Проблема была в другом. Можно было сколько угодно впаривать публике, что АМК не имеет отношения к смерти Цоя. Можно было сколько угодно давить на Фаттаха, угрожая сдать его Бельскому. Можно было, с помощью благожелательного Ревко, объясниться даже в Кремле.
Но была еще одна инстанция, которая не имела отношения к продажным СМИ, развратным чиновникам и купленным следователям. Ее звали Степан Бельский. И как, скажи на милость, Слава собирался убедить – или нейтрализовать – его?
На следующий день в городе Конгарске открылось большое промышленное совещание: полпред президента Александр Ревко приехал полюбоваться Конгарским вертолетным заводом и именно в Конгарск созвал подотчетных ему губернаторов. Ревко с удовольствием провел журналистов по цехам КВЗ. Экспортом вертолетов полпред руководил лично: и в результате за шесть месяцев, прошедших с момента его вхождения в государственный холдинг «Южсибпром», КВЗ экспортировал около сорока вертолетов и заключил контракты на модернизацию с пятью странами на общую сумму около восьмидесяти миллионов долларов.
– А правда, – сказал какой-то ушлый журналист из «Коммерсанта», – что это те страны, где вы лично меняли президентов?
Ревко засмеялся и на вопрос не ответил.
Когда с официальной частью было покончено, Ревко уехал на торжественный ужин с губернаторами и промышленниками. Выло уже два часа ночи, когда Извольский и Ревко наконец смогли остаться одни. Предметом их обсуждения была очевидная некомпетентность нынешнего руководителя «Южсибпрома». Вывший помошник Андропова провалил все, за что отвечал лично, и нагадил даже там, где лично руководил не он. Последней каплей, переполнившей чашу терпения полпреда, был случай с румынским министром обороны. Ревко уже уломал румына на сорокамиллионый контракт, когда на приеме в Кремле к нему подошел Агафонов и лично предложил румыну уложиться в тридцать два миллиона, при условии, что он, Агафонов, получит на лапу пятьсот тысяч.
– Почему бы нам не назначить на это место Ахрозова? – спросил Ревко. – Когда он выздоровеет?
Извольский долго обдумывал ответ.
– Сережа хороший производственник, но плохой политик. У меня есть для него другое место. Я тут подумал и решил, что вполне мог бы передать холдингу права на еще один завод.
Ревко вопросительно наклонил голову. Извольский протянул ему бумаги. Ревко внимательно изучил написанное.
– Это станет предметом очень острых разногласий между Цоем и Бельским, – заметил Ревко.
– Я буду только рад, если между этими двоими возникнут разногласия, – усмехнулся Извольский.
* * *
В отличие от Черяги с Извольским, Константин Цой не испытывал никакой проблемы с тем, откуда добыть киллера. Он просто позвал на встречу Степана Бельского и вкратце обрисовал ему ситуацию.
– Ахрозов сделал все, чтобы нас кинуть, – сказал Цой. – Он орал на каждом углу, что разорвет договор, пока это не дошло до Черяги. А теперь, после наводнения, он неуправляем. Он не сдаст ГОКа, пока Извольский жив.
Бельский слушал его молча. Как и всякому хищному зверю, Бельскому не надо было доказывать самому перед собой свою храбрость, и Бельский знал, что в отличие от гражданского лоха, который почти из любого положения может выползти на брюхе, с униженными извинениями, его, Степана Бельского, довольно легко поставить в ситуацию, в которой он будет вынужден стрелять на поражение ровно столько раз, сколько у его противника случится партнеров. И без нужды Степан Бельский старался в подобные ситуации не попадать.
– И что ты будешь делать? Отдашь пленку мусорам?
Цой пожал плечами.
– Зачем? Чтобы все знали, что я сдал нормального парня из-за какого-то пидора? Дело не в том, что буду делать я, а в том, что будешь делать ты.
– Костя, ты начал первый. Ты у него отобрал шахту, а не он у тебя.
– Степан, Сляб убивает наших людей. Если каждый раз, как у тебя отберут шахту, убивать людей – так это никого в России живых не останется.
Степан угрюмо молчал.
