– Но тогда у нее не было причин рассказывать обо всем майору! – возразила я.
– Вроде нет… Не знаю я ничего – только то, что ребят нет уже, а я вот, как видите, еще пока
* * *
Мое возвращение на заставу вспоминается как страшный сон. Примерно через пять минут после того, как мы с Арсеном распрощались, я натолкнулась на патруль из пяти человек из кинологического подразделения с собаками, которые при виде меня истошно залаяли. К счастью, среди дозорных оказался Синицын, который сразу меня узнал, но меня тут же передали на попечение контрактникам, подоспевшим на шум. Они отказались объяснять, что происходит, и в полном молчании доставили меня до медсанчасти. Выяснилось, что, несмотря на поздний час, никто на заставе не спал. Были усилены патрули, и дозорные сменялись каждые два часа. Капитан Руденчик, – именно с ним мне меньше всего хотелось бы встретиться, особенно после столь тяжелого дня, богатого на события, – учинил мне форменный допрос. Разумеется, он пожелал знать, что меня так задержало, но, самое главное, как я умудрилась добраться до места, ведь последний автобус до поселка прибывал в начале шестого! Я тут же пожалела о том, что не позаботилась об алиби. До города меня подвозил Крыласов и предлагал подобрать на обратном пути, но я ведь понятия не имела, когда вернусь – тем более я не могла спланировать встречи с Фэем и Арсеном, и все в один день! Оказывается, подполковник прождал меня на автовокзале больше сорока минут, но, когда я не появилась, решил, что мне удалось уехать на автобусе или поймать попутку. Надо отдать ему должное – он пытался до меня дозвониться, но, видимо, аккумулятор моего телефона разрядился – а я-то гадала, почему он ни разу не зазвонил с тех пор, как я поговорила с Леонидом! Пришлось соврать Изюбрю, сказав, что действительно поймала попутку до разъезда, а потом меня подвез один из сельчан на телеге – почти до самой заставы. Мне показалось, что капитан не слишком-то верит в мою сказку. В поселке народ ложится спать рано, и вряд ли кто-то решился бы петлять с лошадью по лесу в темное время суток, но мне, честно говоря, было не до изобретательности – лишь бы поскорее избавиться от Руденчика. Я все никак не могла забыть о нашем столкновении в лесу, да и он, судя по всему, прекрасно помнил об этом.
– И кто же именно вас подвез? – спросил капитан, пристально глядя на меня из-под тяжелых век. Под глазами у него залегли темные круги.
– Кто? – переспросила я, судорожно пытаясь что-нибудь придумать. – Матвей подвез. Вы же знаете Матвея?
– Разумеется, я знаю Матвея! – раздраженно ответил Руденчик. – И также я знаю, что его мать навряд ли позволила бы сыну шляться одному так поздно.
И это тоже сущая правда: надо было сочинить что-нибудь более правдоподобное, но я, как назло, не могла припомнить никого из поселка, у кого имелась бы лошадь.
– Послушайте, Агния… Кирилловна, – продолжал меж тем Руденчик, не сводя с меня пылающих, как угли, глаз. – Если вам есть что сказать, говорите: у нас чрезвычайная ситуация!
– А что произошло-то? – перебила я. – Вся застава стоит на ушах, но никто ничего не говорит!
В эту самую минуту раздался громкий стук в дверь, после чего, не дожидаясь приглашения, в кабинет Руденчика ввалилась Людмила Акиньшина.
– Михал Богданыч, ну имейте же, в конце концов, совесть! – воскликнула она, подходя. – Не видите, что ли, дама беременна – глядите, какая бледная и несчастная, а вы ее допросами своими мучаете – и не стыдно, а?
Видимо, в свое время я правильно поступила, поделившись с новой подругой своим секретом, а то сейчас она не кинулась бы мне на выручку, но у нее не нашлось бы подходящей «отмазки», чтобы предъявить Изюбрю!
– Да я… – начал было оправдываться капитан, но Людмила не позволила ему произнести ни слова.
