Шибко умный ты стал, Миша.
А я дураком никогда не был. Это ты за две сотни потел. В месяц! А мне эти сотни... Тьфу!
На нарах лежал, по-другому думал.
На нарах, не под нарами, — ухмыльнулся Слон. — Жестковато, но жить можно. Чего ты в бутылку лезешь, Грязнов? Не в своем кабинете, в гостях!
Какая разница? Я под вами никогда не ходил. Заслужил — получай, нет вины — гуляй.
Что верно, то верно, — согласился Слон. — Уважали тебя. Особо за то, что по фене бегаешь, будто наш, родной, и на допросах морду не бил. Ну, конечно, и за это дело, — щелкнул по горлу Мишка. — Хочешь?
Ты шефу хотел позвонить, — напомнил Слава. — Может, он меня в гости позовет.
Уверен?
Если твой шеф — Ваня Бурят, то можешь не сомневаться.
Слон вытащил из нагрудного кармана портативный телефон, набрал номер, отошел в сторону. Хороший человек к нам залетел! Верно... А я хотел удивить, понимаешь... Лады. — Мишка обернулся к Славе: — Ждет. Банька у него готова. Настоящая, русская, веники березовые, дубовые, а хошь — пальмой парься или лаврушкой. Валим.
Ваня Бурят занимал небольшой коттедж на берегу моря. Как и положено хозяину, он встретил гостей на пороге дома. Рядом с ним, держа в руках хлеб-соль, стояла китаянка, девушка лет семнадцати с мраморным личиком, пухлыми губками и тонкими гибкими ручками. Она улыбалась, показывая белые зубы, и, вероятно, очень забавлялась представлением, в котором играла роль хозяйки.
Грязнов отломил кусочек хлеба, макнул в соль, положил в рот.
Как в России, — улыбнулся Бурят.
Не совсем, — возразил Грязнов, глядя на девушку.
Госпожа Ляньсан, — представил Ваня китаянку.
Слава легонько приложился к ручке девушки.
В дом или сначала попаримся?
Лучше в баньку.
Бурят приподнял руку, как бы прощаясь со Слоном, и тот послушно зашагал к машине.
Пусть бы попарился, — пожалел Мишку Грязнов. — По дороге только и разговоров было про баньку.
Успеет, — откликнулся Бурят.
Банька стояла в тени двух пальм, небольшая, аккуратная, срубленная из осины, с просторным предбанником.
Топлю березой, — кивнул на чурбаки Ваня.
Береза вроде здесь не растет, — неуверенно сказал Слава.
Не растет. А я топлю.
Дороговатое удовольствие...
Даром дают. В порту любой нашей древесины навалом.
Бурят разделся первым, открыл дверь парилки.
Заходи, Грязнов! Да смотри с полки не кувырнись! Парок сибирский!
Любил жаркий пар Слава, заядлых парильщиков пересиживал в тех же Сандунах или Дорогомиловских, а тут вошел — и захватило дыхание.
Да-а... — протянул он. — Парок что надо...
Посидим?
Посидим. — Слава взобрался на полок, примостился рядом с Бурятом, огляделся. — Как в деревенской. Кадки, валуны, котел и тот, кажись, медный...
Медный, — подтвердил Ваня. — Прикрой плешь- то! Во-он шляпа лежит!
Ничего, — закряхтел Слава. — Пока терпимо.
Поддать, что ли?
Маленько можно.
Ваня спустился вниз, деревянным обшарпанным ковшиком зачерпнул кипятку из котла, плеснул на раскаленные камни.
Как?!
Хорошо-о... Хватит, Иван, хвати-ит!
Хорошо-о, — подтвердил Бурят, взгромоздившись на полок.
Ковшик-то, смотрю, расейский.
Дедовский. В прошлом году на родине побывал. В родимой деревеньке...
Каково приняли?
Приняли, — вздохнул Бурят. — Бабы попрятались, мужики с дробовиками засели. Изба пустая. Мать с отцом давно уж там, где и мы в свое время будем. Нашел вот один ковшик. Взял... Добавить?
Не-е, Ваня! Где веники-то?
В кадке. И мне захвати!
Какой?
Березовый!
А я, пожалуй, лавровым.
Охали, вскрикивали, кряхтели, хлеща друг друга вениками, и, распаренные, красные от нестерпимого жара, на карачках выползли в предбанник. Их ждал стол, уставленный бутылками с пивом, запотевшими от холода, в продолговатой тарелке лежали ломти осетрины, дымился разварной картофель. Вскрыли пиво, припали к горлышкам.
