Боль безжалостно резала ему правый глаз. Он мигнул.
– Господин президент, я против того, чтобы начинать широкомасштабную акцию прямо сейчас. Но я обещаю, что всесторонне обдумаю это.
Брюстер не без изящества откинулся ни спинку кресла.
– Хорошо, Декс. – Он взглянул на часы. – Постарайтесь как следует выспаться этой ночью, завтра утром у нас будет много работы. Я думаю, что вы… С вами все в порядке, Декс?
– Да, это просто головная боль.
Спазм немного утих, и он поднялся с места. Легкая слабость в правой ноге, но ходить она ему не мешала. Утром он позвонит Дику Кермоду.
Президент проводил его до двери:
– Позаботьтесь о своем здоровье, Декс. Вы знаете, что будет, если вы не выручите нас из беды. Следующим в списке стоит старина Милт Люк.
Это была странная и пугающая мысль. Спикер палаты представителей, конечно, еще не выжил из ума, но уже достиг того возраста, когда старики впадают в утомительное многословие и им требуются большие усилия, чтобы восстановить в памяти какой-нибудь недавний факт.
Президент сказал:
– Я говорю серьезно, Декс. До дня вашей инаугурации Милт Люк остается вторым человеком, который в случае чего должен взять бразды правления. Приняв присягу, вы можете назвать кандидатуру нового вице-президента, которую утвердит конгресс. Кстати, вы уже кого-нибудь приметили?
– Вы говорите так, как будто не верите в возвращение Фэрли.
– Я надеюсь, что он вернется. Но дела не всегда идут так, как нам хочется, Декс. Может быть, мы не сможем вызволить его вовремя; может быть, мы не вызволим его вообще. И тогда вы станете президентом. Подберите себе вице-президента, Декс, и сделайте это поскорее.
Агент Пикетт вместе с группой телохранителей встретил Этриджа в коридоре и проводил до машины. Теперь Этридж ездил на одном из президентских лимузинов. Откинувшись на спинку сиденья, он прислонился затылком к подголовнику, чувствуя, что боль начинает понемногу затихать.
Сэм Марч, подумал он. Марч будет хорошим вице-президентом. Хладнокровный, опытный сенатор, настоящий республиканец… Господи, но ведь Марч погиб.
Этридж выпрямился, глядя в окно. Многих из них уже не было в живых. В это трудно было поверить.
В салоне лимузина было тихо. Негромкий шорох шин, мягкое дуновение тепла от нагревателя. Ночь была холодной и туманной, окна машины запотели, щетки стеклоочистителей монотонно ездили взад и вперед. Затылок водителя выглядел широким и надежным. В эти дни агенты Секретной службы, обычно разговорчивые, хранили полное молчание.
Большой черный лимузин – похоже на катафалк, подумал он. Сколько он видел их за эту неделю. Бесконечные похороны. Он не мог попасть на все. Большинство из них проходили дома, в родных штатах, но некоторые – особенно почетные – перенесли на Арлингтонское кладбище. Он побывал на многих церемониях, и каждый раз они напоминали ему самые первые государственные похороны, которые ему довелось увидеть. Погода тогда стояла ненастная: было влажно и душно, и процессия медленно двигалась от Капитолия к Арлингтону под проливным дождем. Кортеж тянулся с величественной пышностью, в аллее перед Капитолием стояло много ветеранов, а в почетном карауле, сопровождавшем гроб Черного Джека Першинга, мелькали лица Эйзенхауэра, Хэра Арнольда и многих других, кого теперь уже нет в живых.
Связь поколений получалась просто поразительная: Этридж был современным конгрессменом, человеком семидесятых, может быть, восьмидесятых годов; Першинг сражался с индейцами на границе продвижения поселенцев…
Лимузин остановился. Люди из Секретной службы дежурили в автофургоне – это была их передвижная штаб-квартира. Этридж проскользнул в свой дом вслед за агентами, которые проверили каждую подозрительную тень. Теперь они держались очень напряженно, эти агенты. Они внимательно делали свою работу и не хотели допустить ни одной ошибки.
