Они сели в карету и поехали к префектуре.
Начальник сыскной полиции, предупрежденный бароном, поджидал их в своем кабинете.
Товарищ прокурора в двух словах объяснил ему, в чем дело, и прибавил:
— Вы сами видите, что дело это крайне таинственно. Возьмите с собой двух агентов, самых способных и умных.
— Я предупрежу Казнева, прозванного Светляком, и Робера Флоньи, по прозвищу Спичка. Они обыкновенно работают вместе и, так сказать, дополняют друг друга.
— Где они теперь?
— В двух шагах отсюда, в депо префектуры, куда я послал их разобраться в дичи, пойманной сегодня ночью, и. отделить рецидивистов от новичков.
— Пожалуйста, поторопитесь!
— Мы будем там в одно время с вами.
Начальник сыскной полиции отдал приказание, и через три-четыре минуты Светляк и Спичка были уже в кабинете.
Казнев был человек лет сорока — сорока двух, уже с сильной проседью. Он носил волосы коротко остриженными, точно новобранец, только что вышедший из рук полкового цирюльника.
Лицо его, довольно полное и гладко выбритое, носило на себе печать вечной улыбки, точно застывшей на нем раз и навсегда.
Только глаза, светло-зеленые и замечательно подвижные и блестящие, резко выделялись на этой добродушно-буржуазной физиономии. Из-за этих ярко блестящих зеленых глаз и получил он прозвище Светляк.
Роста он был гигантского и отличался Геркулесовой силой.
Спичка представлял полнейший контраст своему товарищу, которому еле-еле доходил до плеча.
То был маленький худенький, человечек неопределенных лет, но казавшийся очень старым, хотя ему было самое большее лет сорок.
Лицо у него было длинное, плоское, как лезвие ножа, волосы почти совершенно белые. Тоненький, бледный, тщедушный, он тем не менее отличался железным здоровьем и был жив и подвижен, как никто.
— Этот черт Флоньи, кажется, может пролезть в замочную скважину, — часто говорил о нем Казнев.
Чтобы похвастать своей силой, он сажал своего товарища на широчайшую ручищу и, вытянув ее, говорил, со смехом бегая по комнате:
— Я бы дошел таким образом от площади Мадлен до Бастилии и не устал бы ни капли.
Когда Казнев хотел прикурить у Флоньи папиросу, он брал его за локти и подносил к своему лицу; вот почему Флоньи прозвали Спичкой.
Эти противоречивые качества двух агентов, вместо того чтобы отдалять их друг от друга, напротив, сближали, они были почти неразлучны.
Начальник сыскной полиции посадил их с собой в карету, за которой послал в ожидании их прихода, и они быстро поехали на вокзал.
Товарищ прокурора, судебный следователь и супрефект только что приехали туда и разговаривали с инспектором дороги, полицейским врачом и комиссаром, к которому, по железнодорожным правилам, присоединились и инспекторы, извещенные депешей о случившемся.
— Господа, — сказал инспектор, обращаясь к присутствующим, — я проведу вас к вагону, где находится труп.
С этими словами он направился к запасному пути.
Вагон стерегли два полицейских, не пуская никого из посторонних.
Дверцу вагона отворили с той стороны, где находился труп.
Светляк и Спичка обошли вагон с другой стороны, отворили противоположную дверцу, вошли в вагон и уселись, каждый в свой уголок, как путешественники, готовые к отъезду.
Начальник сыскной полиции вошел в вагон подобно им и сел около трупа.
— У вас нет других указаний о смерти? — обратился он с полицейскому комиссару.
— Никаких.
— Труп еще не обыскивали?
— Нет еще.
— Попробуем поискать в карманах, чтобы установить его личность.
— Я полагаю, что, прежде чем изменить положение тела, следует посмотреть, каким образом был убит этот несчастный, — вмешался товарищ прокурора.
Светляк встал и, подойдя к барону, спросил:
— Позвольте мне, сударь, отыскать рану?
— Можете.
Агент, зеленые глаза которого сверкали даже в темном вагоне, подошел к трупу.