Хор-роша... — отдуваясь, проговорил Грязнов. — Вот чего не ожидал в Гонконге, так баньки! Ува-ажил.
Они еще пару раз попарились и, накрывшись махровыми простынями, поплелись к коттеджу.
Слышь, Иван, одежда-то моя где? — спохватился Грязнов.
Бурят толкнул дверь в одну из комнат, молча указал на диван, где лежала отутюженная рубашка, чистое нижнее белье и отдельно висел костюм, вычищенный, отглаженный, будто из магазина.
Минут через пятнадцать жду в столовой, — сказал Бурят, прикрывая дверь.
Содержимое карманов — документы, деньги, сигареты, зажигалка, ключи — было сложено на низком столике. Грязнов оделся, расчесал редкие свои рыжие волосы, стараясь прикрыть проплешину, посидел немного, покурил, поднялся и вышел из комнаты.
Позялюста, позялюста, — с улыбкой встретила его Ляньсан. — Просю, позялюста.
С приездом, господин директор! — провозгласил Ваня Бурят, встретив гостя на пороге столовой, и тут же взлетела под потолок пробка. — «Мадам Клико»!
Выпили по большому стакану шампанского, сели за стол.
По водочке?
Наливай.
Они еще немного поговорили о баньке, нахваливая друг друга за терпение, снова налили.
И по чью душу прилетел? — спросил Бурят.
Это что, твой тост? — помолчав, вопросом на вопрос ответил Слава. — Так и захлебнуться недолго.
Извини.
Выпили, принялись за закуску. Ваня молчал, и Гряз- нов помалкивал. Потом он отодвинул тарелку, пристально посмотрел на парня.
По чью душу, спрашиваешь? Может, и по твою.
Узнаю сыщика Грязнова, — расплылся в улыбке Бурят.
Был сыщик, да весь вышел.
Знаю. Грустно?
Обидно. Не за себя, за дело.
Кранты подходят вам, дорогие товарищи...
Кому это — вам?
Всем вам. Ну, и ментам тоже.
Не спеши, Ваня.
Капец России!
И тут не торопись.
Вашей России. Дурацкой.
Дураков в России, точно, хватает, — согласился Грязнов. — Но и умных немало. Посмотрят дураки на умных, авось и сами поумнеют.
Сомневаюсь.
Сажал я тебя, Ваня?
Когда было-то? Ты теперь посади.
Придет время — сядешь.
Ушло времечко, ушло. Правда, вот если бы таких, как ты, не поперли из органов... Тогда, конечно, нелегко бы нам пришлось. А теперь? Половина ментов по всей России у меня здесь, — сжал кулак Инин Пурят. — И не пищат. Потому что деваться им некуда. Влипли. А какого ранга люди?! Скажу — со « ту им упадешь.
Скажи.
Так тебя же после этого убирать придется!
У меня, Ваня, линия жизни на ладони очень долгая.
Бурят посмотрел на Славу, разлил водку.
Вот и давай за твою долгую жизнь!
Спасибо, — усмехнулся Грязнов.
Не знаю, какой длины была линия у вождя, но вот чик — и нет его! А какие планы строил! Какие речи говорил! А жил? Птичьего молока не было, так птички и не доятся!
Не на ту лошадку поставил, Ваня.
Опять ты за свое, — помрачнел Бурят, взял портативный телефон, приказал что-то по-китайски. Вошла Ляньсан и остановилась возле дверей.
Буду говорить по-русски, чтобы ты не сомневался, — обратился Ваня к Грязнову. — Подойди ко мне, детка, — позвал он девушку. — Этот дядя сыщик. Полицейский.
Полицейский, — повторила девушка.
Он говорит, что мужчину в «Виктории» убил я! Поняла? Я!
Цзэн! Убил Цзэн! — изменившись в лице, выкрикнула девушка.
Что скажешь? — повернулся к Грязнову Бурят.
Да разве я говорил, что убил именно ты?
Хорошо. Слушай, Лян. Убил не я. Нет, не я. Другой. Русский. Так говорит он, полицейский.
Цзэн, — повторила девушка.
Шагай, — махнул рукой Бурят.
Ляньсан та самая девушка?.. — начал было Грязнов, но Бурят перебил его:
На куски режь, другого не скажет.
А этого Цзэна нашли?
Найдут. Я вообще не понимаю, на кой вас сюда занесло?! Или у ментовки деньги объявились лишние? Да и дело-то для вас глухое. Вот для полиции Гонконга все ясно. Бытовуха.
Время покажет...
Не-ет, заноза в другом. Недаром не какой-то рядовой следователь нагрянул, а «важняк», сам Александр Борисович Турецкий!
