- Я очень люблю тебя, не забывай об этом, чтобы не случилось.
Он хотел ответить, но она положила ладонь на его губы.
Завтракали на террасе. Он, поглядывая на утес, сказал:
- Я хочу сегодня подняться. Ты со мной?
- Не надо, не ходи, пожалуйста. Я прошу тебя.
- Я пойду… Ты со мной?
- Нет…
Он встает.
- Я быстро, - говорит он, - к вечеру вернусь.
Он наклоняется, чтобы поцеловать ее, и она снова просит:
- Не ходи.
Он гладит ее по лицу, улыбается:
- Ты даже не успеешь соскучиться, я туда и обратно.
Ему нужно, нужно подняться на этот утес! Он хочет посмотреть сверху, с высоты птичьего полета, на море…
Он споласкивает лицо холодной водой из умывальника, стоящего во дворе, машет рукой Лере, она ушла в сад, обиделась, подумал он. Задержался у калитки, может не идти?.. не хочется оставлять ее одну… Но быстрей, быстрей, словно на крыльях, он почти бежит по только-только начинающемуся просыпаться поселку, мимо домов с палисадниками, засаженными мохнатыми пунцовыми астрами, мимо резных крашенных заборчиков к заветной цели – утесу, маячившему вдали зеленоватой громадой.
- Эй, парень! – окликают его из-за одного из заборчиков.
Сгорбленная пожилая женщина, старушка-веселушка, как называл ее Максим, чем всегда вызывал хохот Леры, машет ему, прикрывая глаза коричневой морщинистой рукой.
- Вы что ж это сегодня за молоком не пришли? – кричит она издали. – Я все утро вас прождала. Что невкусное, что ли? Не будете больше брать-то?
Макс останавливается, подходит к заборчику.
- Вкусное молоко, будем брать. Сегодня не смогли прийти, а завтра возьмем обязательно. А вы все утро дома были?
- Конечно, дома, где ж еще?
Он продолжает свой путь, отгоняя непрошенные мысли: ладно, потом разберусь. Просто какое-то недоразумение. Может, просто дома перепутала. Она рассеянная… Воспоминание о Лере теплом отозвалось в груди. Вспомнил ее поцелуи, нежные теплые руки. Милая, - подумал он, - милая… Ему очень хотелось, чтобы она была сейчас рядом, хотелось чувствовать ее руку в своей, идти, приноравливаясь к ее шагу.
За спиной зашуршала, осыпаясь, галька. Он обернулся.
- Лера! – выдохнул счастливо.
Она стоит смешная, запыхавшаяся. Непослушная прядка выбилась из-под белой кепки. Согнулась, держится за спину.
- Ох, еле догнала… – Протягивает руку. – Я решила все-таки с тобой.
Он обнимает ее. Слышит, как бьется ее сердце.
- Ах ты, моя птичка-невеличка! – шепчет он, целуя ее в разгоряченное лицо.
Здесь наверху был легкий утренний туман.
- Утро туманное, утро седое! – запел Максим. Настроение у него было замечательное. Все воспоминания, связанные с прошлым, постепенно вытеснялись новыми ощущениями. Ему казалось: наконец-то он живет своей жизнью. Свежесть этого утра, чистота росистой травы вдоль дороги, легкий шелест едва начинающих желтеть листьев, пряный аромат виноградника, мимо которого они шли, и конечно, лицо Леры, ее голос - все это так отличалось от того, чем он жил раньше, и сам он сейчас был совершенно другим.
Тропинка шла под уклон, он помогал Лере подниматься и шутил, что она – прекраснейший груз на свете, и что так на буксире он готов тащить ее всю жизнь. Она улыбалась в ответ, но он заметил, что она чем-то обеспокоена, часто оглядывается, тревожно смотрит по сторонам.
- Что с тобой, малыш, ты боишься? Если хочешь, давай вернемся.
- Нет, нет, что ты, - она прижалась к нему, - я просто боюсь высоты, голова кружится. И еще здесь так тихо, безлюдно…
- Но ведь это здорово! Послушай! Слышишь, как ветер шумит в листьях? А теперь… Послушай… Птицы щебечут… Но если не хочешь, давай не пойдем, вернемся.
- Нет, давай поднимемся, ведь уже немного осталось.
И вот они на вершине утеса. И здесь на залитой солнцем, заросшей мягкой бархатной травой площадке, все так - как снилось Максиму.
Внизу - море цвета бутылочного стекла, сверкающего на солнце, переливается, манит прохладной глубиной. Вверху – небо, синее-синее, такое же бесконечное и бескрайнее, такое же бездонное как море. И кажется, что если встать на самом краю, и, раскинув руки, упасть вниз, будешь лететь и лететь, не достигнув дна, не завершив полета.