Он снял шотландский плед и очень искусно развернул одеяло, в которое был завернут мертвец, причем заметил:
— Я попрошу господина товарища прокурора и господина судебного следователя обратить внимание, как был завернут труп. Пассажир никоим образом не мог сделать этого сам. Это дело рук убийцы: он укутал так покойника уже после убийства.
— Ясно, как день, — подтвердил следователь, делая заметки.
Светляк окончательно развернул одеяло, которое выбросил на платформу, причем оказалось, что оно было все в крови.
— Мы осмотрим его впоследствии, — пробормотал он.
Когда труп был развернут, то обнаружилось, что вся одежда в крови.
Агент вскрикнул, увидев рукоятку ножа, торчавшую из груди убитого.
— Черт возьми! Убийца-то малый не промах! Ловко всадил! И оставил нож в ране. К чему это? С намерением или же просто по забывчивости? Во всяком случае, рука у него не дрожала: удар нанесен с поразительной верностью. Посмотрите-ка, господа.
— Здесь полицейский врач? — осведомился товарищ прокурора.
— Вот он, сударь, — отвечал инспектор, подводя к барону доктора, который уже констатировал смерть.
Барон де Родиль поклонился ему и продолжал:
— Потрудитесь, сударь, сказать, каким образом был нанесен удар, и вынуть нож из раны.
— Удар нанесен прямо и разом. Убийца, действовал, очевидно, когда жертва спала. Он выбрал место, приложил, нож, налег на него и всадил с поразительным хладнокровием.
— Из этого следует вывод, что убийца давно сидел в вагоне и выжидал, — заметил следователь.
— Разумеется, — подтвердил доктор.
— Как вы думаете, в котором часу было совершено убийство?
— Это покажет вскрытие.
— Смерть последовала моментально?
— Как удар молнии. Нож прошел прямо через сердце. Жертва не имела даже времени вскрикнуть. Она разом перешла от сна к смерти.
Доктор держал в руках нож, который он только что вырвал из глубокой раны.
— Не будет ли господин доктор так добр позволить взглянуть мне на этот нож? — обратился к доктору Светляк.
— Вот он, возьмите.
Агент взял в руки смертельное оружие, повертел его во все стороны и воскликнул:
— Нож совершенно новый, купленный, по всей вероятности, специально для этого преступления! Или я сильно ошибаюсь, или же это обстоятельство приведет меня к чему-нибудь! Мы еще вернемся к нему.
И Светляк передал нож начальнику сыскной полиции, который уже протягивал за ним руку.
— Теперь нам ничто не мешает обыскать мертвеца, — сказал товарищ прокурора.
Светляк немедленно нагнулся над трупом и с необычайной быстротой и ловкостью обыскал карманы пальто, сюртука и панталон.
По мере того как продвигался обыск, громаднейшее разочарование все яснее и яснее выражалось на его подвижном лице.
Когда он закончил, нельзя было представить себе ничего жалобнее.
— Ничего!!! Ничего нет, господа!! — воскликнул он. — Ровно ничего!!! Ни бумажника, ни документов, ни ключей!
— Мне кажется, что вы забыли осмотреть жилетные карманы, — заметил судебный следователь.
— Да, это важно.
И агент снова деятельно принялся за обыск.
— А, немного денег! — проговорил он, вынимая из кармана убитого несколько луидоров и немного мелочи. — Восемьдесят семь франков и десять сантимов — больше ничего.
Начальник взял деньги из рук Казнева и спросил:
— А железнодорожный билет? Мы узнали бы, откуда ехал убитый пассажир.
— Я больше ничего не нахожу, сударь… И если вы позволите мне выразить мое скромное мнение, то я вам скажу, что это меня нисколько не удивляет. Ведь мотивом преступления был грабеж, ну, вор и захватил все, что только мог. Я пари готов держать, что он следил давно за своей жертвой.
— Здесь обер-кондуктор, который ехал с поездом? — спросил товарищ прокурора.
— Вот он, — ответил инспектор, делая Малуару знак подойти.
— Вы знаете, где сел этот пассажир?
— Нет, сударь.
— А как же вы говорили господину комиссару, что в Лароше в этом отделении было двое мужчин?
