– Вы в этом уверены? – Колосов на секунду замолчал. – Вот что, придумывайте что хотите, хоть сигнал о ложном минировании, связывайтесь немедленно с охраной кинотеатра, прерывайте сеанс, включайте свет. Установите – в зале Долгушин, вместе с ребенком и девушкой, или его там нет.
Он вернулся у Санычу:
– Куда вы с ним должны были направиться с Гоголевского? После того, как ты передал бы ему жетон с гравировкой?
– Я лично никуда не собирался, – Саныч смотрел в сторону. – Мы еще накануне договорились – я Ждановичу должен был помочь, там концерт в клубешнике этом намечался на вечер, ну я и… Виктор меня попросил, он мне велел, чтобы я был со Ждановичем, пить ему много не давал.
Зазвонил мобильный – тревожно, резко.
– Никита Михалыч, мы подключили охрану, проверили зал. Только что. Пономарева и ребенок на своих местах, согласно купленным билетам.
– А Долгушин?
– Его в зале нет. Видимо, он вышел через запасной выход во время сеанса. Он покинул здание, а машину свою оставил.
Слушая, Колосов смотрел на понурого Саныча, на изъятый жетон с гравировкой, на снимки. Еще два часа назад все представлялось таким ясным…
– Быстро отвечай: что Долгушин говорил тебе, когда передавал медальон? – спросил он, дав отбой. – Гляди сюда, вот это число тут выгравировано после буквы «К» – 72. Лично тебе дата седьмое число второго месяца ничего не говорит? Тебе известно, кто родился седьмого февраля?
Саныч молчал.
– Я тебя спрашиваю, Петр.
Саныч по-прежнему не отвечал ни слова.
– Мне еще раз повторить вопрос?
– Эта шлюха родилась.
– Не слышу, громче. Какая шлюха? О ком ты?
– Эта сука вонючая, эта уродина – моя дражайшая мачеха. Ну, она родилась, она, она родилась!! Ненавижу ее. Я ее ненавижу, слышишь ты, мент? – Саныча трясло, как в лихорадке. – Да, я хочу, чтобы она сдохла, сдохла эта проклятая сука! Да, я сказал про нее Витьке Долгушину, сказал наш адрес, сказал в какой клинике она жопу свою зашивает, я… Ну, что ты опять так на меня пялишься? Да, я ему сказал, мы говорили с ним о ней. Долго говорили, там, на теплоходе. Я все ему сказал. А он мне ответил… Он ответил мне – нет такой жертвы, которую друг и наставник не мог бы принести ради друга и ученика. Ради меня, понимаешь ты это? Что ты мне тычешь под нос эти свои фотки гнусные, этих мертвяков – я ничего про них не знаю, понял ты? А суку-мачеху свою я ненавидел и ненавижу. Я желаю ей смерти, хочу чтоб сдохла она, чтобы кто-то избавил меня от этой проклятой тошнотворной гадины! А про Долгушина я знаю только одно: вы все мизинца его не стоите. Мизинца его одного! Он сказал мне – что бы ни случилось, я должен помнить, я всегда, всю оставшуюся жизнь должен помнить – он желает мне и всем, слышишь ты, мент, всем только добра! И я знаю – это правда. Он в жизни никому никогда не врал!
Этот истерический вопль звучал в ушах Колосова, когда он мчался по городу на машине в окружении пышного милицейского эскорта мигалок и сирен в подмосковное Зюмино. Было уже шесть часов вечера – самый час пик, зверские пробки до самого МКАДа. Колосов не знал, что в данный момент происходит в доме Сухих. Он помнил только одно: тот, по чьему следу они шли так долго, так упорно и, увы, так безуспешно, опередил их почти на самом финише, выиграв драгоценное время, которое сейчас было равным человеческой жизни.
Таким Сергея Мещерского Катя не видела давно – обычно застенчивый и деликатный, сейчас за рулем, в пылу погони весь он был как маленькая буря и натиск. Они без труда догнали машину Алены Леонидовны – Мещерский громко посигналил, привлекая ее внимание, и тут же весьма рискованным маневром заставил ее съехать на обочину и остановиться. Взвизгнули тормоза. Разгневанная Алена Леонидовна высунулась в окно:
– Вы что, молодые люди?! Пьяные? Кто же так ездит? Вы же чуть не задели меня!