– Если вы сейчас же не отпустите Агнию, – сказала она, – я пожалуюсь мужу, а он очень не любит, когда обижают женщин!
Эта фраза могла бы прозвучать как шутка, но Людмила вложила в нее столь недвусмысленную угрозу, что я испугалась, как бы этот факт не разозлил Руденчика пуще прежнего. Но он только сжал челюсти и сказал:
– Можете идти, Агния Кирилловна.
Выходя под руку с Людмилой, я, как мне показалось, расслышала еще одну фразу:
– Мы еще поговорим!
* * *
– Пей чай, – улыбнулась Людмила, подливая мне горячего. – Тебе необходимо расслабиться.
– Боюсь, если я расслаблюсь еще больше, мой мочевой пузырь лопнет! – рассмеялась я.
Она уже поведала мне обо всем, что случилось на заставе за время моего отсутствия, и я наконец поняла, почему все сходят с ума, а главное, почему Руденчик в таком жутком настроении.
– Замучил тебя Изюбрь, да? – сочувственно спросила Людмила. – Но ты его не бойся: в сущности, он безобиден, хоть и выглядит грозным.
– А мне вот он вовсе не кажется безобидным!
Людмила посмотрела на меня более внимательно.
– Приставал?
– С чего ты взяла?
– Ой, брось – все же очевидно: он с тебя глаз не сводит, повсюду за тобой наблюдает.
– Повсюду?! – испуганно воскликнула я.
– Ну, он, конечно, не следит за тобой – по крайней мере, я так думаю, – попыталась успокоить меня Людмила. – На заставе женщин мало, а тех, кто достоин внимания, – и того меньше. Я, конечно, понимаю – у тебя есть помоложе да поаппетитнее…
– Перестань!
– Этот блондинистый солдатик, Агеев, – просто пупсик! – продолжала Людмила игривым тоном. – Так бы и съела его. Жаль только, что наркоман…
Я едва не бросилась на защиту Дениса, но вовремя прикусила язык.
– Изюбрь – тоже мужик видный, – продолжала разглагольствовать Людмила. – Ты уж извини, что я выдала твой секрет – так он скорее от тебя отстал. Не сердишься?
Я заверила ее, что нисколько не сержусь, не упомянув о том, что Руденчик уже был в курсе моей беременности и слова Людмилы не явились для него откровением. Я до сих пор прокручивала в голове нашу встречу в лесу и ругала себя за свое поведение: за кого он должен был меня принять? Моя реакция на его грубую ласку потрясла меня саму, и я все еще испытывала чувство горячего стыда за то, что, пусть и на мгновение, позволила капитану считать себя настолько доступной!
Подойдя к старинному буфету (бог знает, где они с Акиньшиным сумели разжиться таким здесь, в тайге!), Людмила плеснула себе коньяка в пузатый бокал.
– Тебе не предлагаю, – предупредила она. – Нельзя ведь?
– Конечно, нельзя, – согласилась я, хотя в данный момент не отказалась бы от алкоголя: голова просто лопалась от напряжения. Зато я, наконец, получила представление о том, как живут начальники заставы. Неплохо, прямо скажем: кожаная мягкая мебель, красное и черное дерево, ковры, зеркала в дорогих рамах – ну музей, не иначе!
Присаживаясь напротив и смакуя напиток, Людмила поинтересовалась:
– Все хотела спросить – чего это тебя вдруг в Хабаровск понесло?
Я на секунду задумалась, насколько можно ей доверять. Конечно, она помогла мне с Денисом, да и сегодня выручила, и все же пока никого на заставе нельзя посвящать в наше расследование.
– Да вот, – ответила я беззаботно, – решила, что скоро уезжать, а я так и не повидала Хабаровск – и стоило ехать в такую даль, чтобы так ничего и не посмотреть!
