Но и скандалить с ними не очень хотелось, а они явно напрашивались на скандал. Драку затевать? Они же напролом прут! Но вчера вечером я тоже пил не один только чай, так что не следовало бы.
– Вам что, не ясно? – мрачно спросил я. – Сказано русским языком, мы не работаем.
– А нам твоя работа до лампочки! – наехал тот, который заклинил дверь. – Нам нужен Бояров-Александр-Евгеньевич. Есть тут такой?
Да, надо было мне сразу уши навострить, а то «жлобы, жлобы!». Впрочем, одно не исключает другое. Вон рожа какая, не иначе со вчерашнего дня литр во лбу сидит…
– Сказано русским языком, – поддразнил меня «дерьмодав», – нам нужен Бояров-Александр-Евгеньевич.
В его скороговорном, без пауз, произнесении фамилии- имени-отчества просквозила презрительность: мы – власть, а ты – ничто, и у тебя даже не фамилия-имя-отчество, а ФИО, понял?!
Я понял. Отогнал эмоции. Хотя подступило, ох, подсту- пи-и-ло! Ну, жлобяра! Значит, Бояров тебе нужен? И ты не знаешь такого Боярова? И раньше никогда не слышал?! Еще со времен Боярова-старшего?! Ну-у, мент, гляди-и… Саша, прочь эмоции! Уговаривал я себя и уговорил.
– С кем имею честь? – ответил презрительностью на презрительность, вежливо и сухо. Очень сухо. В горле запершило от сухости. Чего им надо-то?!
– А имеешь? – встрял второй. – Честь-то?
– Слышь, сокол, – задушевно отозвался я, – шел бы ты к… своей матери! – и тут же, вроде осекшись, озаботился: – Ничего, что я с вами сразу на ты?
Второй было попер, но остальные, гоготнув от неожиданности, и вовсе рассыпались неудержимым смехом.
Оно уже лучше. Человечество смеясь расстается со своим прошлым. Но у меня не настолько криминальное прошлое, чтобы им интересовались трое ментов одновременно. Ах да, я же НЕ ЗНАЮ, что они – блюстители порядка. А мои догадки, пусть безошибочные, при мне. Одно дело – ну, мужики, побазарили и хватит. Другое дело, когда не просто «мужики», а представители правоохранительных органов. Но пока представители не представятся, я имею возможность играть в независимость.
Недолго, совсем недолго.
– Старший оперуполномоченный уголовного розыска Василеостровского РУВД капитан Карнач, – представился «дерьмодав» уже вполне миролюбиво, мазнул книжечкой перед глазами.
– А-а, – только тут «понял» я. – Бояров. Александр. Евгеньевич. Чему обязан?
– Так вы и есть?
Будто они с первых же минут не знали!
– Я и есть.
– Ага. Поскольку, как вы сказали, бар не работает, вас не затруднит проехать с нами?
– С какой стати?
Дал слабину, дал. По большому счету я чист, но в гардеробе у меня – и почти целая коробка английских «555», и блоки «Мальборо», и японские часы, и бундесовые спортивные костюмы – непременные атрибуты швейцарской работы. Не говоря уже о двух ящиках левого коньяка, коробках датского «Туборга» и двух газовых пистолетах. Видеть все это ментам абсолютно ни к чему. Я мог бы покачать права, но и они имели возможность сделать то же, большую возможность: в гардеробе-то порылись бы точно. Да там и рыться особенно не надо, все почти на виду. А после этого качать права с моей стороны будет затруднительно. Лучше «проехаться» и сориентироваться на месте.
– Хорошо. Но в чем дело?
– Объясним, объясним, – пообещал Карнач. – Но не здесь же! – вразумляюще, вроде как я сам должен понимать: «не здесь же!».
Пусть. Сам дал слабину, сам и должен понимать. Ничего не понимаю!
– Сейчас. Куртку накину, ребят предупрежу.
– Конечно, конечно!
Олег и Юрка прихлебывали кофе и беседовали, облокотившись на теплую, прогревшуюся «Омнию»: Нудлз, де Ниро, «Однажды в Америке», эх, времена настали – раньше фильма и по «видикам» не сыскать было, а теперь он широким экраном, эх, времена!..
Ленивый треп, дольче фарниенте.
Я прихватил свою чернокожую куртку и между прочим, как о неважном, бросил:
– Без меня не открывайте, дождитесь. Я ненадолго.
– А что? А куда?
– Да тут я ментам зачем-то понадобился. Проедусь с ними – и обратно.