Дома ему сказали, что Джудит уже легла; он с удивлением посмотрел на настенные часы, висевшие в холле: половина двенадцатого.
«У президента длинные часы». Он повесил пальто на крючок в холле и положил шляпу на полку. Ужасно устал. Головная боль стихла, но он чувствовал себя полностью опустошенным: это был тяжелый день и невыносимая неделя.
«Он прав. Мне это не под силу». Президентские амбиции всегда казались ему чем-то вроде патологии, которой сам он, по счастью, не страдал.
Он прошел в свой кабинет. Дворецкий, как обычно, налил ему коньяку и бесшумно вышел из комнаты. Этридж погрузился в кресло, глядя на стоявший рядом телефон.
Он испытывал что-то вроде предсвадебной лихорадки. Разумеется, ты не думаешь всерьез сбежать, но временами нападает паника. Президентство – да, конечно, он его хотел. Разве это не мечта любого политика?
Ему пришлось посмотреть номер в книжке; он набрал несколько цифр, поглядывая на часы и напустив на себя небрежный вид. Хорошо, хоть головная боль прошла.
– Резиденция конгрессмена Би.
Это был голос Ширли Би, старавшейся говорить официальным тоном; он улыбнулся:
– Привет, Ширли, это Декс Этридж.
– А, сенатор!
– Как дела?
– Спасибо, хорошо.
Она говорила с сильным бирмингемским акцентом.
– Энди дома?
– Да, конечно, сейчас я его позову.
«Положение обязывает». Этридж откинулся в кресле, чувствуя, как в его руках напряглась нить власти.
– Алло? Сенатор?
– Да, Энди. Простите, что беспокою вас в такой поздний час.
– Ничего страшного. Я еще не ложился. Пишу письмо вдове сенатора Марча – пытаюсь подобрать слова.
В этом был весь Би. Сам пишет соболезнующие письма. Этридж почувствовал укол совести: он поручал это своему административному помощнику. Он хотел сказать: «Странно, я как раз думал о Марче», – но придержал язык.
– Энди, мне надо с вами поговорить.
– Прямо сейчас?
– Да.
– И не по телефону?
– Лично.
– Хорошо, я сейчас приеду. Оставьте мне немного бренди.
Повесив трубку, Этридж подумал о том, как легко он начал пользоваться преимуществами власти. Прежде он сам отправился бы домой к Би, хотя тот и был всего лишь конгрессменом. Правда, Би два срока просидел в сенате и считался там одним из самых популярных и влиятельных политиков. Потом, четыре года назад, как раз накануне перевыборов, произошла эта автомобильная авария. Общество проявило к нему сочувственную симпатию, но это не могло исправить двух вещей: госпитализации Би, которая лишила его возможности вести кампанию, и победы Брюстера, приведшей демократов на все руководящие посты.
Однако даже в этой ситуации Би не хватило всего нескольких голосов.
Два года спустя, попробовав себя в частной юридической практике, Би вернулся в большую политику. Он стал баллотироваться в конгрессмены от своего родного округа в Лос-Анджелесе и победил с преимуществом, которое побило все калифорнийские рекорды. Все считали, что Би решил использовать место в конгрессе как удобный плацдарм для следующих сенатских выборов, но прошлым летом он сделал неожиданный шаг – начал собственную президентскую кампанию.
Это было неслыханно – баллотироваться в президенты из палаты представителей, да еще в то время, когда его партия находилась в меньшинстве. Этридж так и не понял, на что рассчитывал Би. Было ли это просто пробным шаром, пущенным только для того, чтобы приучить всех к мысли о себе, как о кандидате в президенты? Собирался ли он участвовать в следующих выборах в сенат, чтобы потом сделать новую, более серьезную попытку получить президентское кресло? К тому времени он будет еще достаточно молод; сейчас ему только сорок семь.
Считалось само собой разумеющимся, что Брюстера переизберут на второй срок. Но Би начал кампанию и получил неожиданно сильную поддержку. Он выиграл праймериз в Нью-Гемпшире и лишь с минимальным отрывом проиграл во Флориде Фицрою Гранту. Однако потом избирательная машина Фэрли набрала ход, и тот без труда победил в Орегоне, Техасе и даже родном штате Би – Калифорнии; позже на съезде республиканцев Би великодушно отдал свои голоса Клиффорду Фэрли. Этридж не слышал, чтобы между ними заключались какие-нибудь соглашения, однако двое людей из кабинета Фэрли участвовали в избирательной кампании Би.