– Тоже мне, нашла Париж! – хмыкнула Людмила. – Да чего ты там не видела – китайцев этих, которых с каждым годом все больше становится? Наши бабы, между прочим, за них замуж выходят – скоро, помяни мое слово, этот город отойдет к Китаю! Ну а я вот собираюсь отсюда сваливать. Пусть Крыласов с Руденчиком продолжают делить территорию, а Акиньшину предлагают хорошее место в Москве. Столько лет этой чертовой границе отдано, пора уж и пожить в свое удовольствие!
Представляю, каких усилий стоило Людмиле так долго прозябать в этом богом забытом месте! Она мечтает о Москве и уже предвкушает, что будет вести светскую жизнь, так не похожую на здешнее унылое существование.
Дома я оказалась в половине второго ночи, но сна не было ни в одном глазу. Разговор с Людмилой подействовал на меня умиротворяюще. Кроме того, я радовалась, что с Арсеном, по крайней мере, все в порядке, да и встреча с Фэем позволяла надеяться, что еще один человек, помимо нас с Денисом, заинтересован в выяснении того, что за мутные дела происходят на заставе. Да, Фэй – не рыцарь без страха и упрека, но мне уже приходилось доверять ему свою жизнь, и я, не колеблясь, сделала бы это снова. С другой стороны, не хотелось бы, чтоб до этого дошло!
Подключив телефон к зарядному устройству, я обнаружила с десяток пропущенных звонков – видимо, они поступили еще до того, как он вырубился, но я просто не слышала тихого пиликанья – мой сотовый весьма деликатен, когда не надо! Три звонка были от Шилова, и, что удивительно, все остальные – от Карпухина. Неужели он нарыл что-то по нашему делу? Едва познакомившись с обитателями заставы, я попросила его разузнать об офицерах как можно больше, но с тех пор прошло уже много времени. Раз у нас ночь, значит, в Питере – около девяти утра (при семичасовой разнице). То есть можно звякнуть майору, раз уж он так меня домогался!
– Ну, где вы ходите, Агния? – раздраженно забубнил в трубку Карпухин, едва я успела пробормотать слова приветствия. – Обзвонился прямо!
– Телефон разрядился, уж простите! А что, есть новости?
– Еще какие. Помните, вы просили выяснить подноготную нескольких офицеров с вашей заставы? Так вот, интересные факты вскрылись!
– Что за факты? – навострилась я.
– Как вы понимаете, мне пришлось трудновато – все, связанное с военными…
– Я понимаю, что вы проделали большую работу! – перебила я. – Уверена, что не зря.
– Ой, не зря, Агния Кирилловна, – подтвердил Карпухин. – Ой, не зря! Значит, в отношении Акиньшина сначала. У него, похоже, в Москве есть здоровая «волосатая лапа»: несмотря на то, что мужик ни разу в жизни ничем не отличился, повышения он получал регулярно. Его послужной список чист, как покрывало девственницы, а между тем на всех заставах, где ему доводилось служить, впоследствии вскрывалась масса нарушений. Тем не менее Акиньшину удавалось выходить сухим из воды: он переводился в другое место аккурат за несколько месяцев до того, как случались проверки!
– Как удачно! – пробормотала я. – Думаете, он имел к нарушениям непосредственное отношение?
– Знаете, как говорят – рыба гниет с головы: ни за что не поверю, что начальство не в курсе того, что у него под носом делается! В любом случае отдуваться за все приходилось преемникам Акиньшина.
– А что за нарушения-то?
– В основном финансового характера. Доказать это невозможно, так как данные мои неофициальные, и человек, который мне их предоставил, будет все отрицать, если что-то всплывет: собственная шкура, как вы понимаете, дороже любой правды.
Перед моим внутренним взором почему-то сразу встал старинный буфет в доме Людмилы: судя по всему, полковник любит комфорт и ни в чем не может себе отказать!
– Хорошо, – вздохнула я, – с ним все ясно, а как насчет остальных?
– Руденчик ваш – мутный тип. О нем, признаюсь, почти ничего разузнать не смог: его досье короткое и скучное до невозможности. Все говорит в пользу того, что он – отличный солдат и офицер, но…
– Что – но?
