– Само собой, мы будем все отрицать. Да и как вы собираетесь это доказать?
– Хорошо, тогда посмотрим с другой точки зрения. Я понимаю, чем встревожены ваши люди. Некоторые из ваших союзников отбились от рук, и Москва хочет знать, не замешан ли здесь кто-нибудь из ее друзей. Если выяснится, что к делу приложили руку Румыния или Чехословакия, это бросит на вас тень. Что ж, я готов дать вам кое-какую информацию. У нас нет никаких оснований думать, что за похищением стоит чье-либо правительство. В нем не участвуют ни секретные службы, ни национально-освободительные движения каких бы то ни было государств. Этого достаточно?
– Боюсь, что нет.
– Я и так сказал слишком много.
– Я знаю. – Михаил плотно сжал губы, так что они почти превратились в нитку. Его недовольство было направлено не против Лайма, а против собственных начальников. – Но у каждого есть свои приказы.
Это звучало почти как афоризм.
Лайм представил себе этих людей, сидящих в Кремле в своих тесных мундирах с удушающими воротничками и отказывающихся идти на какие бы то ни было компромиссы. Они знали, что у них на руках есть козырь, и, если бы Михаил отказался играть по их правилам, его живо отправили бы на Лубянку.
У Лайма не оставалось выбора.
– Юлиус Стурка. С ним небольшая команда любителей. Возможно, в деле замешан Рауль Рива.
– Стурка. – Ноздри русского расширились. – Вот оно что. Нам давно следовало с ним покончить. Он анархист. Называет себя коммунистом. Вы знаете, что за эти годы он причинил нам, наверно, еще больше вреда, чем вам?
– Знаю. Он не способствовал улучшению вашей репутации.
– И вы не представляете, где его можно найти?
– Нет.
– Жаль.
Михаил допил свой стакан:
– Мецетти снял номер в железнодорожном отеле в Хейноле. За ним следят три наших машины. В настоящий момент в вестибюле дежурят три агента. Они ждут вас и не будут вам мешать.
– Прикажите им уйти, как только я приеду.
– Разумеется.
– В ваших досье, случайно, нет качественного фото Стурки?
– Не думаю.
У Лайма было одно фото – снимок, сделанный Барбарой Норрис ее «Минолтой». Но это был шестнадцатимиллиметровый негатив, зернистый и с плохим фокусом.
Прощаясь, они не пожали друг другу руки – у них не было такой привычки.
Снег густо лепился на ветровое стекло, и его едва успевали счищать «дворники». По боковым окнам стекала снежно-водяная жижа. Чэд Хилл наклонился над рулем, чтобы лучше видеть дорогу; они едва ползли вперед. У них была целая колонна – четыре автомобиля и полицейский фургон.
Перед тем, как сесть в машину и отправиться в Хейнолу, Лайм перечитал сообщение, приготовленное к отправке оператором.
«ОТПРАВИТЕЛЬ: ЛАЙМ
ПОЛУЧАТЕЛЬ: САТТЕРТУЭЙТ
ПРЕЖНИЕ СООБЩЕНИЯ ОТМЕНЯЮТСЯ X ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ММ ЗАШЛО В ТУПИК X В СВЯЗИ С ФАКТОРОМ ВРЕМЕНИ ПРИНЯТО РЕШЕНИЕ АРЕСТОВАТЬ ММ ПОДВЕРГНУВ ДОПРОСУ X».
Часть пути сообщение должно было идти открытым кодом, поэтому он не стал упоминать о русских.
Всего шесть часов, но мир словно погрузился в беспросветную арктическую ночь. Тьма вокруг была вязкой, как сироп.
Чэд Хилл свернул к обочине; впереди сквозь снегопад блеснули огни привокзального отеля.
Человек в высоких сапогах и меховой шапке вычищал лопатой снег из-под выхлопной трубы своего «фольксвагена»; его напарник стряхивал снег с переднего стекла. Лайм подошел поближе и заговорил с тем, кто счищал снег:
– Товарищ?
– Лайм?
– Да.
Русский кивнул. Повернувшись, он задрал голову, так что снег стал хлестать ему в лицо, и показал окно на втором этаже. Из-под опущенных штор пробивался свет.
Из машины вышел Чэд Хилл. Лайм сказал:
– Пора вспомнить, чему вас учили.
– Да, сэр.
Лайм сделал знак рукой подъехавшей автоколонне; люди стали выскакивать из машин, не захлопывая дверей, и окружали со всех сторон гостиницу.