На перевыборы в конгресс Эндрю Би потратил вдвое меньше времени, чем на президентскую гонку, однако с подавляющим преимуществом победил обоих соперников и утвердился в мнении республиканцев как человек, пользующийся у избирателей большим успехом.
Иными словами, даже заседая в нижней палате, Эндрю Би оставался влиятельной силой в республиканской партии и во всей американской политике.
Этридж вышел в холл, чтобы предупредить охрану о приходе Би.
– Я забыл дать ему пароль, но буду признателен, если вы его ко мне пропустите.
Агент Пикетт, привычная мишень для беззлобных шуток Этриджа, мгновенно улыбнулся:
– Мы только обыщем его с ног до головы и слегка промоем мозги, а потом сразу же пропустим.
– Вот и отлично.
Би приехал через двадцать минут – высокий и крепкий мужчина с глубоко посаженными синими глазами, калифорнийским загаром и осанкой кинозвезды. После автомобильной аварии у него осталась легкая хромота – пришлось вынуть из ноги несколько костей; но его походка и сейчас выглядела атлетической, без намека на какую-либо ущербность. Было время, когда он работал лесорубом в Северной Калифорнии; по его фигуре это чувствовалось до сих пор.
– Я заинтригован, – сказал Би, принимая бокал с бренди. Этридж опустился в свое кресло.
– Полагаю, вы уже думали о последствиях похищения Клиффорда Фэрли?
– Какие именно последствия вы имеете в виду?
Би был слишком осторожен; это заставило Этриджа улыбнуться, и Би понимающе кивнул:
– Вы можете стать президентом – об этом речь?
– Энди, на последнем съезде вы имели большую поддержку. Вы вполне могли бы продолжать бороться за свою кандидатуру.
– Я решил уступить Фэрли. Его шансы были лучше моих.
– Вы поступили очень великодушно.
– Я сделал это не для того, чтобы получить чью-то благодарность, сенатор. И Клиффа и меня поддерживало умеренно-либеральное крыло, и, если бы мы раскололи голоса надвое, это привело бы к победе Фицроя Гранта. А я не думаю, что консервативный республиканец смог бы побить Брюстера.
– Значит, вы отдали голоса Фэрли ради блага партии?
– Я не думал именно в таких выражениях.
Иначе говоря, он заботился об этом не столько на благо партии, сколько на благо всей страны – каким его понимал сам Би, считавший, что Фэрли будет гораздо лучшим руководителем, чем Брюстер.
– Вы были первым, кого Клифф хотел сделать своим партнером по предвыборной гонке.
– Знаю. Но Макнили и другие его отговорили. Я бы слишком сильно перевесил кампанию на левый фланг, и он потерял бы много консервативно настроенных избирателей.
– И поэтому вместо вас они взяли меня. Как законченного консерватора.
– На многих людей вы производите именно такое впечатление, – сказал Би. – Но не на меня. Я знаю, как вы голосуете в сенате.
– Мы с вами хорошо сработались в сенате, Энди. Может быть, нам стоит продолжить сотрудничество и дальше?
– На что вы намекаете, сенатор?
– Я буду говорить без экивоков, – сказал Этридж. – Возможно, мы уже не увидим Клиффа Фэрли живым – надо быть готовым к худшему. Если я стану президентом, моей первой задачей будет назвать кандидатуру нового вице-президента.
– И вы хотите получить мой совет?
– Нет. Я прошу вас стать моим вице-президентом, если Клифф не вернется.
Наступило молчание. Би сидел, задумчиво склонившись над своим бокалом.
– Это очень лестное предложение, Декс.
– Честно говоря, я бы предпочел Сэма Марча, но он умер. Однако для меня очень важно, что вы были первым выбором Клиффа. Я чувствую себя обязанным уважать его желания – в конце концов, президентом избрали все-таки его.
