— Я расскажу только то, что помню.
— А ты помнишь не все?
— К сожалению. Или к счастью.
Я действительно рассказала ей почти все, начиная с письма Курта и заканчивая своими ощущениями во время последней экзекуции, конечно, пропустив подробности наших с Ларсом отношений. О подозрениях в убийствах девушек пришлось рассказать, иначе как объяснить причину слежки. А вот о своем визите к Хильде промолчала, вернее, о Хильде рассказала и о Пауле тоже, но о своем успехе в латексном костюме скромно умолчала. Я не из хвастливых.
Умолчала еще о плагах и порке… Это не для бабушкиных ушей, во времена их молодости такое не считалось извращением просто потому, что его не было. А сказать, что я люблю человека, который меня выпорол… Нет, идею выпороть бабушка поддержала бы обеими руками, но не в качестве поощрения же!
Слушая мой сбивчивый рассказ, она сосредоточенно смотрела на дорогу, тем более, в Тебю шла уборка снега, пришлось осторожно объезжать высокие снегоуборочные машины, рядом с которыми «Жук» выглядел особенно маленьким и беззащитным. Мне показалось, что большие комбайны чуть сильнее прижались вправо, пропуская бабушкину машинку.
Оса Линдберг внимательно выслушала, а потом вдруг объявила:
— Твой сосед похож на белого медведя.
— Ты видела белого медведя?!
— Вообще-то это парень. Увалень с белесыми волосами.
— Где ты его видела?
Бабушка пожала худенькими плечами:
— Я входила в подъезд, он выходил. Не знаю, что тебя в нем привлекает…
— Это не Магнус, это другой. И мне совсем не нравится, что он был в нашем доме.
И вдруг меня осенило:
— Что было у него в руках?!
— Ничего. На плече какая-то большая сумка, — бабушка сделала жест, объясняющий, что сумка висела на правом плече.
— Если кто и не закрыл дверь в квартиру, так это он.
— У него есть ключи?
— Нет, конечно. И ноутбук тоже он утащил! — Я кусала губы от досады. Но откуда у Улофа ключ от моей квартиры?!
— Ладно, наплевать на медведя и ноутбук, купишь себе новый. Где сейчас твой Ларс?
— Не знаю.
— Ведь ты не веришь в его виновность, не так ли? — Взгляд у бабушки испытующий, хотя ответ она знала сама.
— И верю, и не верю. Сама не пойму. Зачем ему меня сначала вешать, а потом спасать?
— Да, нелогично, тем более, человек с таким голосом не может быть убийцей.
— С каким голосом? Где это ты разговаривала с Ларсом Юханссоном, он тоже был в квартире?
— Нет, это он мне позвонил и сказал, что ты в больнице после падения с лестницы.
— Ах, да, я забыла. Ты по голосу можешь определить убийцу?
— Я по голосу могу определить человека, которому не все равно, что с моей внучкой. Ты его любишь?
Вот так вопрос, что называется, не в бровь, а в глаз! Люблю ли я Ларса? Как бы ответить, чтобы не выдать себя? Но язык мой — враг мой, он уже произносил то, что я намеревалась скрыть:
— Кажется, да.
— Кажется или да?
— Да.
— Ты спала с ним?
— Ба-а…
— Если ты скажешь, что нет, я перестану тебя уважать. Он наверняка красавец, у него приятный баритон, ты жила в его замке целую неделю и не соблазнила?
— Ты же знаешь, что я не мастер в таких вопросах.
— Линн, в том, что ты не умеешь совращать мужчин, я не сомневаюсь, но если ты умудрилась не попасть в объятья красавца, в которого влюблена, прожив с ним бок о бок больше одной ночи… А он не женат случайно?
— Нет.
— Так ты спала с ним?
— Да.
— И после этого подозреваешь, что он мог попытаться тебя убить? Что-то не вяжется. Ладно, потом расскажешь, пойдем в дом.
Мы действительно приехали.
Вот этот дом я считаю своим, сюда приезжает на побывку отец, возвращаясь из своего далека. После замужества мама сменила квартиру, в ее новых роскошных апартаментах есть моя комната, но места мне нет. Комната стоит закрытой в знак того, что я могу вернуться «к себе», но все прекрасно понимают, что не вернусь. В той квартире и в семье царит Тереза, мама не упускает случая поставить сводную сестру мне в пример, Тереза и впрямь успешна, у нее богатый жених и престижная профессия в будущем, в конце концов, она красива и уверена в себе.