- Максим, ты упадешь! Отойди, Максим, пожалуйста! – Лера тянет его за рукав. - Отойди, ты слишком близко стоишь к краю!
Макс смеется, хватает девушку и вместе с ней делает несколько шагов к самому краю обрыва.
- Максим! – взвизгивает она. - Ты с ума сошел! У меня голова кружится, мы упадем сейчас!
- Не бойся, - обнимает он ее, - я тебя очень крепко держу. Не отпущу никогда! - и он целует ее, чувствуя, как у него захватывает дух от высоты и от нежности ее губ.
- Отойди от нее!
Этот крик за спиной прозвучал словно выстрел.
Лера вздрогнула, до боли сжала его руку. Она в ужасе смотрит за его плечо.
Он обернулся.
Полина стояла совсем близко, в руке ее дрожал пистолет, направленный в их сторону.
У Полины было сильно осунувшееся лицо, темные круги под глазами. Длинный плащ запылен, порван в нескольких местах.
Максим загородил собой Леру. Он, и за его спиной Лера, стали медленно отходить от края утеса.
- Полина, убери пистолет, прошу тебя.
- Макс, ты ничего не знаешь… мне нужно сказать тебе…
- Полина, я прошу тебя… убери пистолет, давай поговорим.
- Максим, не двигайся! - у нее какой-то странный взгляд, она словно смотрит сквозь него. У нее безумные глаза, она явно не в себе.
- Полина!
- Отойди, Максим! – кричит она, голос ее срывается. - Отойди, отойди от нее!
Они двигаются по кругу, Максим и Лера, пятясь боком, отходят от края утеса, Полина, держа их под прицелом, подходит к ним все ближе и ближе. Градову очень не нравится эта ситуация. Он не знает, что происходит, не знает, что руководит Полиной, ему страшно за Леру и страшно за Полину, она слишком близко подошла к краю. Земля осыпается из-под ее ног.
- Полина, осторожно! - кричит он, и, протягивая руку, делает несколько шагов ей навстречу.
Раздается выстрел, Полина, взмахнув рукой, неловко валится набок, и исчезает в синей пустоте…
3
Когда он открыл глаза, он увидел склонившееся к нему мокрое от слез лицо Леры.
- Максим, что с тобой? Ты ранен?
- Нет, нет, все хорошо, - он приподнялся, сел.
- Я так испугалась, - девушка обняла его, - думала, она убила тебя. Она упала… в море упала…
- Да, посиди здесь, я посмотрю.
- Нет, нет, - она вцепилась в него, - нет, ты упадешь, упадешь!
- Мне нужно посмотреть, посиди…
Он подошел к краю утеса. Земля здесь осыпалась. Он посмотрел вниз. Море было бездонно и молчаливо. У него закружилась голова. Он осторожно отошел назад.
Лера позвала его слабым голосом.
Он подошел к ней, сел рядом, обнял.
- Максим,- шепчет она, прижимаясь к нему, - она хотела убить нас… за что?… что ты ей сделал, Максим?
- Не знаю, милая, не знаю…
- Она следила за нами… как она нас нашла?
- Не думай сейчас об этом, тебе нужно успокоиться. – Он поднялся. – И нужно сообщить в милицию.
Она вскакивает.
- Нет, нет Максим, прошу тебя, не надо в милицию!
- Но, Лера, мы должны сообщить.
- Я прошу тебя, не надо, не надо, - она побледнела.
Он обнял ее.
- Почему, чего ты боишься?
- Они могут обвинить тебя! Мы ничего не сможем доказать! Я прошу тебя! – она вся дрожала. – Давай уйдем отсюда быстрей, и уедем, уедем сегодня же!
Они спустились вниз, в поселок. Солнечное звонкое утро вдруг померкло, казалось, поблекла трава, умолкли птицы. Максим чувствовал, что в душе его ожил прежний страх, страх прошлого. И если бы не девушка, доверчиво прижимающаяся к его плечу, если бы не ее маленькая рука, крепко держащая его руку, он, наверное, упал бы как подкошенный и, уткнувшись лицом в холодную, влажную от росы траву, разрыдался бы от отчаяния и бессилия.