— В Лароше — да, точно так, сударь. Один из них — я не могу сказать, который, — стоял около дверцы в тот момент, когда я отворил ее, чтобы впустить молоденькую барышню.
— Это та самая молоденькая девушка, которую потом нашли на линии близ Сен-Жюльен-дю-Со?
— Да, сударь.
— Черт возьми, это ясно! — выпалил Светляк.
— Что это вам кажется так ясно? — осведомился товарищ прокурора.
— Позволит ли мне господин товарищ прокурора высказать мою мысль?
— Разумеется, говорите.
— Так вот. По-моему мнению — и я голову готов дать на отсечение, что не ошибаюсь, — этот пассажир был уже убит, когда поезд остановился в Лароше.
Убийца намеревался сойти на этой станции, — продолжал Светляк, — чтобы бежать и таким образом окончательно скрыть свой след. Но в тот момент, когда он собирался выходить, дверца отворилась и обер-кондуктор впустил молоденькую девушку, так что убийца вынужден был остаться, чтобы преступление не было замечено немедленно. Поезд снова двинулся, а остановок уже не предвиделось до самого Парижа. Вероятно, в это время девушка почему-либо догадалась, что против нее сидит труп. Перепугавшись до смерти, она стала кричать, звать на помощь. Вот тогда-то убийца, чтобы спастись и в то же время отделаться от девушки,.взял да просто-напросто выбросил ее. Я уверен, что все это случилось именно так, как будто сам там был.
— Действительно, все это кажется совершенно логичным и весьма правдоподобным, — сказал следователь.
— Но в таком случае девушка видела убийцу и может сообщить нам его приметы, — заметил начальник сыскной полиции.
— Без сомнения, если только ее состояние позволит ей говорить, и вообще, если она останется в живых после своего ужасного падения, — сказал товарищ прокурора. — Говорят, она ранена очень опасно.
— Последняя депеша была успокоительного свойства, — проговорил инспектор.
— Мы сейчас телеграфируем в Сен-Жюльен-дю-Со, чтобы добиться хоть каких-нибудь подробностей и объяснений, — продолжал барон де Родиль. — Скажите, мать этой девушки была здесь сегодня утром?
— Да, она ожидала дочь, — ответил супрефект. — Я даже хотел, с вашего позволения, сообщить вам одно наблюдение. Почем знать, может быть, оно и имеет какое-нибудь значение?
— Какое же это наблюдение, сударь?
— Дама присутствовала при открытии вагона, в котором было совершено преступление.
— Ну и что же?
— Увидев лицо мертвеца, она испустила крик ужаса…
— Этот ужас кажется мне вполне естественным. Уж не заключаете ли вы из этого, что она знала покойного пассажира?
— Я действительно сделал это заключение.
— Спрашивали вы об этом мать девушки?
— Да, сударь.
— Что же она вам на это ответила?
— Что только вид трупа, покрытого кровью, был единственной причиной ее ужаса.
— Ничто не может быть более правдоподобно и как раз совпадает с тем, что я вам только что сказал.
— Так-то так. Но она ответила таким странным и смущенным голосом, что это только подтвердило мои подозрения, вместо того чтобы рассеять их.
— Она еще придет сюда?
— Да. Она придет к поезду, который отходит в двенадцать часов, чтобы ехать к дочери в Сен-Жюльен-дю-Со. Но я просил ее прийти несколько раньше, полагая, что вы захотите допросить ее.
— Вы отлично сделали. Я действительно хочу ее видеть. Что, это уже пожилая женщина?
— Нет, сударь, она еще молода и замечательно хороша собой.
— Вам известно ее имя и адрес?
— Как же! Она живет в Батиньоле, на улице Дам. У нее лавка лекарственных трав, а зовут ее madame Анжель.
Услышав это имя, барон де Родиль не мог удержаться от резкого движения и совершенно изменившимся голосом повторил:
— Madame Анжель?
— Да, сударь.
— И никакой фамилии?
— Увы, нет.
— Я поговорю с этой дамой, — снова сказал товарищ прокурора, лицо которого продолжало оставаться необыкновенно мрачным.