Ледяная корка у подъезда захрустела под ногами Лайма, как яичная скорлупа. Он уткнулся носом себе в плечо, чтобы защитить лицо от ледяного ветра, и заглянул в туманное окно. В вестибюле можно было разглядеть несколько неясных фигур. Ничего подозрительного не было, никто не собирался устроить им засаду. Конечно, в такой ловушке не было бы никакого смысла; но Лайм всегда готовился к самому худшему варианту.
Он открыл дверь, на шаг опередив Чэда Хилла, и вошел в отель с мокрым от снега лицом и грязными ботинками.
Трое мужчин в вестибюле немедленно встали и направились к входной двери. Лайм и Чэд Хилл стояли в стороне, пока они не вышли.
Внутри осталось двое пожилых мужчин, сидевших с журналами в креслах. Портье из-за стойки удивленно смотрел на Лайма, но не стал протестовать, когда тот направился прямо к лестнице.
Чэд Хилл держался рядом. Лайм спросил:
– Инструменты с собой?
– Да, сэр.
– Постарайтесь производить как можно меньше шума, – предупредил он.
Они поднялись по лестнице тихо, как два грабителя. Лайм быстро оглядел коридор. Над дверью номера Мецетти в потолке горела яркая лампочка. Лайм поднялся на цыпочки и вывернул лампу из гнезда. Ему не хотелось, чтобы за его спиной горел свет: никто не знал, есть ли у Мецетти оружие.
Он осмотрел дверь снаружи, потом опустился на одно колено и заглянул в замочную скважину. Дверь была закрыта вставленным изнутри ключом.
Чэд Хилл держал ящик с инструментами открытым, и Лайм выбрал пару узких остроносых щипцов.
За спиной наверху лестницы появились четверо мужчин и бесшумно рассредоточились по коридору.
Проще всего было постучать в дверь, придумав тот или иной предлог. Но Мецетти мог занервничать – зачем зря его тревожить? Лайм представил себе пули, расщепляющие дверную панель…
Это был старый замок с большим заржавленным отверстием, в котором хватало места для щипцов. Он ухватился их концами за ключ и правой рукой вытащил из-под мышки револьвер.
Чэд Хилл кусал губы. Костяшки его пальцев побелели на рукоятке пистолета.
Лайм кивнул. Потом крепко сжал щипцы и повернул ключ.
Ничего. Он повернул его не в ту сторону. Всегда так и бывает. Он повернул ключ в обратном направлении, и, когда замок громко щелкнул, крутанул дверную ручку и ввалился в комнату.
Мецетти не успел сообразить, что происходит.
– Лицом к стене, руки на стену.
Они вшестером окружили Мецетти. Лайм обыскал его, нащупал толстый пояс, обернутый вокруг талии, и скорчил гримасу.
– Деньги все время были с ним. Снимите с него рубашку.
Он отложил револьвер в сторону и бегло осмотрел номер. Из крана умывальника непрерывно капала вода; рядом на четырех растопыренных ногах стояла старомодная ванна. Надо отдать должное Мецетти – во всем отеле это был, наверно, единственный номер с собственной ванной. Революционеры тоже используют комфорт, когда у них появляется такая возможность.
Агенты вывалили деньги на пол, Мецетти стоял, быстро моргая глазами и пытаясь смотреть на всех сразу. Лайм сделал своим людям знак отойти и приблизился к Мецетти вплотную.
– С кем ты должен встретиться?
– Ни с кем.
– Где записка, которую тебе оставили в машине?
Мецетти взглянул на него с удивлением. Лайм бросил через плечо:
– Двое, займитесь запиской. Он не успел ее выбросить.
Мецетти стоял в одних кальсонах и дрожал, но явно не от холода. Лайм подошел к небольшому столу и отодвинул кресло. Оно шаталось – из-за сломанной ножки или неровного пола. Он закурил сигарету.
– Стой на месте.
– Какого черта вы тут делаете? Вы знаете, кто я…
– Молчать. Ты будешь говорить, когда тебе скажут.
– Эти деньги принадлежат «Мецетти индастриз». Если вы попытаетесь их украсть…
– Заткнись!
Лайм сел и закурил, глядя на Мецетти. Один из агентов обшарил карманы пальто, висевшего в гардеробе.
– Вот она.
Чэд Хилл взял у него записку и отнес Лайму.
Лайм взглянул на бумажку. «Марио, жди нас в привокзальном отеле в Хейноле». Хилл держал листок пинцетом, и Лайм кивнул; Хилл положил его в конверт.
