– А если я хотел убить тебя? – тихо выговорил Ахрозов.
– Меня? – Цой искренне удивился. – За что?
Он запрокинул голову и засмеялся, и смех его звучал почти по-мефистофелевски.
– За что? За Шалимовку? Извини, Сережа – мне был нужен этот комбинат. Nothing personal, как говорится. Он продавался на чековом аукционе, если ты помнишь. И мои заводы сидели без него на сухпайке. И когда я услышал, что банк тоже нацелился на комбинат, я пришел и сказал: ребята, зачем портить друг другу игру и тратить друг у друга деньги? Давайте вы возьмете мои ваучеры и вложите их от своего имени, а акции мы потом разделим поровну. А я обеспечу, чтобы на аукционе не было посторонних. И они взяли мои ваучеры и купили контрольный пакет за два с половиной лимона. Два с половиной миллиона долларов за ГОК, который выпускает в месяц окатыша на десять миллионов! А потом они пришли ко мне и сказали: ты знаешь, парень, мы передумали, вот тебе твоя доля деньгами, целых полтора миллиона, а ГОК будет наш.
Извини – у меня были партнеры, которые убивали за меньшее. Я Константин Цой. Меня не кидают, как лоха на пляже. Я шесть лет ждал, пока я отплачу этим уродам с процентами. И я не виноват, что ты попался у меня на пути. Когда ты выбирал работу, надо было помнить, что ты работаешь на кидалу.
Ахрозов сидел, уставясь в одну точку. Рука его автоматически протянулась к бутылке с водой. Он налил стакан и снова жадно выпил.
– Я мог посадить тебя два года назад, – сказал Цой. – За Наиля, который от твоих побоев месяц в больнице лежал. Я тебя не посадил. Я заплатил тебе те деньги, которые зажал банк. Ты знаешь, сколько я тогда дал за акции? Двадцать миллионов. Эти двадцать миллионов спас для банка ты и только ты. Тебе по праву полагалась половина. Тебе дали хоть копейку? Скажи, Извольский в такой ситуации заплатил бы деньги врагу, который стоил ему двадцать лимонов? Извольский отговорил бы Наиля, когда тот побежал в ментовку с заявлением?
– Извольский дал мне этот ГОК, – сказал Ахрозов.
– И когда он посмотрит эту пленку, он бросит тебя губернатору, как кость собаке. Ты для него даже не пешка, ты мусор на доске.
Ахрозов молчал.
– Кстати, о мелких одолжениях, – усмехнулся Цой. – Ты в своем Павлогорске заметил, что мы сменили в Оренбурге губернатора?
– И что?
– Между прочим, новый губернатор отдал нам в траст Карачено-Озерский ГОК. То есть принадлежат акции Макееву, а управляем ими мы. С правом выкупа.
Ахрозов вскинулся. Слова его прозвучали почти как крик.
– Акции не принадлежат Макееву! Они принадлежат мне! Я… я подам в суд.
– Подай. Я, например, готов сделать все, чтобы ты его выиграл.
У Ахрозова внезапно пересохло в горле.
– Ты врешь, – сказал он, – ты… ты не можешь… если я…
Ахрозов окончательно запнулся и кивнул на опустевший экран видеодвойки.
– Я рискну, – сказал Цой. – Я рискну там, где не рискнет Извольский. Потому что он не сотрудничает с убийцами.
– А ты – сотрудничаешь?
Цой пожал плечами.
– Ну, в сущности, что ты такого сделал? Прикончил подонка, который к тебе приставал? Я бы на твоем месте сделал бы тоже самое, только давно и через специально обученных людей. Жалко, конечно. Мы этого не планировали. Полезный был подонок, надо признаться. Со мной работал.
– С тобой всегда подонки работают.
– Ну, вот это преувеличение. Ты же будешь со мной работать?
– Я сумасшедший. Но не до такой степени.
– Ты конечно сумасшедший. И я догадываюсь, чем тебя вылечить.
– Чем? Электрошоком?
– Тебя можно вылечить, если сделать из менеджера – собственником. Давай меняться. Ты отдашь мне Павлогорск, а я тебе – Озерский ГОК. У тебя очень распространеная болезнь, поверь мне, Сережа. Просто симптомы слишком яркие.