Катя выскочила из машины. Она видела перед собой эту женщину – чужую, незнакомую, встреченную прежде почти случайно, и в одночасье вдруг превратившуюся в одну из самых главных фигур этого дела – в жертву (Катя была в этом уже уверена на сто процентов) того, кого они искали. И на этот раз от встречи с ним лицом к лицу их отделяли какие-то минуты.
– Гражданка Куницына, Алена Леонидовна, я капитан милиции Петровская, вот мое удостоверение, – Катя показала донельзя удивленной женщине «корочку». – Алена Леонидовна, прошу, выслушайте нас – вы в большой опасности. За вами от самого института Лебовски следует опасный преступник, которого мы подозреваем в совершении нескольких серийных убийств. Пять минут назад вас обогнала машина…
– «Форд» с разбитой фарой, вы его заметили? – вклинился Кравченко. – Этот человек там, за рулем.
– Он преследует вас от самой Москвы. Мы ехали за вами, – сказала Катя. – Мы подозреваем, что на этот раз своей жертвой он выбрал именно вас, Алена Леонидовна. Он намеревается встретить вас на безлюдном участке дороги в лесу между Зюмино и бывшим пионерлагерем.
– Я не понимаю, девушка… что… что вы такое городите? Вы из милиции? И вы тоже? – Алена Леонидовна растерялась. – Я никогда не имела дела с милицией, я… лучше сейчас позвоню своему мужу.
– Пожалуйста, верьте нам, – Катя готова была лечь под колеса, но не пропустить ее дальше. – Вы в большой опасности. Этот человек, этот подозреваемый – на его счету уже много жертв. Он наверняка вооружен, у него пистолет. Мы предполагаем, что сейчас он остановился где-то на дороге, впереди и поджидает вас. Он хочет вас убить – это вы понимаете?
– Убить? Меня? За что? – холеное лицо Алены Леонидовны выражало недоверие, тревогу. – Девушка, все, что вы говорите, согласитесь, довольно странно и я…
– От того – поверите вы нам сейчас или нет, зависит ваша жизнь. Я могу, конечно, ошибаться, но… у нас есть веские основания подозревать, что человек, который преследует вас на «Форде», – это ваш пасынок Петр Сухой, – выпалила Катя.
Алена Леонидовна глянула на нее, приглушенно ахнула и… бессильно откинулась на спинку сиденья.
– Господи… боже… Вы в этом уверены? – Губы ее дрожали. – Да, это уже, кажется, серьезно… А я как чувствовала. Знаете, девушка, я как чувствовала это. Что я с ним пережила – вы представить себе не можете. Это ведь не человек, это дьявол, настоящий дьявол… Он люто меня ненавидит. Вбил себе в голову, что я стала причиной смерти его мамаши, а потом чуть ли не обманом женила на себе Александра Кузьмича… Но это все ложь, все это злобный воспаленный бред этого мальчишки… Я чувствовала – он что-то замыслил против меня, что-то ужасное… Значит, он хочет меня убить? Он гнался за мной и ждет там, впереди? Боже, что же мне делать?
– Вы нам верите? – спросил Кравченко. – Тогда возьмите себя в руки, успокойтесь и пересядьте в нашу машину.
– Зачем?
– Там вы будете в большей безопасности, чем в своем таком заметном внедорожнике. А я займу ваше место за рулем. Да не бойтесь вы, я не угонщик. Просто мы должны все выяснить до конца и по возможности задержать вашего преследователя.
– Но я не могу…
– Да садись ты быстро, без разговоров, дура безмозглая! – рявкнул Кравченко и буквально втолкнул Алену Леонидовну на сиденье к Мещерскому. Такого поворота Катя не ожидала – Кравченко в мгновение ока очутился за рулем чужого внедорожника.
– Поедешь с ней и Серегой, – скомандовал он.
– Нет, я с тобой! Я тебя одного не отпущу.
– Я сказал – делай, что говорю! Ну бабы! Поедете сзади на приличном расстоянии. Вы мне там будете только мешать. Он не должен ничего заподозрить. Иначе он скроется. А мы снова сядем в лужу!
– Но у него пистолет, а ты без оружия. Он в Бокова стрелял прямо по машине. Он тебя убьет!
– Это мы еще поглядим, кто кого убьет, – Кравченко газанул. – Все, баста, я сказал!
«Шевроле»-внедорожник рванулась вперед.
– За ним, – крикнула Катя. – Сереженька, миленький, за ним. Алена Леонидовна, если услышите выстрелы, сразу же пригнитесь.
Они увидели, как вырвавшийся вперед Кравченко далеко впереди свернул направо и съехал с шоссе на бетонку.