Большинство российских бандитов с восторгом выполнили бы просьбу Цоя, потому что чем больше таких просьб поступало от коммерсанта, – тем больше коммерсант начинал от них зависеть. Но Степан Бельский не принадлежал к большинству. Никогда.
– Степан, проблема в следующем: с момента аварии на ГОКе я не контролирую ситуацию. Я не планировал этой аварии. Я не люблю, когда происходят вещи, которых я не планировал.
– Ты прекрасно воспользовался этой аварией, – сухо сказал Степан, – ты обанкротишь ГОК через две недели. Что же касается Афанасия, то если Черяга его убил – Черяга за это сядет.
* * *
Спустя три дня после вышеописанного разговора в Москве открылся авиационно-космический салон. Салон посетил премьер-министр Испании и министр обороны Франции. Главной новостью стало заявление французской и испанской делегаций о готовности разместить производство комплектующих для будущего европейского истребителя пятого поколения на некоторых российских заводах: именно так европейцы предпочли описывать ситуацию по проекту «МиГ-Еврофайтер».
Вудущий «Цезарь», он же – «МиГ-1-48 „Сапсан“ тоже, разумеется, был на салоне и отлетал свою программу безукоризненно. Главный конструктор Яша Ященко в один миг сделался телезвездой и раздал не меньше десятка интервью на пару с французским министром обороны. Полпред Ревко вместе с десятком чиновников из „Рособоронэкспорта“ отирался тут и даже дал восторженное интервью о боевых качествах самолета.
Бельский с Майей тоже были на салоне, но когда французский генерал попросил познакомить его с владельцами авиазавода, ему представили Константина Цоя и Фаттаха Олжымбаева, двух вице-президентов группы «Сибирь».
Французский генерал сильно скучал в Москве и с удовольствием принял предложение Цоя поехать вечером в один из модных ресторанов. Разумеется, поехали всей гурьбой: французы, испанцы, русские летчики и Цой. Для министра обороны специально перекрыли дорогу.
Бельский с Майей приехали в ресторан к одиннадцати вечера и смирно сели за столик в углу. Знакомиться с министром Бельский не лез, и вообще вел себя тише воды, ниже травы.
Минут через пятнадцать после приезда Бельского к нему подсел Цой. Он внимательно оглядел Майю, и Майя слегка вздрогнула. Она вздрагивала каждый раз, когда встречалась с Цоем. Каждый раз ей казалось, что на нее глядят не человеческие глаза, а голубая ледышка снайперского прицела.
– Поздравляю, Степа, – сказал Цой, – я, кажется, проспорил пари.
– А о чем было пари? – спросила Майя.
– О МиГе. Никогда не думал, что это возможно. Что ж ты будешь делать, когда отдашь европейцам самолет?
Степан был в хорошем настроении.
– Не знаю. Займусь реформой армии.
– То есть?
– Я бы брал в солдаты только людей с высшим образованием. Поступил в институт – будь добр на полгода в армию. И чтобы тот, кто не служил в армии, не имел права занимать высшие государственные должности. Вот это была бы армия. Элита. А сейчас в нее идут одни дебилы. Не может быть сильного государства, которое охраняют дебилы.
Майя, которая сначала было рассмеялась, внезапно посерьезнела. Цой нахмурился. Он тоже не понимал, шутит Бельский или нет.
Бельский говорил и смотрел вправо, туда, где полпред Ревко о чем-то разговаривал с французами. Французы улыбались и хлопали в ладоши. Судя по всему, Ревко говорил что-то очень приятное.
– А что, – продолжал Бельский – Наймем депутатов. Проведем через Думу закон…
Ревко раскланялся с генералами и через мгновение очутился перед столиком Степана.
– Поздравляю вас, Степан Дмитриевич, – сказал Ревко, – французы в полном восторге. Я, признаться, тоже. Я обещал им, что этот проект получит всемерную поддержку президента. Кстати, вы знаете, что сегодня в арбитражный суд области поступил иск от акционеров Черловского авиазавода?
Степан поднял брови.
– Акционеров… чего?
– Акционеров ЧАЗа. О незаконном выводе активов из принадлежащего им предприятия.