– Меня все равно выгонят, – сказал Ахрозов, – я разругался с Черягой.
– Из-за чего?
Ахрозову было уже все равно, с кем быть откровенным – с собутыльником, с попутчиком в метро или палачом.
– Из-за девки.
Цой, запрокинув голову, расхохотался.
– Ничего… посреди драки не выгонят. Потом – да, потом – извините. Ты там слишком много мозолей поотдавил… Так что, – будем меняться?
Ахрозов молчал.
– Ты сделаешь на Павлогорке то, что предлагал тебе Анастас, – сказал Цой. – Взамен ты получишь свой старый завод. Он мне не нужен. Он не вписывается в структуру моего холдинга.
Ахрозов усмехнулся.
– Я не знаю ни одной вещи в России, которая не вписывается в структуру твоего холдинга, Константин Кимович. Ты охотишься на все, что потребляет газ, воду и электроэнергию.
– У тебя есть выбор?
Ахрозов, опустив голову, глядел сквозь радужное стекло стола. Под стеклом плавали серые рыбки пираньи.
– Нет, – медленно проговорил Ахрозов, – выбора у меня нет.
* * *
Черяга был у Извольского в десять утра.
За прошедшие несколько дней Извольский еще больше осунулся. Денис очень хорошо знал причину. Швейцарские врачи отказались делать операцию Ларочке – слишком велик риск, сказали они. Майя Извольская прилетела из Франции. Ее видели вместе со Степаном в одном из ночных клубов столицы.
Извольский рывком встал, обошел стол и навис над Черягой.
– Что у тебя там с Серегой?
– Ахрозова надо убирать, – сказал Черяга.
– Почему?
– Он не контролирует себя.
– В смысле?
– Он избивает людей. Когда выключили в первый раз свет, он охранника на подстанции чуть не убил.
Извольский смотрел на Дениса тяжелым, ничего не выражающим взглядом.
– У тебя есть эта девушка, Настя? – спросил Извольский.
Денис молча кивнул.
– Сережа напился и лапал ее, а она ему отказала?
– Да.
– И после этого он избил охранника на подстанции?
Денис молчал.
– Я бы в этой ситуации не только охранника избил, – сказал Извольский. – Я бы в этой ситуации еще и тебе по морде съездил.
– Дело не в том, что он его избил. Дело в том, что это не единственный случай. Он бил рабочих…
– Пусть не воруют.
– Он врезал Мансуру.
– Эта тварь заслужила не оплеуху, а то, что она получила от Самарина.
– Он…
– Хватит, Денис. Если мой лучший директор ухаживает за твоей девушкой, это еще не повод, чтобы я его увольнял.
– Если ты считаешь, что я использую свое служебное положение в личных целях, я могу написать заявление об оставке, – сказал Черяга.
– Я подумаю над этим предложением, – ответил Извольский.
Ахрозов приехал в офис около полудня. Его провели в переговорную и оставили там одного. В переговорной было прохладно и тихо, и в углу сонной мухой жужжал кондиционер.
Ахрозов плюхнулся в кресло, запрокинул голову и задремал. Когда Ахрозов открыл глаза, перед ним стоял Извольский.
– Ну что, хорошо погулял? – спросил Извольский.
– Хорошо, – внутренне содрогнувшись, ответил Ахрозов.
Извольский крякнул, подошел к Ахрозову и эдак обошел его слева направо, настолько, насколько позволял стол. Потом присел на краешек столешницы.
– Так что ты там тер насчет Дениски? Да еще по телефону?
Ахрозов молча махнул рукой.
– Так. Вижу, осознал. А что мне утром насчет тебя Денис предлагал, повторить?
– Не надо.
– Правильно. Не надо. Нехай сам Денис повторит, не хватало мне еще чужой хай пересказывать.
Извольский помолчал.
– Мало нам проблем в Павлогорске. Света нет, окатыша нет, на Дениса уголовщину вешают, – нет, ты подумай! Еще вы задрались! Как два кобеля! Из-за бабы!
Извольский наклонился к самому лицу Ахрозова.
– Ну ведь его баба, а? Он ее привез, он за ней в Черловск сорвался, ну ты скажи, куда ты полез? Ты ведь в дом чужой не полезешь, чего ты к бабе чужой прицепился?
– Я…
– Цыц!