Но мне наплевать, у меня есть вот этот домик у бабушки. Только надо помнить, что предпоследняя ступенька на лестнице, ведущей в мансарду, где моя комната, не прибита. Это не страшно, просто не следует наступать на нее с краю, тогда ступенька не стукнет тебя по коленке, и ты не полетишь, кувыркаясь, вниз по лестнице.
Мелочи по сравнению с теплотой дома. Сюда бабушка не привозит никаких дальних родственниц или знакомых, это наш с ней мир. А еще папин и Эрика Лёвенстада. Эрик — бабушкина любовь всей жизни, она никогда этого не скрывала, даже когда был жив дедушка. Просто по какой-то нелепости Эрик в свое время женился на Сельме, а дедушка предложил бабушке выйти замуж за него, пообещав, что, несмотря на ее любовь к другому, они непременно будут счастливы.
Удивительно, но так и случилось. Они счастливо прожили полсотни лет, даже умудрившись дружить семьями. У Эрика с Сельмой тоже домик в Бюле, но в отличие от бабушки, Эрик не наезжает туда на каникулы и Рождество, а живет постоянно. Сельма предпочитает Стокгольм, и это радует Эрика и бабушку тоже. Просто Сельма Лёвенстад, пожалуй, самая неприятная особа из всех мне известных.
Сколько помню, Сельма кроме гадостей ни о ком ничего не говорила. Эрик давно развелся бы с ней, но сначала у них один за другим умирали дети, а потом стала умирать сама Сельма. Однако, более живучий организм в Швеции найти трудно, даже в инвалидном кресле Сельма умудряется быть активной, правда, вся ее активность сводится к злобе на всех и вся, а еще к умению плюнуть желчью в любого, кто окажется рядом.
— Осе, боже, как ты подурнела с прошлой нашей встречи! Жаль, но ты не из тех, кто умеет стариться красиво!
Это она начала говорить бабушке лет двадцать назад, сама уже будучи похожей на настоящую ведьму. Особую схожесть придавали черные, как вороново крыло волосы. Я долго верила, что Сельму не берет седина, пока однажды не заметила тоненькую пегую полоску у самых корней. Сельма видно заметила мой взгляд и с тех пор ненавидела меня больше, чем бабушку.
— Даже внучка тебе не удалась! Не то, что наши с Эриком дети. Вот кто был бы красавцем, так это наш дорогой Арвид. Боже, какой бы это бы мужчина… А Лаура? Не чета твоей внучке! Но я ни за что не согласилась бы выдать нашу красавицу Лауру за твоего Микаэля или женить нашего Арвида на твоей простушке Линде!
Я удивлялась, почему бабушка терпит нападки на папу и тетю Линду, ведь они рослые, красивые, и кто сказал, что папа мог обратить внимание на какую-то Лауру, а тетя Линда на Арвида? Кто знает, какими бы они выросли?
В общем, Сельма Лёвенстад особа, с которой никому не хотелось бы провести Сочельник, терпение кончилось и у Эрика, а потому он не намеревался уезжать из Бюле всю зиму.
Сельма жила со своей племянницей, столь же желчной и неприятной, к тому же Эрик оплачивал служанку и каждый день звонил, по часу выслушивая жалобы несчастной, покинутой «ради этой ведьмы Осе» супруги.
Присутствие Эрика в своем доме означало, что вечер мы проведем втроем, что лично меня вполне устраивало. Я вспомнила, что не позвонила маме, но и она уже больше недели не звонила.
Надо проверить пропущенные вызовы, может, мамочка все же интересовалась здоровьем своей дочери?
Я осторожно пробую ступеньку ногой, убеждаюсь, что она так и не прибита, даю себе слово, что как только снимут гипс, прибью сама, и умиротворенно вдыхаю аромат вербены — запах бабушкиного дома. Вот здесь мне ничто не грозит!
Мелькает мысль: сюда бы еще Ларса, но я гоню ее от себя. Увидев крошечный, почти игрушечный домик бабушки, Ларс очень бы удивился. Эти апартаменты меньше домика его привратника. Ну и что? Зато они мои родные, здесь я проводила все каникулы, сюда возвращаюсь и теперь.
