пользу энергосистемы, – сказал энергетик. Я намерен пересмотреть схему погашения долга.
– Каким образом?
– Я хотел бы получить в его счет заводской Дом Культуры.
– Тот Дом Культуры, где раньше была дискотека, в которой Мансур торговал наркотиками?
Мансур улыбнулся и развел руками.
– Ну я в твои дела не лезу, чем ты торгуешь, Денис Федорыч, – сказал он, – и тебе какое дело, чем я торгую?
– Я что-то не понял, – сказал Денис, – долги кто наделал, Сережа или Брешев?
Брешевым звали прежнего директора ГОКа.
– Брешев, – ответил энергетик.
– Ну так идите к Брешеву и с него спрашивайте. Вон, особняк у него стоит, его и берите.
– Ты на кого залупаешься? – сказал Мансур. – А? Мусор прокурорский? Да я таких, как ты, на зоне на завтрак кушал… Ты как со мной говоришь?
– Я с тобой как бизнесмен с бизнесменом говорю, – спокойно ответил Денис, – хочешь, чтобы я с тобой как мент с уголовником разговаривал? Могу обеспечить.
Мансур молча поднялся, смерил Дениса взглядом, сплюнул на пол и вышел. Энергетик задержался.
– Зря вы так, Денис Федорыч, – сокрушенно сказал он, – люди к вам с деловым предложением, а вы с ними как со свиньями…
Денис молча набирал сотовый Ахрозова.
* * *
С заводоуправления Денис поехал к мэру города Павлогорска. Павлогорский мэр относился к новым собственникам плохо. Раньше, во времена беспредела, именно он был разводящим на ГОКе, получал окатыш вместо налогов и указывал, каким именно фирмам им торговать. Теперь вольница кончилась: дружественные мэру бандиты сидели ровно. ГОК давал половину поступлений городского бюджета. Мэр попытался было заставить его платить больше. ГОК вместо этого учредил благотворительный фонд «Павлогорский окатыш» и из фонда этого финансировал все местные детские дома и социальные программы.
Получился параллельный бюджет, над которым мэр был не властен и воровать который ему было нельзя. Люди, получавшие оттуда деньги, были обязаны не городскому бюджету, а непосредственно Извольскому и Ахрозову.
Мэр громко негодовал по этому поводу.
Последний раз он негодовал неделю назад, на крестинах внучки Мансура. Мэр присутствовал на этих крестинах в качестве посаженного отца.
Мэр очень удивился, узнав про проблемы с железнодорожниками и энергетиками.
– Ну, Денис Федорович, – сказал мэр, – с вашей группой трудно работать. А с Ахрозовым особенно. Он на прошлой неделе Мансуру в грызло дал. И вчера человека избил. Это все знают. Бандитские у человека замашки.
Тут на столе мэра зазвонил телефон. Трубка что-то закрякала в ухо мэру.
– Да, Анастас Григорьевич, – сказал мэр, – да, уже приходили. Да. Передам.
Мэр положил трубку. Денис глядел на него с усмешкой.
– Фрол Иванович, – сказал Денис, – знаете, что бывает, когда дергаешь за хвост павлина?
Мэр недоуменно посмотрел на него.
– Нет, а что?
– Можно надергать много красивых перьев. А если дергаешь за хвост крокодила, знаете, что бывает?
Мэр смущенно пожал плечами. Насчет крокодила он, видимо, все себе представлял.
– Вы когда дергаете за хвост, – сказал Денис, – смотрите, кого дергаете, и где ближайший дзот.
Денис приехал в пансионат к Ахрозову сильно встревоженный. Несмотря на свои угрозы мэру, Денис понимал, что в чем-то мэр был прав: Ахрозов вел себя в Павлогорске как фашистский оккупант в белорусской деревне. Несколько месяцев назад, когда на Сергея легла нелегкая задача расчистки авгиевых финансов, его тяжелый характер был скорее плюсом: Ахрозова просто панически боялись.
Не то сейчас. Ту же шахту им. Горького, – да разве посмел бы Фаттах так нагло кинуть АМК без согласия Анастаса? А Анастас разве осмелился бы на такую крутую подлость, если б Ахрозов не съездил его по роже? А вчерашний прораб, о котором доложил начальник охраны комбината? Легко бить прорабов, когда мэр свой и менты свои, а ежели сейчас Мансур заведет к этому прорабу прикормленного мусора, да и расколет прораба на иск?
В разгар промышленной войны тяжелый нрав Ахрозова превращался в безусловный минус. А снять его тоже было нельзя. Коней на переправе не меняют.
Впрочем, как бы сильно Денис не злился на Сергея, злость прошла сразу, как только он шагнул в комнату больного. Тот лежал навзничь в ворохе одеял, закрыв глаза, и из полуоткрытого его рта стекала струйка слюны. На столике возле постели стоял поднос с пузатым чайником. Денис в который раз отметил про себя нарочитую бедность обстановки.
– Господи, Сережа, что с тобой? – ужаснулся Денис.
– Отравился, – угрюмо сказал сидевший в углу водитель. Почему-то все его служащие были преданы Ахрозову по-собачьи.
Ахрозов потянулся к чайнику. Денис поспешно налил ему обжигающе-черный раствор в щербатую чашку.
– Это Горный, – сказал Ахрозов, выслушав рассказ про Дом Культуры и электроэнергетиков, – у него слишком большие обязательства перед ворами. Если он не вернет себе бизнес, его убьют.
– Мансур у Горного в доле?
– Это еще вопрос, кто у кого в доле.
Денис наклонился, поправляя одеяло Сережи, и заметил у ножки кровати двухлитровую опороженную бутылку «Спрайта».