– Ну?! – засуетились было. – Серьезно или как?
– Ерунда какая-нибудь, скорее всего. Вы же меня знаете! Или не знаете, а?
– Знаем-знаем. С богом! Ни пуха!
– К черту! – отослал я и Юрку, и Олега. Хотя с большим желанием я отправил бы туда неожиданных гостей, вынудивших меня на прогулку «тут недалеко».
– И смотри, поосторожней… – напутственно добавил Юрка.
– А говорите, что знаете меня! – напоследок браво пожурил я и, подметив у Олега мандраж, подбодрил: не ОБХСС, не ОБХСС, не дергайся, торгуй своим «Ахтамаром» спокойно.
И закурив «Мальборо», чтобы слегка подразнить ожидавшую меня троицу, пошел на выход.
Дальше все, как в плохом кино имени Горького: у порога уже черная «Волга», Карнач рядом с водителем, а меня впихнули (впихнули!) на заднее сиденье и стиснули с обеих сторон. Ж-жлобы! Тихо, Бояров, тихо! Однако совсем обалдели ребятки! Я-то уж точно знаю, что таких почестей не заслужил. Поехали!
– Нас интересует ваш вчерашний вечерний звонок Быстрову! – так начал капитан Карнач, как только мы приехали (надо ли говорить – куда?).
А я начал так:
– Прежде всего хотелось бы уточнить, в качестве кого я здесь нахожусь: в качестве свидетеля или обвиняемого? Далее: на каком основании этот допрос? Если вами возбуждено уголовное дело, то – один разговор. Если из праздного любопытства – другой. Итак?
– Да-а… Бояров, Бояров. Такая фамилия! А вы ее позорите. Знал бы отец ваш, Евгений Викторович, до чего докатился сын, вот бы огорчился. Да-а… – Карнач явно не ожидал такого моего начала. Он определенно настроился быстренько-быстренько расколоть обдиралу-швейцара, и моя корректная официальность его озадачила. Швейцар ведь существо бесправное, работой своей дорожит, с милицией ссориться – ни-ни! А тут…
Потому он и тянул паузу, что-то там себе соображая, цокал языком и демонстрировал знакомство с моей родословной. И пособники его (виноват! сослуживцы) вторили начальству.
А я, зная, что чист, с трудом, но придерживался этой самой корректной официальности. Хотя будь на мне какая вина, я разговаривал бы с ними еще более официально и корректно. Спокойно, спокойно. Мне бы поскорей тут закончить и в бар вернуться – работа ждет! Но Карнач и компания, похоже, не торопились. И совершив круг, капитан вернулся в исходную точку, рассчитывая, вероятно, что вполне меня усовестил заслуженным и безвременно ушедшим отцом («Какой был человек, Евгений Викторович! Какой человек!») и теперь я понуро начну беседовать.
– Итак, ваш звонок Быстрову? – как бы чуть не забыл!
– Быстрову?
– Борису Быстрову.
– Итак, я свидетель или обвиняемый? – заупрямился я.
– Вы подозреваемый. Только подозреваемый. Пока что… – пообещал мне Карнач веселенькую перспективу задушевным тоном. Вот это да!
– На-адо же! А по какому делу?
– По делу о шантаже и угрозе убийством в отношении гражданина Быстрова и о сожжении его автомашины.
Я тут же порадовал товарища капитана, подражая его задушевному тону: никакого гражданина Быстрова знать не знаю, никаких автомашин никогда не сжигал, разве что в Афганистане.
– А ты нам здесь своим Афганом не размахивай! – вдруг заорал один из тех, кто примостился за моей спиной. – Т-то- же мне, г-герои!
Я даже не удержался от усмешки. Судя по реакции, этому менту как-то досталось от ребят-афганцев – в день ВДВ, например, когда он сунулся наводить порядок «демократизатором». Поделом. Не суйся куда не следует.
– Ляшков! Не суйся! – пресек Карнач и снова сосредоточился на мне: – Очень плохо. О-очень плохо вы начинаете разговор, Александр Евгеньевич.
– Я его не начинаю. Начали вы. И, кстати, заканчивайте поскорее, меня работа ждет.
– Исправительная. До трех лет. Можете не торопиться.
– Послушайте!..
– Нет уж, это вы послушайте. Нам известно, что вчера в восемь вечера вы позвонили Быстрову домой с требованием принести в бар «Пальмира» пятьдесят тысяч рублей. Имеются свидетельские показания. Более того! Телефонный разговор записан на пленку. Поэтому в вашем положении лучше не усугублять вину бессмысленным запирательством.