Помолчав с минуту, он обратился к начальнику сыскной полиции:
— У вас нет ни малейшего указания, которое помогло бы вам напасть на след убийцы?
— Ни малейшего.
— А для признания личности убитого?
— Также нет.
— В таком случае надо отправить тело в морг, выставить его, а в толпу пустите двух агентов, переодетых в штатское.
— Хорошо, сударь.
Спичка, ограничивавшийся до этого времени внимательным молчанием, заговорил:
— Я буду иметь честь попросить господина товарища прокурора разрешить мне вымолвить одно словечко.
— Говорите, я вас слушаю.
— Мне кажется, что до сих пор никто не поинтересовался узнать, был у убитого путешественника с собой какой-нибудь багаж или нет.
— Действительно, — ответили почти все в один голое, переглянувшись.
— Если окажется какой-нибудь багаж, — продолжал Спичка, — то, по всей вероятности, найдется и средство установить его личность.
— Мы сейчас же все узнаем, — проговорил начальник станции. — Малуар, пойдите в багажный зал.
Обер-кондуктор поспешно вышел, а инспектор тем временем велел приготовить носилки.
Светляк также выскочил из вагона и обратился к своему начальнику с просьбой дать ему осмотреть нож. И принялся разглядывать его с глубочайшим вниманием.
Спичка тщательно обнюхивал и обшаривал внутренность вагона, поднимал половики и подушки на скамьях, лазил под скамьи, но поискам его, по-видимому, было не суждено увенчаться ни малейшим успехом.
Барон де Родиль совершенно изменился с той минуты, когда узнал, что раненая девушка — дочь женщины, которую зовут madame Анжель. Глубокая складка пролегла у него между бровей, а лицо имело нервное, беспокойное выражение.
Эта видимая тревога барона, совершенно необъяснимая для окружающих, действовала на них крайне неприятно.
Но товарищ прокурора энергично старался подавить свою внутреннюю тревогу и овладеть собой.
«Это просто слабость, — думал он, — даже хуже — это безумие! Почему имя Анжель произвело на меня такое глубокое, странное впечатление? Почему это имя, даже через семнадцать лет, так перевернуло меня? Анжель! Мало ли женщин носят это имя? Что же из этого следует?»
Он поднял глаза и увидел, что на него устремлены глаза всех присутствующих. Тогда барон постарался придать своему лицу свойственное ему холодное, безучастное выражение.
— Каков бы ни был мотив преступления, — сказал он наконец, — очевидно, что убийца не новичок. Он доказал свое искусство и ловкость тем, что не оставил ни малейшего следа.
— Господин товарищ прокурора простит меня, если я позволю себе сказать, что не совсем разделяю его мнение, — заметил Светляк. — Мне думается, что убийца, напротив, сделал сильнейший промах, оставив нож в ране жертвы. Этот нож непременно выдаст его.
— Почему вы надеетесь, что нож приведет нас к цели?
— На лезвии этого ножа вырезано имя.
— Какое имя?
— То есть название того города, где он был сделан. Видите: Бастиа.
— Ну и что же? Это только доказывает, что это корсиканский нож, и ничего больше. Очень ничтожное сведение.
— Мне достаточно узнать, кто купил его, если только, разумеется, начальник поручит мне розыски…
— С завтрашнего же дня, Казнев, я вас приставляю к этому делу. Неужели вы думаете ехать на Корсику?
— Надеюсь, что мне не понадобится отправляться в такую даль; я думаю ограничиться поездкой в Марсель. Кажется, нож был продан в Марселе, ну, а вид у него такой внушительный, что продавец сразу узнает его.
В это время показались два железнодорожника с носилками, начальник станции и обер-кондуктор Малуар.
— Ну что? — с живостью обратился к ним барон де Родиль.
— Весь багаж, который я вез с поездом, сударь, — отвечал Малуар, — выдан пассажирам. В багажном и таможенном залах не осталось ничего.
— Вот у нас и еще одним шансом меньше, — как бы про себя проговорил барон де Родиль и прибавил: — Положите труп на носилки! А господин начальник станции, вероятно, не откажется дать нам какую-нибудь пустую комнату, куда мы поместим его до тех пор, пока за ним не приедет фургон из морга.