– И что ты предлагаешь делать? – спросил Денис.
Ахрозов повернул к нему красное вспотевшее лицо.
– Так уже было, – сказал Ахрозов, – понимаешь, Денис, у меня так уже было. В Оренбурге. И в Курске. Они все приходят один за другим. Они слетаются, как стервятники на подранка. Каждый хочет свою долю. А тот, кто натравливает, он сначала в стороне. Ему даже не надо показывать свою морду, он приходит потом. Он приходит и протягивает руку помощи. А когда ты присматриваешься, то видишь, что на этой руке когти гиены.
– И кто же, по-твоему, за Горным и Мансуром?
Ахрозов закрыл глаза.
– Денис, – сказал он, – вам не надо было меня делать директором. Я меченый. Мы потеряем комбинат. Я уже два комбината потерял. Я им никогда не мог ответить, понимаешь? Когда это начиналось, кидали все. Кидали лучшие друзья. Я тебе не рассказывал, как от меня Леся ушла?
В спальню вошла секретарша Ахрозова, Люба. Ее полные, слегка накрашенные губы были аппетитны, как две вишенки, и она двигалась счастливо и осторожно, словно несла кувшин с водой. В руках у Любы был поднос с чайничком и белыми фарфоровыми чашками.
Люба сноровисто расставила чашки, выставила на столик вазочку с конфетами и вареньем, и наклонилась у постели Ахрозова, наливая ему полную чашку дымящегося, темно-коричневого чая. На Любе была короткая обтягивающая юбка, и Денис не без удовольстия пригляделся к полным аппетитным ногам. Все-таки Люба была еще очень ничего.
– Вы берите варенье, Сергей Изольдович, – сказала Люба, – домашнее варенье, сама варила.
Повернулась и ушла, покачивая бедрами. У самой двери она обернулась, и Денис случайно перехватил ее взгляд. Люба смотрела на Ахрозова жадно и с каким-то потерянным обожанием.
Денис присел на корточки.
– Сережа, – сказал он, – послушай меня внимательно. Мы не проиграем. Мы – команда. Тогда ты был один. И твой банк тебя сдал. И банку твой комбинат был не нужен, это было всего лишь имущество, которое продается, если с выгодой. А для нас этот ГОК – не имущество. Мы без него как без печенки. Мы никогда не проиграем. Ты меня слышишь? Мы вечером должны быть у губернатора. Ты поедешь?
Глаза Ахрозова были закрыты.
– Езжай без меня, – сказал Ахрозов.
Аудиенция у губернатора была назначена на восемь. К удивлению Дениса, она действительно состоялась, причем с опозданием всего на пять минут.
Губернатор сидел в огромном кабинете. Справа от губернатора на стене висел патриарх. Слева – президент. Губернатор, как Христос, был посередине.
Губернатор за эти несколько месяцев еще больше раздался вширь, и над правым, заплывшим жиром глазком у него вздулся поросший волосиками ячмень.
– С вашей группой, Денис Федорович, – сказал губернатор, – трудно стало работать. Вы во всем видите заговоры. Энергетики денег просят – заговор. Вагонов нет – мятеж. Баронские у вас замашки. А мы, между прочим, суверенная область. Мы не позволим у себя командовать. Вы должны решить, что вам лучше. Вообще уйти из области. Или договариваться.
Денис сжал зубы. АМК не мог уйти из области. От АМК до Павлогорского ГОКа было двести километров по прямой, и окатыш Павлогорки стоил АМК на пятнадцать процентов дешевле, чем окатыш любого другого ГОКа, а в саму Павлогорку Извольский вложил уже сорок миллионов долларов. Денис сказал Ахрозову правду. ГОК не был имуществом холдинга – ГОК был частью производственного организма.
Денис пожал плечами.
– Изложите ваши требования, – сказал Денис, – если они нам подойдут, мы договоримся.
Губернатор встал и исчез в комнате отдыха. Через минуту он показался снова. Рядом с ним улыбался Анастас.
– Ну что, я тебе обещал? – торжествующе сказал губернатор, – вот. Бери. Люди пришли договариваться.
Анастас недоуменно смотрел на Дениса.
– А где Ахрозов? – сказал Анастас.
– Он болен.
– Ну так я жду его завтра, – резко сказал Анастас.
– И вообще Сережа должен извиниться перед Стасиком, – сказал губернатор, – Стасик мне все рассказал, как его ударили.
Тем же вечером Денис встретился с начальником Черловского РУБОПа Олегом Самариным. Тот, в кабачке, пил пиво с операми. От потемневшего стола пахло плесенью и подтухшей рыбкой.
– Может, пойдем в «Версаль»? – предложил Денис, когда они отсели в сторону и заказали по кружке пива, – Гриша-то казино наконец отстроил. Шикарное казино.
– Не пойду я в «Версаль», – усмехнулся Самарин, – вон, Петька у нас ходит в «Версаль».
Петькой звали одного из оперов, и Денис действительно несколько раз видел его в казино.
– Так вот – еще одна жалоба, и я Петечку вышвырну, – сказал Самарин. – В «Версале» он останется, а в РУБОП – нет.
Девушка в грязном переднике принесла им пиво. Пиво было второй свежести, раки – тоже.
– Олег, у тебя что-то есть по вагонам?
Самарин усмехнулся.
– Мы взяли двоих. Третий бегает. Все трое из бригады Кеши. Кеша – под Мансуром. Остается, конечно, вопрос, – ну хорошо, они вагоны потрошили, а кто их наводил именно на эти вагоны?
– А Мансура мы можем за это притянуть?