– Да, выражаетесь вы прямолинейно. – Знаменитая улыбка Би.
– После Марча вы были моим следующим кандидатом. Это правда.
Би поднял голову и отхлебнул из бокала:
– Для меня совсем не зазорно оказаться в компании Сэма Марча.
– Мы могли бы составить с вами хорошую команду, как высчитаете?
Би развел ноги и скрестил их снова:
– Судя по всему, ответ вам нужен быстро.
– Боюсь, что да.
Калифорнийский великан поднялся с места:
– Дайте мне время до утра.
– Я позвоню вам завтра в офис.
– Договорились.
Они вместе направились к двери. Би спросил:
– Вам не кажется, что все это выглядит довольно бессердечно?
– Пожалуй. Как будто обыскиваешь карманы человека, который еще не совсем мертв.
– Иногда я ненавижу политику, – сказал Би. Он крепко пожал руку Этриджу и вышел.
Было уже далеко за полночь. Головная боль возвращалась снова. Этридж подумал, не позвонить ли доктору, но потом решил сначала поспать и посмотреть, не пройдет ли голова на следующий день.
Чувствуя себя странно виноватым и раздумывая о большом столе в Белом доме, он отправился в постель.
Вторник, 11 января
«ФЭРЛИ БУДЕТ ГОВОРИТЬ НА ЭТОЙ ЧАСТОТЕ 12.00 ДЕРЖИТЕ КАНАЛ ОТКРЫТЫМ».
Связист переслал сообщение по наземной связи командующему флотом в Портсмуте.
Не было времени размышлять, насколько правдива эта информация. Командующий флотом немедленно отдал приказ всем станциям связи. К одиннадцати сорока восьми каждый радиоприемник на побережье Англии и Франции был включен и настроен на прием.
В одиннадцать пятьдесят послышался характерный для начала передачи шум и раздался голос: «Говорит Клиффорд Фэрли. Через… десять минут… я буду говорить… на этой… волне».
Командующий флотом связался с Адмиралтейством по телефону в 11.49. Его донесение передали на Даунинг-стрит, 10.
С Вашингтоном были установлены два прямых канала связи: «горячая линия» от премьер-министра к президенту Брюстеру и спутниковый канал, предназначенный для ведения радиопередач в живом эфире.
В одиннадцать пятьдесят пять на частоте пятьсот килогерц вновь раздался голос: «Говорит Клиффорд Фэрли. Через… пять минут… я буду говорить… на этой… волне».
На тех немногих станциях, где было хорошее качество приема, операторы отчетливо расслышали, что вторая фраза звучала точно так же, как первая, только слово «десять» было заменено на слово «пять».
Премьер-министр слушал второе сообщение в прямом эфире по телефону в Адмиралтействе; он сразу заметил странные паузы между словами. Голос был похож на голос Фэрли. Он обратился к первому лорду Адмиралтейства:
– Думаю, мы все это записываем?
– Разумеется.
– Хорошо… Уайтхолл предупредили?
– Да, конечно.
Премьер-министр взял телефон «горячей линии»:
– Господин президент?
– Я слушаю. – Гнусавый орегонский акцент.
– Мы будем транслировать вам прямую передачу.
– Ладно, послушаем, что нам скажут.
08.50, восточное стандартное время.
В Управлении национальной безопасности было огромное количество компьютеров, предназначенных для анализа шифров, кодов и различных электронных передач. Записи обращения Фэрли были загружены в машины IBM, а затем пропущены через них по второму разу, теперь уже в качестве чисто звуковых данных, пригодных для детальной оценки громкости и модуляций голоса. Мощные детекторы могли разложить каждый звук на элементы и собрать его снова, пропустив через специальные фильтры и отсеяв мельчайшие помехи и шумы.
Эймс, чиновник Управления, которому поручили исследовать запись обращения Фэрли, был давним знакомым и коллегой Лайма. В свое время он курировал его работу, когда тот находился за границей.
– Речевой анализ положительный. – сказал Эймс. – Мы сравнили запись со старыми выступлениями Фэрли. Это не подделка – это его собственный голос.