Свернув, он почти моментально сбросил газ. Дорога была узкой, самой что ни на есть подмосковно-дачной. По обеим сторонам шел хвойный лес. Навстречу проехал грузовик с песком – еле разминулись. Потом дорога снова свернула, и дальше пошел прямой, хорошо просматриваемый участок. Нигде впереди не было и следа припаркованного на обочине «Форда» – того самого, на котором самому Кравченко столько пришлось поездить.
Кравченко ехал неторопливо, иногда слегка «вилял» – он старался косить под женщину за рулем, а именно такой неровной ему всегда представлялась женская манера езды. Пусть тот, кто, возможно, наблюдает сейчас за «Шевроле» из чащи леса, думает, что за рулем по-прежнему его беспечная, ничего не подозревающая жертва. «А выстрела я могу и не услышать, – думал Кравченко почти машинально, следя за дорогой. – Катька вон говорила, у него вроде глушитель…»
Что произошло дальше – было как вспышка. Он действительно не услышал выстрела. Просто внезапно, словно от невидимого удара снаружи лопнуло и осыпалось осколками в салон боковое стекло. Что-то больно ожгло щеку. Кравченко резко крутанул руль – машина на скорости съехала в кювет, заглохла, мигая автоматической аварийной сигнализацией. Он сполз вниз, на сиденье. Быстро двигаться он не мог – болела грудь, но сейчас надо было думать не о сломанных ребрах, а о собственной голове. Превозмогая боль, он выбрался из салона и замер в ожидании, прижавшись к машине. Вот сейчас… сейчас это произойдет… они увидят друг друга – стрелявший обязательно подбежит, чтобы убедиться, чтобы совершить с телом жертвы свой традиционный ритуал…
Шаги… Шаги по дороге – быстрые, грузные. Кто-то приближается, кто-то уже почти рядом. Поравнялся с «Шевроле». Кравченко выскочил из своего ненадежного укрытия и бросился вперед, движимый одним желанием – выбить у нападавшего пистолет.
Он увидел того, кто был возле машины, кто стрелял секунду назад и едва его не прикончил. Он увидел и… у него внезапно перехватило дыхание. Он остановился как вкопанный: перед ним с пистолетом в руке был Виктор Долгушин. Взгляды их встретились. Это был как дурной сон. Это было хуже дурного сна. Хуже смерти.
В этот момент на повороте показалась машина с Мещерским за рулем. Тишину леса вспорол громкий автомобильный гудок.
Долгушин попятился. Что-то творилось у него с лицом, что-то было не то, неузнаваемо… Черты лица кривились, дергались, словно от приступа истерического смеха – только было непонятно, смех ли это или гримаса боли. Внезапно он вскинул пистолет и выстрелил в сторону приближавшейся на полной скорости машины – не целясь, поверху, явно стараясь не попасть – только испугать. А потом так же, не целясь, выстрелил в Кравченко – пуля ударилась об асфальт в каком-то полуметре от него. Выстрелил еще раз, не давая сделать и шага, повернулся и побежал в лес. Через минуту его «Форд» с ревом работавшего на пределе двигателя вылетел на дорогу уже позади приближавшейся машины и взял курс обратно на Москву. А тут подоспели Мещерский, Катя, Алена Леонидовна:
– Господи, – голосила она истошно, куда только делась сразу ее напускная сдержанность. – Госссподибожжжемой!! Кто этот человек? Почему он стрелял? Это он хотел меня убить? Но я его не знаю, это ведь не мой пасынок! Я никогда его раньше не видела! За что же ему было меня убивать, за что?! Или это киллер, наемник? Мой пасынок нанял его, да? Он нанял его за деньги? Сволочь, подонок… Боже мой, моя машина! Подарок Александра Кузьмича! Что с ней – все стекла разбиты!
– Вадик, ты ранен? У тебя кровь на щеке! – Катя метнулась к Кравченко.
– Со мной все в порядке. А вот он ушел. Звони скорее своим.
Она уже звонила – в дежурную часть, в местный отдел милиции, в главк. Она была ошарашена. Так же, как и Мещерский, как и Кравченко. Почти до самого последнего момента она была уверена: там, в «Форде» – Петр Сухой по прозвищу Саныч. И вдруг она увидела совсем не его…
– Наши сейчас будут здесь, опергруппа уже едет, – она обращалась сейчас только к Кравченко – возможно, он в эти краткие мгновения объяснит ей, все объяснит, но…
Кравченко ничего не собирался объяснять. А, скорее всего, просто не мог. Он рванулся было за руль – снова мчаться в погоню, гнаться за лесным призраком. Но его остановил телефонный звонок: Кате на мобильный пробился Никита Колосов:
– Я все знаю, – он был краток. – Знаю, что произошло, нам уже сообщили. Мы тоже вышли на него, но, как видишь, опоздали. Женщина цела?