4
Так хотелось уехать, уехать, бросить все, закрыть дом, и, не оборачиваясь, не оглядываясь на море с его обманчивой прозрачной чистотой, умчаться первым же поездом, уехать и забыть. Забыть обо всем… Но Максим знал: нужно выждать несколько дней, чтобы не вызвать подозрений. Он надеялся, что тело Полины унесет течением, но ведь оно могло всплыть здесь же, у поселка, и тогда их внезапный отъезд могли бы связать со страшной находкой. Он понимал, что поступает неразумно – то, что они сразу не обратились в милицию, может навлечь на них подозрения. Их могли видеть в то утро, могли видеть Полину, поднимающуюся на утес вслед за ними. Но Лера каждый раз начинала плакать, умоляла его никуда не ходить, никому не рассказывать о том, что произошло, и он, не понимая причины ее страха, и не сумев добиться от нее внятного этому объяснения, тем не менее, соглашался. Когда он спросил ее, почему она сказала неправду о своем походе за молоком, она смешалась, и, потупившись, сказала, что ходила в аптеку, а ему просто постеснялась сказать.
Они больше не ходили к морю. По ночам, прислушиваясь к его глухому, тяжелому гулу, он с тревогой думал о том, что, может быть, волны уже вынесли Полину на какую-нибудь безлюдную песчаную отмель. Ему представлялось, как окоченевшее, обмякшее, словно тряпичная кукла, тело лежит на глянцевом мокром песке, и холодные волны, обдавая его пеной и брызгами, накатывают внезапно, шевелят и качают его, словно вдыхая в него жизнь, и снова отступают, шипя и брызгая, и тогда оно вновь безжизненно застывает, чтобы через миг снова приподняться и закачаться, как будто ожив на мгновенье. Может быть ее уже нашли…
Эти мысли не оставляли его, изводили своей беспрестанностью, своей страшной очевидностью. Это было, было, не приснилось. Вот она стоит, осунувшаяся, непохожая на себя - на ту кого он знал, и, наверное, любил когда-то, стоит с наведенным на него пистолетом… с ненавистью в глазах… И это падение в синюю бездну неба и моря… Найти свою смерть под холодной равнодушной толщей воды… Есть ли его вина во всем этом?.. есть ли его вина?..
Лера была рядом. Она тоже была подавлена. Но ее нежность, ее прикосновения, само ее присутствие стали для него поддержкой, утешением. И часто он ловил на себе ее взгляд – грустный, сочувствующий…
В тот день, когда они, возвратившись с утеса, в спешке собирали вещи, испуганные, потерянные, торопясь уехать, скрыться от всего, что произошло с ними так внезапно, так молниеносно, от того, что казалось нереальным, словно и не с ними произошло, Макс вдруг остановился, устало сел на кровать, опустив руки, сказал:
- Нет, мы не можем сейчас ехать, надо остаться еще на несколько дней, иначе если ее найдут, наш отъезд может показаться странным. Нас здесь видели… Надо остаться…
Весь день они провели в доме, прислушиваясь к каждому шороху - может быть, ее уже нашли?.. может быть, уже все известно?.. - осторожно подходили к окнам, выглядывая из-за прикрытых занавесок: не изменилось ли что-нибудь на улице? Но все было тихо. Незаметно опустились сумерки, и ночью вдруг поднялся ветер, и в окна брызнул, звеня каплями, частый с перекатами грома дождь. Они выключили свет и долго лежали без сна, прислушиваясь к гудению ветра и шуму дождя, сливающегося с тревожным гулом моря.
- Она любила тебя? – вдруг спросила Лера.
- Да… - сказал он, понимая, что, наверное, пришло время сказать правду не только ей, но и себе. Рассказать обо всем без утайки, не кривя душой прежде всего перед самим собой.
- Это давняя история… Мы учились в одном классе. Много лет встречались. Да, она любила меня.
- А ты?
- Тогда мне казалось, что и я люблю…
- А потом?
- Потом я встретил другую женщину, женился.
- Значит, ты бросил ее?
- Да.
- И больше с ней никогда не встречался?
- Не встречался… – Максим вздохнул тяжело. – Когда мы расстались, она хотела отравиться, едва не умерла. И, понимаешь, мне было трудно… и стыдно… я не мог прийти и говорить с ней, как ни в чем не бывало.
- Но разве ты был в чем-то виноват? Ты разлюбил ее, полюбил другую женщину. Разве можно заставить любить? Она должна была понять это.
- Я не любил женщину, на которой женился.
Признание дается с трудом, но это - признание самому себе.
- Она мне нравилась, конечно, мне льстило ее внимание, но, понимаешь, мне кажется, я тогда просто сделал выбор… Мне нужно было тогда добиться того, что было очень важно для меня в тот момент. И поэтому я выбрал не Полину…
Она поднимает голову, смотрит на него внимательно.
– Но ведь тебе казалось тогда, что ты поступаешь правильно?
- Да, тогда казалось, что правильно. А теперь…
- А теперь? – повторяет эхом Лера.