– Подойди сюда.
Мецетти не двинулся с места, пока один из агентов грубо не толкнул его в спину.
По знаку Лайма агенты подтащили от окна высокий деревянный стул с прямой спинкой. Они пододвинули его к столу, и Лайм сказал:
– Сядь.
Мецетти осторожно опустился на стул.
Лайм перегнулся через стол, схватил Мецетти за волосы и ударил его лицом об крышку стола. Зубы Мецетти клацнули, челюсть перекосилась, глаза выкатились из орбит.
Лайм сел на место, ожидая результата. Мецетти медленно выпрямился с искаженным от боли лицом.
Лайм ждал.
– Фашистский ублюдок, – произнес Мецетти.
Лайм никак не реагировал, продолжая пыхтеть своей сигаретой. Через мгновение носок его ботинка вонзился в голень Мецетти.
Мецетти согнулся пополам, ухватившись за ногу, и Лайм с размаху ударил его в лицо. Удар отшвырнул его назад, стул опрокинулся, и Мецетти рухнул на пол.
Агенты подобрали стул, подняли Мецетти с пола и посадили его на место. Мецетти чуть не застонал, увидев, как Лайм вытащил из кармана узкие щипцы и поднес их к верхушке его правого уха. Сильно сдавил, потом дернул вверх; Мецетти взвился следом, но агенты прижали его обратно к стулу.
Лайм отпустил ухо и ткнул острыми концами щипцов под подбородок Мецетти. Голова его откинулась, как у пациента в зубоврачебном кресле.
Чэд Хилл смотрел на все это с тревогой и неодобрением.
Лайм вдавливал щипцы в кожу, пока под челюстью Мецетти не появилось несколько красных капель. Когда Лайм убрал щипцы, Мецетти ощупал подбородок и увидел на пальцах кровь. Последние остатки напускной храбрости улетучились из него, как вода из ванной, в которой выдернули затычку.
– Хорошо. Так с кем ты должен был встретиться? Со Стуркой? С Элвином Корби? С Сезаром Ринальдо?
Мецетти облизал губы. Лайм продолжал:
– У тебя есть выбор. Ты можешь говорить или строить из себя героя. Тогда тебя ждет боль, которую ты не в силах будешь вынести, но попробовать все-таки можно. Правда, даже если ты ничего не скажешь, я все равно дам им знать, что ты раскололся. А вот если поведешь себя по-умному, то мы забудем про тебя до тех пор, пока не поймаем всех остальных.
Внезапно он вонзил щипцы в тыльную сторону его ладони. Кровь хлынула ручьем; Мецетти судорожно сжал руку. Лайм повернулся к Чэду Хиллу:
– Неплохая идея – надо сообщить Стурке, что он заговорил. Тогда Стурка забеспокоится и начнет менять места.
Фраза была рассчитана только на Мецетти; Лайм не сомневался, что Мецетти не имеет понятия о том, где находится Стурка. Разумеется, сам Стурка об этом знал. Заговорит Мецетти или нет, это не заставит его волноваться.
– Я не знаю, где они. Правда, не знаю.
Мецетти говорил безжизненно и монотонно. Он сидел, опустив глаза и глядя в стол. Лайм сказал:
– Я хочу, чтобы ты был очень осторожен, отвечая на мой следующий вопрос. Сколько людей осталось в группе?
Лайм точно рассчитал интонацию вопроса. Он прозвучал так, словно Лайм уже знал ответ и только хотел убедиться, что Мецетти говорит правду. В ожидании ответа он постукивал щипцами по столу.
Мецетти медленно и неохотно пробормотал:
– Четверо. Те, что вы назвали, и Пегги Остин.
– Напрасно ты решил мне лгать.
Он приставил острый кончик щипцов к ямке на груди Мецетти и стал ввинчивать его в тело.
– Господи, это правда!
Лайм продолжал вкручивать щипцы.
– Послушайте, не надо, ради Бога, уберите это от меня!
Мецетти пытался отодвинуться назад, но два агента крепко прижали его к стулу. От страха он покрылся потом. Лайм неожиданно убрал щипцы:
– Говори.
– Если вы знаете так много, то знаете и то, что я сказал правду. Господи.
– Но кто помогает ему извне?
– Стурка знает многих людей. У него большие связи.
– Назови имена.
– Я не…
– Рауль Рива, – бросил Лайм и взглянул на него. Марио выглядел сбитым с толку. Лайм не стал настаивать.