– И кто же эти акционеры?
– В принципе акции принадлежали человеку, которого звали Алексей Курбанов. Но он перепродал их брату вашей очаровательной спутницы.
Степан невольно покосился на Майю.
– Пусть судится.
– Извольский отдал эти акции в федеральную собственность, Степан Дмитриевич. В отличие от вас, владелец АМК придерживается более консервативных политических взглядов и считает, что основные функции государства, – включая разработку самолетов пятого поколения, – не должна выполнять организованная преступность.
– Ну что же, – сказал Степан, – значит, черловский арбитражный суд решит дело не в пользу государства.
Полпред скрестил пальцы домиком.
– Разумеется, – сказал полпред, – суд может решить дело в вашу пользу. Но ведь вопрос не в том, кому достанется завод. А в том, будет ли осуществляться программа «МиГ-Еврофайтер». Нашим спецслужбам не составит труда собрать материал о том, что новым партнером европейцев стал один из крестных отцов российской мафии, и что завод, на котором делается базовая модель, он приобрел с помощью убийства.
Американцам идея сотрудничества России и Европы в том, что касается истребителей, не нравится до крайности. Представим себе, что показания Курбанова появятся в «Уолл-Стрит Джорнел». На всем проекте «Цезарь» можно будет поставить жирный крест. И на МиГе пятого поколения – тоже, потому что у российской армии нет денег на его закупку.
Бельский молчал.
– Вы вели себя очень неосмотрительно, Степан Дмитриевич, – сказал полпред. – а Курбанов нищ, зол и дает показания. У нас есть рабочие чертежи МиГа, на котором вашей же рукой, как летчика-испытателя, записаны замечания. А ваши полеты? А ваши в обнимку снимки с главным конструктором? Вы что-то хотите сказать?
– Нет, – отрывисто произнес Бельский.
– Ну так запомните, Степан Дмитриевич, – если вы выиграете суд, вы потеряете МиГ.
Полпред уже давно ушел, а Майя сидела, не смея шелохнуться и глядя вниз, в чашку с луковым супом. Наконец она подняла глаза, встретилась со взглядом Степана и похолодела. Степан смотрел на нее холодно и оценивающе, как повар на кусок осетрины, – так, как все время смотрел на нее Цой. Ни единой искры тепла не было в этом взгляде. Потом Степан сморгнул, улыбнулся, – и лед в его глазах немного подтаял.
– Майка, езжай домой, – сказал Степан – мне надо кое-что обсудить с Костей.
Подходящего человека звали Алексей Крамер. Нашел его Гриша.
Злоключения Алексея Крамера начались в тот момент, когда группа «Сибирь» зашла на один из крупнейших угольных разрезов области – АО «Южсибразрезуголь».
«Сибирь» взяла разрез еще до приватизации, прихватив вороватого директора на каком-то чрезвычайном, даже по российским меркам, компромате.
Очень быстро оказалось, что у разреза чудовищные долги, и не долги даже, а просто какие-то не проходящие по балансу векселя, выданные директором, коммерческим директором и еще кучей лиц каким-то совершенно неведомым и в основном полубандитским структурам.
По долгам платить не хотелось, тем более что были они совершеннейшей липой. Можно было бы слить активы в другую компанию, но губернатор почему-то очень начал переживать по этому поводу, утверждая, что группа Цоя хочет таким образом соскочить с налогов. Встал вопрос о том, как избавиться от долгов, и Цой отдал простое и естественное распоряжение.
Он приказал областной прокуратуре устроить показательный процесс над одним из владельцев векселей. «Растоптать, – сказал Цой Фаттаху, – чтобы другим неповадно было».
Приказ был доведен до прокурорских в еще более жестком виде, – а прокурорские, обрадовавшись, вознамерились порешать за Цоевы деньги свои дела. Выбор прокурорских пал на двадцатисемилетнего Алексея Крамера по кличке Леша Самосвал.
В свое время Леша Крамер начинал боевичком у «тракторов», – так, по названию района, именовалась одна из самых мощных и жестоких группировок города. В семнадцать лет его арестовали по обвинению в исполнении заказного убийства. Старшие велели ему убрать человека, который якобы «сдал товарища и посадил его в тюрьму». На самом деле причиной заказа был контроль за экспортом угля.