– Цела, – ответила Катя.
– Оставайтесь там с ней до приезда опергруппы. За остальное не волнуйся. Мы его возьмем. Больше он от нас не уйдет.
О том, что случилось в этот сентябрьский вечер дальше, Катя узнала позже – из рассказов сослуживцев, из рапортов, из сводки. Впоследствии она ни разу не пожалела о том, что не стала непосредственным очевидцем случившегося. Есть вещи, которые лучше не видеть.
«Форд» Виктора Долгушина засекли уже на магистральном шоссе: на бешеной скорости он мчался в направлении Окружной, искусно лавируя в потоке машин, нещадно обгоняя, подрезая, вылетая на «встречку». Его пытались остановить несколько раз еще на МКАДе, а затем, когда стало ясно, что он едет на север, – на Ленинградском шоссе. За ним следовало сразу несколько милицейских машин, объявлявших в громкоговорители приказ немедленно остановиться. Но он плевал на приказы. А доставать его автоматной очередью по колесам на оживленной трассе было в принципе невозможно. Нет, они не гнали его, как зверя, направление диктовал им он сам. И вскоре стало понятно, что целью его является… речной вокзал, теплоход. Это было абсурдом с точки зрения логики. Но Колосов уже никакой логики от него и не ждал. Порт был ловушкой, которую легко можно было захлопнуть, – и это его устраивало.
Весь порт был уже оцеплен милицией. На нулевом причале возле «Крейсера Белугина» выстроились машины ДПС. Колосов был в одной из этих машин. Вызвали снайперов, разместив их так, чтобы вся площадь перед теплоходом хорошо простреливалась. Когда «Форд» в исступлении гонки, свернув с Ленинградского шоссе, промчался по аллее к грузовому порту, аллею тут же перекрыли сотрудники ГИБДД, подогнав два грузовика.
Колосов, облаченный в бронежилет, вышел из машины – он увидел «Форд» на аллее. Машина, едва не врезавшись в стену машин ДПС, круто развернулась и остановилась примерно в ста метрах.
– Водитель «Форда», немедленно покиньте салон. Бросайте оружие, повернитесь спиной, положите руки на капот! – громыхнуло из громкоговорителя.
Из «Форда» никто не вышел.
– Долгушин, все кончено. Выходите! – крикнул Колосов. – Долгушин, вы меня слышите? Выходите!
На этот раз выстрел услышали все – пуля ударилась об асфальт перед начальником отдела убийств. Долгушин мог легко попасть в свою мишень, так же как и в другие мишени там, на лесной дороге, но он стрелял вниз, по ногам, не позволяя приблизиться к себе.
– Долгушин, подумайте о себе, о своем ребенке! – крикнул Колосов. – Все кончено. Мы все знаем о вас. Мы нашли трупы всех ваших жертв. У вас нет другого выхода, как выйти и сдаться правосудию!
Он предложил ему только это. И ждал. Но из «Форда» по-прежнему никто не показывался. А спустя мгновение прогремел новый выстрел.
Махнув рукой на все предосторожности, Колосов бросился к машине. Он увидел Виктора Долгушина сквозь мутное стекло – четкий профиль, застывший теперь маской. Он рванул дверь – тело безжизненно осело вниз: правый висок раздроблен выстрелом. На лобовом стекле, на руле, на сиденьях – брызги крови.
Подоспевшие милиционеры начали вытаскивать Долгушина из салона и в это мгновение со стороны теплохода, возвышавшегося над причалом, донесся странный звук. Колосов обернулся.
Теплоход нависал над ним. Команду с него заблаговременно эвакуировали, пассажиров и капитана уже доставили в милицию для допросов. И все же одна живая, позабытая всеми душа на пустом теплоходе осталась: тяжело хлопая крыльями, на крышу капитанской рубки взлетел… павлин. Его напугал грохот громкоговорителей, вой сирен, выстрелы. Теряя из хвоста перья, он с усилием перелетел с крыши рубки на крышу соседнего портового пакгауза. Все взоры собравшихся на причале были прикованы к птице.