Гипс мешает не очень, ведь у меня зафиксированы только локти, чтобы пока не разгибала руки, но на меня смешно смотреть — двигаюсь, как неуклюжий робот. А бывают «уклюжие» роботы? Вопрос логичный, ведь частица «не» предполагает отрицание, противопоставление. Если есть непроходимые тупицы, значит, должны быть проходимые? Тут же приходит мысль о безнадежных и соответственно надежных дураках. Это из серии обо мне лично.
Снизу меня зовет бабушка:
— Только, пожалуйста, не забудь про ступеньку.
— Помню! Ба, ты не звонила маме?
— Ее нет в Стокгольме, Линн, она в Италии с семьей.
— Уехала, даже не сказав?
— Позвонит в Новый год. Не переживай. Едва ли Элизабет прилетела бы из Милана.
— Не сомневаюсь, что нет. Пусть отдыхает. Они в Милане?
— Кажется, это для начала, потом на Французскую Ривьеру. Твоя мама обожает с шиком тратить деньги.
Да уж, это правда, пустить пыль в глаза Элизабет умеет. Ладно, бабушка права, пусть отдыхает, честно говоря, я тоже предпочла бы не видеть мамочку здесь сейчас, она ежеминутно вздыхала бы, заламывала руки, якобы, от ужаса из-за моей возможной гибели, а в действительности из-за упущенных возможностей за время вынужденного пребывания в деревне. Ежеминутно смотрела бы на часы, пока мы не предложили:
— К чему сидеть здесь, может, ты поедешь?
Такое уже бывало, когда я болела краснухой, а мама маялась, предложение бабушки вернуться в Стокгольм она приняла как утопающий спасательный круг, а мы ее отъезд с изрядным облегчением.
Кстати, мой мобильник оказался разряжен. Потому, даже если бы был в пакете — толку никакого.
Подключив его заряжаться, я присела в старое кресло. Умели же когда-то делать мебель, кресло словно укутывало усталую плоть спасительной оболочкой. В кресле можно было спать сидя, чего бабушка никогда не делала и терпеть не могла, когда, разомлев, сладко посапывать начинал Эрик Лёвенстад. В таком случае Осе Линдберг поднимала такой шум, что Эрик просыпался и выслушивал заявление:
— Вот потому я и не вышла за тебя замуж!
Заявление на первый взгляд совершенно нелогичное, поскольку у бабушки никогда не было такой возможности. Но именно риторизм вопроса приводил меня к мысли, что все же была, не потому ли Эрик Лёвенстад женился на противной Сельме, что Осе Бромберг отказала?
Иногда я пыталась представить, что было бы, стань моим дедушкой Эрик. И понимала, что категорически этого не желаю, не потому что Эрик чем-то меня не устраивал, вполне устраивал, но как друг семьи, а не дедушка. Я обожала своего собственного, хотя нрав у него был нелегким.
Но дедушки уже давно нет на свете, и я не возражала против Сочельника в компании Осе Линдберг и Эрика Лёвенстада. Еще об одном госте я старалась не думать. Не просто не думать, но и пресекать малейшие обрывки мыслей на тему стальных глаз и их обладателя. Получалось, но я прекрасно понимала, что только до вечера, пока не останусь одна.
Может, попросить у бабушки снотворное? Или вообще напиться до потери сознания?
Нет, не выйдет, снотворного бабушка не держит, потому что не страдает бессонницей, а напиться просто не даст. Да и сомневаюсь, что в доме у Осе Линдберг, отъявленной трезвенницы, как зовет ее папа, имеется хоть одна бутылка. Нет, одна, похоже имелась. О… что-то изменилось в доме принципиальной Осе Линдберг?
— А что это за бутылка вина, ба?
Бабушка выглянула из кухни:
— Это тебя нужно спросить, я у тебя в кухне взяла со стола, мне этикетка показалась красивой.
— Это Анна принесла.
— Ладно, на Новый год выпьем. Тебе нужно снотворное?
— Откуда у тебя снотворное, ты же не держишь?
— У меня нет, сейчас придет Александр, принесет.
Александр врач, которому бабушка доверяет всецело, если бы он прописал ежедневно выпивать по ведру пива, Осе Линдберг, несмотря на трезвость, выпивала. Александр лечил мои детские болезни, заставлял пить рыбий жир, причем, не в капсулах, а из чайной ложки, выгонял на пробежку в любую погоду. Ему я обязана хорошим здоровьем и привычкой к бегу.