Самосвал просидел недолго, обвинение развалилось, и он вышел на свободу. Впредь он не попадался ментам, а человек, так удачно разведший его на мокруху, получил спустя три месяца пулю в лоб. Киллера так и не нашли.
В двадцать лет Самосвал занялся бизнесом, специализируясь в основном на зачетах и векселях. Он обладал блестящим умом, проводил изящнейшие комбинации, и ни один человек не мог похвастаться, что кинул Лешу Крамера. Через пять лет Леша Крамер по праву считался одним из уважаемых в городе бизнесменов. Вот у Леши-то, в силу специфики его бизнеса, и оказались на руках векселя АО «Южсибразрезуголь» общей номинальной стоимостью в сто двадцать миллионов рублей.
Хотя собственно бандитом Леша уже не был, досье на него было обширнейшее, и среди всех держателей векселей «Южсиба» он был самой лакомой кандидатурой. РУБОП занялся «организованной преступной группировкой», прокуратура возбудила «мошенничество», и ОМОН залетел к Крамеру в офис, круша дорогую технику и не особо утруждая себя формулировками обвинения.
Произошло это совершенно неожиданное событие через три дня после свадьбы Леши.
Константин Цой, разумеется, знать не знал о каком-то Леше Крамере и тем более не желал ему зла. Для Цоя было бы вполне достаточно, если бы Крамера промариновали в ИВС пару недель, пока он не осознает все насчет векселей – и выпустили, как урок и назидание другим. Но равнодушное приказание Цоя было стократ усилено глупостью и жадностью следаков.
Помимо векселей, у Крамера была целая куча всякого добра. Автозаправки, ларьки (важно именовавшиеся в документах «остановочными комплексами»), и даже миленький магазинчик радиотехники. Следователи справедливо решили не дать добру пропасть – и потихоньку стали налагать на имущество аресты и передавать его «на хранение потерпевшим», как было написано в соответствующих бумагах. Первым потерпевшим оказалась сестра следователя областной прокуратуры, вторым – двоюродный брат рубоповского опера, давно уже работавшего по Леше Самосвалу. Пропали и ларьки, и половина заправок – только магазинчик радиотехники, почуяв неладное, Леша Крамер успел переписать из тюрьмы на жену.
В тюрьме Крамер просидел два года. Следователям все не давал покоя миленький магазин радиотехники, и по этому поводу Крамеру отбили почки. Он дважды объявлял голодовку, похудел со ста килограммов до пятидесяти трех и превратился из упитанного пацана, по виду – типичной «колотушки», в угрюмого стройного парня с высоким лбом, собранным в горизонтальные складки.
Когда Леша Крамер вышел на волю, он узнал, что жена его не очень горевала по нему. Ее постоянно видели в городских кабаках с коммерческим директором АО «Южсибразрезуголь», тем самым, который, обревизовав финансовое состояние комбината, и указал следакам на Крамера, как на показательную жертву.
Звали этого коммерческого директора Фаттах Олжымбаев.
Чувства, пережитые Лешей Крамером, значительно отличались от ощущений, свойственных российскому интеллигенту. Конечно, он переживал измену жены, о которой только и думал все два года. Но главным было не это. Главным было том, что он, Леша Крамер, с семнадцати лет строго блюл репутацию крутого мужика. Он блюл ее, когда ее в раннюю пору русского рэкета бился на стрелках стенка на стенку, блюл, когда впервые по приказанию старших пустил в темном подъезде пулю в лоб пожилому человеку, блюл, когда занялся бизнесом. Его репутация была все лучше, все выше, все круче, он зарабатывал авторитет годами и делами. И вот теперь она погибла оттого, что ему наставила рога смазливая жена-одноклассница.
И он даже не мог развестись с этой девкой, потому что на девку были записаны две автозаправки и магазинчик радиотехники.
Самые большие беды мы приносим, не замечая того, что сделали. Потому что самая большая беда – это та, что принесена незаслуженно и случайно.