Так ведь и убили-то не рядовую пташку.
Предложил бы я тебе денег, Грязнов, много денег, тебе такие и не снились, да знаю — не возьмешь, — помедлив, сказал Бурят.
Я беру, — спокойно ответил Слава и на вопросительно-испытующий взгляд собеседника добавил: — Агентство мое работает на хозрасчете.
Берешь за работу? — уточнил Бурят.
Само собой.
А я уж подумал, неужели и ты клюнул! — рассмеялся Ваня. — Як тому, что берут.
Берут, — согласился Грязнов. — Но, даст Бог, скоро подавятся.
Проглотят. Я тебе ничего нового не сообщаю, сам из газет узнаю, — Бурят кивнул на столик, заваленный почтой. — Ежедневно доставляют. Самолетом. Сегодняшнюю пока не просмотрел... К примеру, генерал Лебедь, личность известная, а главное, чистая, в открытую, в лоб, перечислил фамилии, должности генеральского ворья. И что? Па-ашел в отставку! Кувыркается в Думе, пиджачишко мятый, галстучек нацепил, громыхает о чем-то, а о чем, и не поймешь! Я, грит, не за коммунистов, не за демократов, не за царя-батюшку, я — сам по себе! Так не бывает. Один в поле — не воин.
Лебедь себя еще покажет, — задумчиво проговорил Грязнов. — Он не один, Ваня.
Тебе лучше знать. — Бурят булькнул водки в рюмки, приветственно приподнял и выпил. — Или вот кричат: мафия, мафия, рэкет... Чего кричать-то? У пас танки, самолеты, армия, ФСБ, ФСК, МВД и прочее и прочее. Расстреляй, арестуй, посади. И будет полный порядок.
Поздно.
И я о том. Я уж не говорю о крупных городах, в райцентрах любого чиновничка бери и сажай. Статья одна — взяточничество. Сталин нужен.
Тебе бы к Анпилову податься! — рассмеялся Грязнов.
Анпилов мужик хороший. Во-первых, его не купишь. Во-вторых, он не врет, а говорит, что думает. — Бурят подошел к столику с почтой, заметил белый пакет, вскрыл, прочел записку, вытащил несколько цветных фотографий. — Глянь, Грязнов!
На фотографиях был Роберт Вест, заснятый, видимо, в казино, потому что вокруг него — кто сидел, кто стоял — толпились хорошо одетые господа. В одном из них Слава узнал полковника Павлова.
Говорили мне, а я как-то и внимания не обратил. А он смотри как раскрутился!
В чем дело-то?
Тебе не знакома эта рожа? — ткнул в фотографию Веста Ваня.
Впервые вижу.
А насчет российских казино шороха не слышал?
Появился, говорят, какой-то игрок в очко. Гребет подчистую!
Он и есть. — Бурят снова перечитал записку. — Ты смотри... Монако, Сан-Марино, Марсель, Париж... В Штаты рванул! Во гад! Ладно. Разберемся.
Подари одну, —выбрав фотографию с Павловым, сказал Грязнов.
Возьми, — подумав, ответил Бурят. — В баньке мы с тобой попарились, водочки попили, немного покалякали, с главным свидетелем познакомился... Что еще твоя душенька желает?
В море бы искупаться, в Южно-Китайском...
Тебя проводят.
Сам дойду. Рядом.
Плавки при тебе?
В гостинице.
Вот видишь. Проводят.
Они вышли на улицу, и сразу откуда-то появился сухощавый китаец.
Его зовут Сюй. Он говорит по-русски, — сказал Бурят и, обращаясь к китайцу, добавил: — Проводи господина на пляж.
Пляж оказался крохотным песчаным островком на территории коттеджа, огороженным высоким бамбуком. Возле дерева с широкими листьями, названия которого Слава не знал, стоял домик, тоже сплетенный из бамбука. В домике было прохладно и чисто, бесшумно работал кондиционер. В углу стоял холодильник, в котором Грязнов обнаружил разнообразные напитки и фрукты. Полотенца, простыни, разноцветные плавки лежали на круглом низком столике.
Грязнов плавал долго. Вода была теплой и прозрачной. Мельтешили мелкие рыбешки, на дне лежали крупные камбалы.
Выйдя из воды, Слава увидел спешащего к нему Сюя с махровой простыней в руках. Китаец попытался сам обтереть господина, но Грязнов воспротивился.
Спасибо, Сюй, спасибо, — отбирая простыню, сказал он.
Найдя в домик, он оставил дверь открытой, предполагая, что войдет и китаец, однако Сюй остался снаружи. Грязнов достал из холодильника банку сока, фрукты и литровую бутылку вина.