– Я не знаю никакого Быстрова. Ни вчера, ни позавчера, вообще никогда ему не звонил. Если вами записан разговор, то и номер телефона, с какого был звонок, должен быть известен. Вот и проверьте. А я вчера весь вечер находился в баре, никуда не отлучался. Очень многие могут подтвердить.
– Видите, как хорошо! Вы сами все понимаете. Да, номер телефона нам известен. Он и вам известен – это ваш служебный телефон в «Пальмире». И говорили с Быстровым именно вы – голос опознан. Так что доказывать нам, собственно, нечего… Подумайте как следует о вашем положении.
Я подумал как следует о своем положении. Капитан сам дал мне эту возможность, считая, видимо, что нависшее молчание сломит меня психологически. Не на того напали, жлобы!
А вдруг, действительно, не на того напали? Ошибочка вышла. Вроде той, что Валька мне год назад устроил? Когда я только-только в «Пальмиру» определился и – возвращаюсь пешочком по Кировскому домой (благо рядом – «романовский» дом, где «Петровский» гастроном на первом этаже), и меня раз пятнадцать останавливали, документы проверяли. Вечером Валька звонит: как дела, что новенького? А он редко звонит, в самом крайнем случае, да и только если я ему очень нужен – отнюдь не для того, чтобы поинтересоваться, как у меня дела и что у меня новенького. Ну, я ему в трубку проорал: «Что но-о-овенького, спрашиваешь?! Я тебе сейчас популярно объясню, что у меня новенького! И твое счастье, что ты сидишь на своем Литейном или где там! Будь ты здесь, я бы тебя!..». Он моментально переключился на виноватый тон, но по голосу чувствовалось – улыбается, паразит! «Извини, Сашок, – говорит, – у нас, как бы тебе сказать, учения. А я ориентировку на тебя дал, ничего больше в голову не пришло. Ты что, шуток не понимаешь?». Веселенькие у Вальки шутки…
Но здесь – не шутки. Голос опознан, разговор записан – это туфта. Никакие голоса по телефону никогда не опознают. Вернее, опознание голоса может представлять оперативный интерес, но никак не является доказательством. Тут Карнач меня совсем уж за убогого держит. А ведь он убежден, что я вчера говорил с Быстровым. Но я-то не говорил! То есть говорил не я. И этот «не я» звонил по нашему телефону, сознательно подставляя меня. Либо Карнач чего-то недоговаривает, либо… как его?.. Быстров сам темнит. Быстров, Быстров… Какой-такой Быстров? Если человека шантажируют, требуют крупную сумму, сжигают машину, значит, есть основания и есть люди, известные этому Быстрову не меньше, чем Быстров известен им. И люди эти – «не я». Серьезные же должны быть основания! Все-таки не уличная шушера типа «закурить есть? что-то мне нос твой не нравится!». О, нос! Кажется, знаю, кажется, вспомнил я Быстрова. Это же Борюсик. Улыбчивый еврей, похожий на толстого кооперативного ребенка. Большой любитель девочек, почти непьющий. Кажется, антиквариатом увлекается. Точно не скажу. Не люблю соваться в чужие дела, тем более спрашивать, где и как человек зарабатывает. Главное, платит. И платит хорошо. А Борюсик платил хорошо. И ко мне относился с подчеркнутым уважением. Клиент постоянный, не первый год. Так бы и сказали – Борюсик. И в мыслях никогда не было фамилией интересоваться. Маленький, полненький… какой же он Борис Быстров?! Он – Борюсик.
– Надумали? – поторопил меня Карнач.
Я сделал вид, что надумал, только кое-что желаю уточнить:
– Вспомнил! Вспомнил Быстрова, капитан!
– Ну видите! Уже лучше! – победительно поощрил «дерьмодав». – И что вспомнили?
– Вы говорили, что по телефону у Быстрова потребовали пятьдесят тысяч. А куда он их должен был принести?
– В «Пальмиру». И передать швейцару. То есть Боярову- Александру-Евгеньевичу.
– А если не принесет?
– Быстровскую новенькую «девятку» сожгли прямо у него под окнами. И пообещали, что на очереди его жена.
– Деньги требовали в какой упаковке?
– В дипломате. Маленьком.