– Когда вы оставили лодку на мели, вы убили ее хозяина. Что вы сделали потом?
Это звучало как еще один тест. Мецетти сказал:
– Я тут ни при чем. Я его не убивал.
– Ты так же виновен, как все остальные, и сам это знаешь.
– Нет-нет. Боже мой, я никого не убивал.
– Ты угрожал смертью пилоту, с которым прилетел сюда из Гибралтара.
– Только для того, чтобы он со мной сотрудничал. Но ведь я его не убил, правда?
– Что вы сделали после того, как зарезали хозяина лодки?
Лайм стал опять поигрывать щипцами, и Мецетти глубже вжался в стул:
– Нас ждала другая лодка.
– Вы все время держали Фэрли в гробу?
Глаза Мецетти округлились. Он сглотнул слюну.
– Не всегда. То так, то эдак. Мы вытаскивали его, когда были в море.
– Куда вы поплыли потом?
– Вдоль побережья.
– В Альмерию?
– Да, на другой лодке. Но до этого мы проехали пару сотен миль на грузовике, половину пути вдоль берега. Мы не могли все время плыть на лодке – слишком большое расстояние.
– Хорошо, вы ехали на грузовике. Кто вам его доставил?
– Стурка.
– Нет. Стурка давал распоряжения, но он не был человеком, который доставил вам грузовик. Кто это был?
– Я его никогда не видел.
– Это был Рива, верно?
– Я никогда не слышал ни о каком Риве.
– Держите его, – сказал Лайм. Он встал, наклонился ближе к Мецетти и мягко ввел кончики щипцов ему в ухо. Когда он почувствовал, что уперся в барабанную перепонку, то слегка надавил на рукоятки; в то же время левой рукой он придерживал Мецетти голову.
– Так кто это был, Марио?
Мецетти начал кричать.
Лайм ослабил нажим, но продолжал держать щипцы у него в ухе, пока Мецетти не перевел дыхание и не смог заговорить.
– Прошу вас, поверьте мне… Я никогда его не встречал.
– Но ты его видел?
– Да…
– Как его имя?
– Стурка несколько раз называл его Бениузеф.
– Бениузеф? – переспросил Чэд Хилл.
– Бениузеф, – машинально повторил Лайм, нахмурившись. Он убрал щипцы. – Толстяк, и слегка прихрамывает.
– Да, это он, – выдохнул Мецетти.
Лайм сел в кресло, глядя на него через стол:
– Вернемся к гаражу в Паламосе, где вы сделали запись.
– Господи, вы и это знаете?
– Итак, вы собрали вещи. Фэрли уложили в гроб. Гроб погрузили в катафалк. За рулем сидел Корби. Остальные уничтожали следы – стирали отпечатки пальцев, подбирали все, что привезли с собой. Потом все пошли к катафалку. Но кто-то должен был выключить свет и закрыть дверь гаража. Это сделал ты.
– Боже милосердный. Вы что, снимали все это на камеру?
– Стурка сказал тебе, чтобы ты выходил и выключил свет.
– Да.
– Ты вышел и закрыл гаражную дверь. Потом стер с двери отпечатки пальцев и залез в катафалк.
– Да, да, – кивал Мецетти.
– Стурка видел, как ты выключал свет, верно?
Мецетти нахмурился:
– Кажется, да.
– А потом, когда ты подошел к двери, он протянул тебе тряпку, чтобы стер отпечатки?
– Да, так и было. Господи.
Лайм в задумчивости откинулся на спинку кресла. Это было то, что он хотел услышать. После паузы он сменил тему:
– Вы подплыли к побережью у Альмерии. На берег сошли все?
– Нет, только я. Я доплыл на плоту.
– А остальные остались на лодке? Что они собирались делать дальше?
Мецетти посмотрел на щипцы:
– Вы ведь все равно меня убьете, верно?
– Мы отошлем тебя в Вашингтон. Ты будешь убит, но не мной.
– Правосудие свиней. Фашистская газовая камера.
– У газовой камеры нет идеологии, – сухо сказал Лайм. – Твой друг Стурка однажды уморил газом целую деревню.
Но он допустил ошибку, позволив ему думать. У Мецетти появилось время, чтобы вспомнить о своем безнадежном положении. Теперь из него будет трудней что-нибудь выбить; щипцы развяжут ему язык, но он начнет лгать. На более продолжительных допросах это можно выявить; там на него будут давить до тех пор, пока он не станет каждый раз давать одни и те же ответы.