— Заходи, Сюй! — крикнул он.
Ответа не последовало.
Ты чего? — вышел на порог Слава.
Нисево, нисево, позялюста, — заулыбался китаец.— Заходи.
Зайдя в домик, китаец моментально осмотрел стол, достал из настенного шкафчика широкие блюда, красиво и аккуратно разложил фрукты, из холодильника вытащил большой кокосовый орех, одним ударом ножа расколол его, вылил в глубокую чашку, вскрыл вино и наполнил почему-то лишь один бокал.
Так не пойдет, приятель, — возразил Слава, — доставай второй.
Нисево, нисево, — оскалил в улыбке желтые зубы китаец, однако выставил и второй бокал.
Будем!
После второго полного бокала, который Сюй выпил с таким же удовольствием, как и первый, Грязнов попытался задать ничего не значащие вопросы, но в ответ получал лишь «нисево» и «позялюста».
И это называется «говорит по-русски»? — сам себя спросил Слава, махнул чашку кокосового молока и поднялся. — Пошли.
В доме его встретила Ляньсан.
А где Иван? — спросил Грязнов. Лянь указала на телефон, приложила ладонь к уху и махнула рукой.
Уехал?
Уехаль... Да. Машина.
Ладно, — помолчав, проговорил Слава, снял трубку, решив позвонить Турецкому, но вспомнил, что не знает номера его телефона, начал рыться в карманах пиджака в поисках гостиничной карточки.
Все было на месте: документы, деньги, разговорник, но карточки Грязнов не нашел. Он начал припоминать, а взял ли он карточку вообще, быть может, она так и осталась лежать на столе в гостиничном номере. Вспомнил, что позвонил Турецкий, сказал, чтобы Слава собирался. Грязнов пошел в ванную, умылся, оделся, обулся, проверил документы, взял ключи... Точно! Забыл! Вячеслав Иванович раскрыл разговорник. Господи-и, сколько их, гостиниц-то!.. А как его-то называется? Тьфу, черт! И наименование гостиницы забыл.
Пить надо меньше, — про себя пробормотал Слава.
Он позвонил наугад в первую попавшуюся на глаза гостиницу, и в трубке послышался нежный женский голосок. Женщина спросила вначале по-китайски, не услышав ответа, перешла на английский: «Ду ю спик инглиш?», потом на немецкий: «Шпрехен зи дойч?» Грязнов осторожно положил трубку.
Неслышно появилась Ляньсан с подносом в руках, на котором стояли крошечные чашечки.
Кофе? Чай? — обворожительно улыбаясь, предложила она.
Чаю в чашке было на один глоток, и кошка не напьется, зато он был крепким, с сильным возбуждающим запахом.
Такого не пивал, — улыбнулся Слава. — Ха-арош чаек!
Ляньсан, все так же обворожительно улыбаясь, наполнила чашку доверху.
Это по-нашему, — одобрил Грязнов. — Спасибо.
Он не успел допить чай. Мягкая, неодолимая волна
вдруг ударила в голову, колыхнулась и поплыла куда- то комната, возник откуда-то розовый свет, послышалась прекрасная музыка...
Что же ты сделала, Лянь?.. — прошептал Грязнов, бессильно проваливаясь в кресло.
...Очнулся Слава поздним вечером в спальне. Он лежал в кровати, был раздет, и странно, ничего у него не болело — ни голова, ни сердце, ни желудок, наоборот, он чувствовал себя легко, радостно, будто скинул добрый десяток лет.
Дверь распахнулась, и на пороге вырос ухмыляющийся Ваня Бурят.
Я подсуропил, — похвалился он.
Который час? — спросил Грязнов.
Двенадцатый.
Чего я такого наглотался?
Ты, господин директор, целое состояние проглотил!
Ну все-таки?
А я и сам не знаю. Травы. Тибетские монахи делают. Двадцать тысяч баксов бутылочка! Капли хватает, чтобы слон свалился, а ты припал, как верблюд к пойлу!
Слушай, а меня ведь ищут...
А ты как думал? Поехали в твою «Викторию».
Людишки твои работают будь здоров!
Давай одевайся.
Они приехали в «Викторию» в первом часу ночи. Ваня подвел Грязнова к двери ресторана.
Вон они кукуют. Видишь?
Вижу.
Бывай, Грязнов!
Могу познакомить.
Я'С тобой расслабился по старой дружбе, — усмехнулся Бурят. — А «важняки» не по мне. Шибко сурьезные. Шагай. А то твои ждут, переживают.