- Недавно я узнал, что Полина была беременна тогда, но из-за отравления потеряла ребенка. Понимаешь? – он прижимает ее руку к своим глазам. - Моего ребенка…
Она гладит его по лицу.
- Почему у вас с женой нет детей? Разве тебе не хотелось ребенка?
Он усмехается, целует ее в глаза.
- Теперь ты - мой ребенок.
- Ты не хотел детей? – шепчет она, щекоча ему ухо.
- Нет, не хотел…
- А твоя жена?
- Жена? Хотела, думаю. Все женщины хотят детей, наверное.
- Ты жалеешь теперь?
- Я жалею, что сделал их несчастными. Не хотел, но так случилось… Я виноват перед ними… перед обеими.
- Ты думаешь, она поэтому хотела убить тебя?
- Не знаю… может быть… В последнее время что-то происходило странное…
- Что-то странное?..
- Да, все началось около месяца назад со странных телефонных звонков.
Проговаривая вслух все, что тревожило его последнее время, Максим пытается найти ответ, разгадать, разобраться…
- Кто-то звонил и молчал в трубку, или смеялся, или шептал что-то непонятное… Ты знаешь, я думаю, эти звонки имели целью одно – вывести меня из себя, выбить из колеи, лишить спокойствия. Я стал нервничать, постоянно оглядывался. Потом, когда я нашел тебя, я думал, что это ты звонила.
Она покачала головой.
– Нет, я ведь тебе говорила, я звонила всего несколько раз. Я не стала бы тебе так надоедать.
- Вот видишь, - он задумался. – А потом на меня было совершенно покушение.
- Покушение?
- Да! – он встал, заходил по комнате, не в силах сдержать нервное возбуждение. – Да, точно было установлено, что эта чертова люстра упала неслучайно, именно в тот момент, когда я ужинал под ней. Если бы в этот момент мне не позвонила какая-то женщина, и я не отошел бы именно в этот момент, от меня бы мокрое место осталось! Я тогда, конечно, никак не связывал это совершенно дикое происшествие с ней, с Полиной. Но теперь я думаю, что она вполне могла это сделать. Через кого-то достала это взрывное устройство, подложила его в то время, когда электрики ушли на обед, просто поднялась по лестнице, это было несложно, думаю, она без труда справилась. Может быть, ее случайно увидел Кох, поэтому она его и убила, чтобы он не выдал ее. Он не хотел рассказывать о ней Рудницкому, предварительно не поговорив со мной, теперь я это понимаю. Я приходил с ней в ресторан, и он не хотел навредить мне. Почему я в тот день не выслушал его?
Не понимаю только, зачем она позвонила? Передумала? Все это похоже на бред! Неужели женщина способна на убийство из-за обиды, из-за ревности? Не понимаю, не понимаю…
Он сел, обхватив голову руками. Потом снова вскочил.
- А эта встреча в Старом парке? Эта женщина в плаще, в очках. Такой странный голос у нее был… Это Полина была, теперь я точно это знаю. Это была она… Изменила голос, очки нацепила… Но это была она, она… И это она подбросила твой адрес. Но зачем, зачем? Чего она хотела этим добиться?
- Она следила за мной, – говорит вдруг Лера.
- Что? – он резко оборачивается, смотрит на нее.
- Она следила за мной.
- Следила за тобой?
- Да. Я видела ее несколько и до того, как ты пришел ко мне в квартиру и после.
- Но почему ты мне раньше не сказала?
- Я думала - это ты послал ее следить за мной.
- Я не понимаю, Лера!
- Я думала, ты хочешь знать обо мне больше. Думала, может быть, она работает на тебя… Не стала спрашивать, ведь я не знаю, может быть, у вас так принято?
- У кого это у нас?
Она смутилась.
- У таких значительных… влиятельных людей… богатых… Я не знаю… Мне неловко было говорить с тобой об этом.
Он в замешательстве качает головой.
- Значит, она давно уже наблюдала за мной, еще до того, как я у нее появился… тогда в первый раз… после стольких лет… Как все странно… - он в задумчивости ходит по комнате. – И Коля… и Виктор Борисович…
- Кто это – Коля и Виктор Борисович? – тихо спрашивает Лера.
- Коля - мой друг… в тот день, когда я поехал с тобой сюда, он погиб… как-то странно… выпал из окна… понимаешь? Кто-то пугал его и добился своего… Кто-то …Какая-то женщина… Это могла быть она - Полина… она все знала, все знала, я сам ей рассказал… И когда Виктора Борисовича убили… В гостинице тоже видели женщину… и деньги пропали и папка….