Извольский встал и сердито заходил по комнате.
– Визгу на пол-Сибири, один другому в грызло дал, на аэродроме склоку устроили из-за «Мерса», как бабы из-за морковки! И какие из всего этого выводы?
– Выводы такие, что один из нас лишний.
– Ну ты смотри. И Денис такой вывод тоже сделал. Читай.
Извольский сунул Ахрозову лист, и Сергей увидел собственноручное, с подписью, заявление Дениса об уходе по собственному желанию. Мечено заявление было сегодняшним числом. Сердце Ахрозова оборвалось.
– Это он сам написал? Без принуждения?
– Нет, я ему ствол в морду ткнул, – сердито ответил Извольский. – А ты надеешься, что я подпишу, да? Во тебе!
Извольский, на глазах Ахрозова, порвал заявление напополам и спихнул лоскуты в корзинку для мусора. Пододвинул одной рукой кресло и сел напротив Ахрозова.
– Значит, так, – сказал Извольский, – я тут давно на этот счет думал, раньше хотел сказать, да только все это дерьмо началось. Был, Сережа, полгода назад, Павлогорский комбинат, и был это не комбинат, а акционерное общество «авгиевы конюшни». И ты это АО вычистил. В общем, в связи с этим: у меня сейчас шестьдесят два процента комбината. Твоих – одиннадцать процентов. Когда разгребемся с нынешним дерьмом, купим остальное. Если будешь хорошо работать – получишь блокирующий пакет.
Ахрозов сидел совершенно неподвижно. Ему показалось сначала, что он ослышался или до сих пор под кайфом. Извольский встал.
– Я вчера не успел с тобой поговорить, – сказал Извольский, – знаешь почему? Этого еще нет в газетах, но Альбинос купил Корсунький ГОК.
Ахрозов вздрогнул. Он только вчера говорил с Цоем – и тот даже не счел нужным похвастаться новой покупкой.
– Я слишком поздно узнал о сделке, – продолжал Извольский, – пытался ее сорвать. Альбинос заплатил за ГОК сто сорок миллионов долларов. Я предложил сто шестьдесят, но, видно, там не одни деньги были. Ты понимаешь, что это значит? Если мы не будем единой командой, мы не выиграем, Сережа. Альбинос пленных не берет.
Пламя промышленной войны между АМК и группой «Сибирь» распространилось по всей России.
Извольский купил крупный угольный порт в Новороссийске – Цой перекупил менеджеров порта и запугал их, и прежде чем Денис успел отследить произошедшее, менеджеры сдали порт Цою же в аренду на девяносто девять лет за две тысячи долларов в месяц.
Цой выложил десять миллионов долларов за крупную угольную шахту, а когда он туда зашел, оказалось, что Извольский за несколько сот тысяч долларов получил в аренду горно-обогатительную фабрику, запиравшую единственную ведущую из шахты дорогу. Извольский запросил за переработку столько, что реальная рентабельность шахты упала до двух процентов, и Цою ничего не осталось, как согласиться.
На первый взгляд, силы противников были несравнимы. Извольский, хоть и мог держать губернатора у себя в приемной по часу, – был все-таки хозяином одного завода и нескольких связанных с ним технологической цепочкой предприятий. Извольский никогда особо не нуждался в политической поддержке, не терся в Кремле и не имел в правительстве ни врагов, ни дорогостоящих союзников. Все льготы, какие ему требовались, он не без основания предпочитал получать на местном уровне, используя губернатора в качестве половичка. Федеральные министры, по его мнению – это было дорого и ненадежно, к тому же президент менял их, как трусики, и каждый последующий министр зачастую норовил наказать всех, кто спонсировал предшественника.
Другое дело – Цой. Он был столь же незаметен, сколь и всесилен. В лицо его знали меньше депутатов, чем получали от него содержание. Его называли партнером министров и вице-премьеров, ему приписывали самые фантастические связи, – истина же заключалась в том, что нередко путем хитроумных разводок на правительственных постановлениях, выгодных Цою, красовались подписи его злейших врагов.
Цой коллекционировал заводы, как другие коллекционируют почтовые марки, он возил на охоту премьеров и прокуроров, и как танк, прущий по цветущей гречихе, он, казалось, не мог проехать ни метра, чтобы не растоптать зазевавшегося кузнечика или гусеницу.