Александр подтвердил отсутствие переломов и то, что повязку завтра можно будет снять, покачал головой по поводу неудачного падения с лестницы, оставил снотворное, которым я решила не пользоваться…
День прошел спокойно. День без Ларса… Где он?
Вечером бабушка пришла в мою комнату и присела на постель.
— Не звонит?
— Нет.
— Сама попробуй, — она гладит мои волосы совсем как в детстве, когда меня требовалось утешить…
— Пока не буду. Он не из тех, на кого можно вешаться.
— Линн, я не думаю, что он мог что-то с тобой сделать. К чему?
— И я не думаю, ба. Но вот где он?
Ее рука ложится на мою руку:
— Найдется, Линн. Если не найдется, значит, это не твое.
На следующий день ярко светило солнце, легкий морозец прекрасно держал снег, не позволяя тому поплыть противными лужами, за ночь сугробы значительно прибавили в высоте…
Помочь бы бабушке почистить дорожку к дому, но мне нельзя.
Она махнула рукой:
— Мы с Эриком сами справимся!
В середине дня пришел Александр, снял мне повязки.
Но все равно рукам нагрузку давать нельзя, остается сидеть с книгой перед телевизором, пультом щелкать разрешено.
Так проходят два невыносимо тоскливых дня. Ларс не звонит, когда я решаюсь сделать это сама, его телефон не отвечает! Ну вот и все, он исчез из моей жизни также неожиданно, как и появился.
Только не плакать, за последние недели я превратилась в реву и матершинницу. А еще сексуальную маньячку, потому что, стоит закрыть глаза, как я вижу Ларса, причем, не только серые глаза под черными ресницами, а его тело, квадратики брюшного пресса, мускулы на плечах… Я до смерти хочу Ларса, и если бы он вдруг появился на пороге, не задала бы ни одного вопроса. Нет, один задала:
— Где тебя черти носили столько времени?!
Я не могу спать не из-за боли в суставах, с ними все в порядке, Ларс вовремя вытащил меня из петли. Я не могу дышать, я не могу жить. Стоит закрыть глаза — передо мой Ларс, в доме наступает тишина — у меня в ушах начинает звучать его голос, его смех, музыка… Это сумасшествие, с которым невозможно бороться. Мне уже все равно, где он был все эти дни. Даже если у Паулы. Я тряпка, совершенная, такая, о которую можно вытирать ноги, но я хочу одного — чтобы он появился хоть на минутку. Только посмотреть, услышать, поцеловать…
Я согласна делить его с Паулой?!
Это ужасно, но, кажется, да. Просто я не могу без него, совсем не могу. Не хватает воздуха, нет сил…
Ларс, ну где же ты?!
В глубине души я сознаю, что после праздников найду повод и отправлюсь на остров теперь уже не к Инге. Если он там, упаду на колени, расскажу всю правду. Пусть потом убьет или утопит в море. Но хоть разочек увидеть его я должна. Никогда не понимала женщин, которые могут унижаться, но сейчас могла делать это сама. Понимала, что, если унижусь, он меня отвергнет. Только это и удерживало от немедленного визита на остров. Вспомнились слова Инги о том, что нам предстоит вынести нечто такое… но мы будем вместе. Ларс прав, Инга не ошибается, она просто не говорит правду. Неизвестно, что хуже.
Бабушка с Эриком оживленно обсуждают предстоящее празднование Нового года. Поскольку я дома, провести новогоднюю ночь предстоит здесь. Думаю, и без меня они поступили бы также.
По второму каналу новости. И тут я едва не теряю сознание, потому что в криминальной их части сообщают, что еще одна жертва маньяка, а это уже не вызывает сомнений, связана и зверски убита! На сей раз не повешена, но изуродована. Наблюдая, как у меня в ужасе раскрываются глаза, Эрик понимающе усмехается:
— Опасно иметь дело с теми, кто так жесток…
Конечно, он подумал обо мне.
— Нет, у меня не то, совсем не то!
— Конечно, конечно…
Но мне не до разубеждения Эрика, потому что на экране я вижу место, где была повешена жертва. От этой картинки становится совсем плохо. Комната для совещаний с овальным столом и пятью компьютерами по кругу… Офис Анны…