Крутые ребята. И расчет безошибочен. Некто, хорошо знавший меня, не сомневался, что когда Борюсик передаст мне дипломат, я пожму плечами и положу его в свою комнатку, не проверяя что там внутри. А через день-два, когда через бар пройдут сотни людей, появится некто и спросит дипломат от Борюсика. Я отдам, не задумываясь, получу свою пятерку и не вспомню никогда. Дело обычное. Сколько раз приходилось быть передаточным звеном. Швейцар…
– Еще вопрос! – увлекся я.
– Здесь вопросы задаю я! – спохватился Карнач.
– А по какому праву? Вы юрист? Или так себе?.. Если я даже не свидетель, а подозреваемый, то, будьте любезны, если не повесточку, то ордер на задержание. Вы же утверждаете, что возбудили уголовное дело. По факту.
Карнач стал цвета своей книжечки. На его очевидный вчерашний перепой наложилось искреннее возмущение наглостью швейцара-вышибалы. Чьим бы сынком ни был в прошлом швейцар-вышибала, теперь он только швейцар-вышибала, заподозренный в рэкете. И справедливо заподозренный, ведь еще чуть-чуть и сам раскололся бы! Он, капитан Карнач, старался облегчить задачу подозреваемому, на вопросы ответил, всячески помог – а этот… Бояров-Александр-Евгеньевич в Кодекс мордой тычет?! Ну, гляди-и!
Я глядел. Глядел, как его физиономия багровой насыщенностью превзошла даже книжечку, и соображал (только быстро, быстро), что немного перегнул, что надо давать задний ход, если еще не поздно. Или поздно?
– По какому праву, спрашиваешь?! – навис Карнач. (Не ударить же он меня собрался! Лучше бы ему этого не делать. А то я таких дров наломаю из всех присутствующих! И самым «любимым» поленом станет он сам. Спокойно, Бояров. Спокойно. Однако капитан нутром почуял, что рукам волю давать не стоит – повыдергаю и… будь что будет. Спокойно! – По име-ю-ще-му-ся у меня праву! В бар, значит, торопишься?! На работенку?! Чирики постреливать?! Так вот, гражданин. Вы задержаны на предмет выяснения личности. И мы имеем право выяснять вашу личность в течение трех часов. А потом, может быть, отпустим. Может быть. Или нет. В зависимости от результата. Или в другой зависимости… Впрочем, вам, гражданин, выбирать.
– Да вот же мои документы! – немного растерялся я.
– Ляшков, возьми у него документы, – приказал Карнач. – Так, а теперь отнеси их – пусть эксперты проверят, насколько они подлинные. Сомнения есть… Экспертиза, гражданин, дело до-олгое.
– Вы же знаете! – оторопел я. – Вы же меня из бара и вызвали. Меня, Боярова!
– Да-а? Не помню! Ляшков, а ты? Бикмурзин? Нет? Видите, гражданин, – нич-чего подобного!
Вся их троица откровенно получала удовольствие. И было от чего. Ах, ты нас мордой в Кодекс тычешь?! Так мы тебя еще не так ткнем!
Ткнули. Три часа торчать в такой замечательной компании, при том, что день в разгаре, и «Пальмира» меня заждалась – Юрка с Олегом запаникуют, – совершенно мне не улыбалось.
– Вся штука в том, – мстил капитан, – что вы, гражданин, по всем приметам совпадаете с о-очень серьезным правонарушителем. У нас есть его словесный портрет, и что вы, что он – тютелька в тютельку.
– Какой еще портрет!
– Да хоть бы вот этот! – он большим пальцем ткнул себе за спину, в стену. На стене, как и положено, висел в рамочке не Дзержинский, правда, но Ленин.
Ш-шуточки. За такие шуточки при младших по званию капитан Карнач три года назад моментально бы в лейтенанта Карнача превратился. Младшенькие, Ляшков с Бикмурзиным, настучали бы по начальству как пить дать. Да-а, времечко изменилось. Время-времечко. У меня его, времени, совсем уже не оставалось. И так больше часа валандаемся. Надо выбираться. Хоть на той же шутке:
– И чем же мой двойник так провинился? – я попытался задать вопрос с иронией и… сообщнически.
– Да понимаешь, рэкетом балуется. Пятьдесят тысяч рублей ни за что ни про что с некоего Бориса Быстрова решил получить. И не сознается. Наверно, не хочет говорить – за что. А ты не в курсе?
– Капитан! Ну, капитан! Ну, ты сам подумай! Если бы я был рэкетиром, разве бы я действовал так примитивно? Что я, совсем дурак, что ли? Снимать с человека деньги и требовать, чтобы он их принес мне же на работу?! Разве я похож на полного идиота?! А, капитан?