– Говорю же, мутный он, – неопределенно ответил майор. – Вот, возьмем его звание: к этому возрасту большинство добиваются каких-то регалий, выслуживаются, а он? Как стал капитаном в тридцать лет, так до сих пор в капитанах и бегает!
– А про личную жизнь его ничего не выяснили? – задала я больше всего интересующий меня вопрос.
– Вы о скандале с женой?
– Значит, скандал все-таки имел место!
– Заявляла она о побоях – что было, то было. После этого пришлось Руденчику переводиться на другое место. Кстати, отчасти из-за этого отложилось его очередное звание, да так и заблудилось в тайге, как видно! Похоже, ваш приятель подвержен неконтролируемым вспышкам ярости, так что будьте с ним поосторожнее, Агния!
– А что, еще что-то известно?
– Опять же, сугубо неофициально, – предупредил Карпухин. – Скор на расправу ваш Руденчик: несколько раз, говорят, лез в драку по разным поводам – правда, только с равными по званию или старше и никогда – с солдатами или подчиненными офицерами. Теперь, пожалуй, перейдем к Крыласову…
– Погодите, Артем Иванович, – прервала я майора. – Расскажите-ка мне лучше о майоре Губанове.
– А почему именно о нем? – спросил он. – Честное слово, этот ваш Губанов – не самый интересный тип из всей этой компании!
– В самом деле?
– Ну да – на него никакого компромата нет, даже самого невинного.
– Очень странно!
– Не понимаю я вас, Агния Кирилловна! Объяснили бы толком, чего вам надо? Значит, Губанов… Он долгое время служил на флоте, без нареканий, с одними только благодарностями и поощрениями. Даже после тяжелой автомобильной аварии, хотя мог бы комиссоваться, не сделал этого и вернулся, как только оправился. А пострадал он изрядно: да вы и сами, должно быть, видели шрамы?
– Шрамы? – переспросила я. – У Губанова? А где именно?
– Что значит – где именно? – удивился майор. – Их не заметить невозможно – вся правая половина лица изуродована была! Времени, конечно, много прошло, но полностью зажить шрамы не могли.
– Да нет у Губанова никаких шрамов – во всяком случае, на лице! – воскликнула я. – Вы что-то путаете, Артем Иванович.
– Я, Агния Кирилловна, никогда ничего не путаю, – обиженно ответил Карпухин. – Я держал в руках личное дело Губанова и видел его фото: вы не могли не разглядеть шрамы!
– А вы можете мне это фото выслать?
– Не хочется опять человечка моего беспокоить, но, раз уж вам неймется, так и быть – сделаю. Только у меня старый сотовый, он не поддерживает функцию MMS…
– Чего-чего не поддерживает? Вы же знаете, я в технике – полный профан! Для меня главная функция в телефоне – это звонки. Ну, могу еще, с грехом пополам, сфотографировать что-нибудь, а в остальном – увольте!
– Но компьютера же у вас нет, так?
– В Хабаровске есть интернет-кафе… Но это же ехать надо! – «Стоп, кажется, у Людмилы есть ноутбук». – Я попрошу компьютер у приятельницы, – сказала я майору. – Только надо ее адрес узнать.
– Ну, давайте – как узнаете, сбросьте мне.
«Интересные дела, – подумала я, повесив трубку, – может, мы с Карпухиным говорили о разных Губановых? Может, у него есть полный тезка в том же звании? Майор сказал, что Губанов служил на флоте. Что-то такое мне резануло слух, когда я с ним разговаривала… О чем же мы говорили? Ах да, о том парне с передозировкой, Алексее Брагине! И тогда Губанов произнес странную фразу, имея в виду, что Брагин может вот-вот на тот свет отправиться… Как же это он сказал – «вот-вот сойдет со стапелей», что ли? Похоже на морской жаргон. Но шрамы – где они? Судя по словам Карпухина, на лице его Губанова словно черти горох молотили, а у моего Губанова лицо гладкое, даже вполне привлекательное. Ничего не понимаю! На всякий случай надо бы заснять начальника медсанчасти хотя бы на мобильник – потом Карпухину пошлю».