Однако именно во всесилии Цоя и заключалась его слабость. Все чиновники, которые не были у него на содержании, люто его ненавидели, губернаторы его побаивались, а захваченные им заводы далеко не всегда пребывали в лучшем состоянии. Цой бил предприятия, как утку влет, не задумываясь о том, что делать с добычей и кто ей будет управлять. Честных управляющих было найти нелегко, особенно Цою, а чем беспардонней был захват, тем больше денег успевали увести с завода прежние хозяева.
Свободных денег у авантюриста и охотника Цоя было немногим больше, чем у рачительного хозяина Извольского, – а деньги в войне самое главное.
У Цоя было много владений – но почти все они были уязвимы и обременены исками прежних разъяренных хозяев. У Извольского был всего один комбинат, но Сляб врос в этот комбинат, как врастает в пустынную землю низенький саксаул с длинным корнем, и любая попытка отнять у Сляба АМК слишком уж попахивала беспределом. Это вам не лежалый разрез банкротить.
Как только война разгорелась, к Извольскому со всех сторон потянулись ходоки: все те, кого Цой когда-то унизил, растоптал или вовсе объявил в розыск. И все чаще и чаще, выслушав чью-то душещипательную историю, Извольский задумывался о том, что – пристрели кто-нибудь Цоя, и никто не подумает на Извольского. Слишком много у Альбиноса врагов.
Но странное дело. Чем больше этих людей проходило через кабинет Извольского – тем яснее Извольский понимал, что никого из них нельзя взять в союзники. У всех был какой-то изъян. Одни были глупы, другие не по чину вороваты. Третьи безнадежно отстали от времени, четвертые были лгуны, хвастуны и задиры. Едва приходя в кабинет Извольского, они вели себя не как просители, а как равные: один красный директор, явившийся к Слябу с опозданием на час и значком героя Соцтруда на лацкане, с ходу предложил молодому человеку разделить империю Цоя напополам. Орудием, избранным им для завоевания империи, служил депутатский запрос в Законодательное собрание Хабаровского края.
– Вот увидите, – сказал директор, около трех лет назад выжитый с убитого им предприятия, – это будет скандал века! Это прочтут по всей России! Нет, во всем мире!
Другие были люди настолько испорченные, что репутация их была еще хуже репутации Цоя, и Извольский не мог поручиться, что его не сдадут Альбиносу с потрохами, почуяв даже малейшую выгоду.
Как волк задирает больную овцу, как тигр хватает самого медленного оленя – так и Альбинос безошибочно выбирал себе только те жертвы, которые вблизи не будили сочувствия. Одни были слишком наглы, другие слишком беспомощны, третьи были такие подлецы, что все про себя думали: «и поделом».
Все чаще и чаще Вячеслав Извольский вглядывался в собственное отражение в безупречно полированной поверхности стола: какой тайный изъян разглядел в нем Константин Цой? Или охотник Альбинос наконец зарвался, и собственная гордыня теперь погубит Альбиноса, как до этого губила его жертв?
Часть третья
Мир есть форма бесконечной разводки
Игорь Малашенко
Глава седьмая,
в которой попытка захвата Павлогорского ГОКа кончается самым неожиданным образом
Было девятнадцатое октября. Цой и Бельский сидели на веранде одного из престижных московских ресторанов. Из-за холодов открытая летом веранда была забрана полиэтиленовой пленкой в два слоя; по ту сторону пленки голубело небо, да рабочие в оранжевых робах убирали из палисадника кадки с выставленными на лето деревьями.
Это была редкая для обоих неделовая встреча: Степан в последнее время всюду бывал с Майей, а Майя не очень любила Цоя. Разговор шел о МиГе, – переговоры о программе «МиГ-Еврофайтер» продолжались на редкость успешно, и большим помошником в них оказался Фаттах: молодой, европейски образованный, с прекрасным знанием языков. Степана огорчало только одно: что по мере того, как «МиГ-1-48 „Сапсан“ превращался в „Цезарь-3А“, участие очаковского лидера в нем неизбежно сходило на нет.
– Фаттах молодец, – сказал Цой. – Но немножко комплексует. Мальчик очень много сделал для холдинга, и ему хочется свободы. Он взял для меня Богоявленку, ты знаешь?