– Перевоплощение, мистер Кейси? – улыбнулся Брекинридж. – Я думал, что вы христианин.
– В Библии нет ничего, что бы опровергло возможность перевоплощения, – сказал он. – Кстати, мне не обязательно засыпать, чтобы узнать, кем мистер Геллер был в прошлой жизни.
– В самом деле? – сказал я, поднимая вилку с едой. – Ну и кем я был?
– Идеалистом, – сказал он, сверкнув своими сине-серыми глазами. – Все циники когда-то были идеалистами. Хотите еще тушеного мяса, мистер Геллер?
* * *
В машине я спросил Брекинриджа, что он обо всем этом думает.
– Будь я проклят, если что-нибудь понимаю, – признался он. – А вы?
– Я тоже ни черта не понял. Не скажу, что он меня убедил, но, честно говоря, мне хочется проверить все, что он нам наговорил.
– Начнем с того, что по дороге обратно купим на одной из бензоколонок карту Нью-Хейвена.
– Хорошая мысль. Знаете, первое из двух итальянских имен, которые он назвал, – Маглио – принадлежит одному из ближайших помощников Капоне.
Брекинридж пристально посмотрел на меня.
– Интересно. Он также сказал, что Ред Джонсон участвовал в похищении.
Моряк Бетти Гау.
– Кажется, мы должны попытаться допросить этого парня? – спросил я.
Брекинридж кивнул:
– Завтра.
– Вы считаете его перспективным подозреваемым?
– Полковнику Линдбергу не нравится думать, что к похищению могут быть причастны его слуги, пусть даже косвенно... Но после того, как хартфордская полиция обнаружила кое-что в машине Джонсона, я бы сказал, что он очень перспективный подозреваемый.
– Что они нашли у него в машине?
Брекинридж оторвал глаза от дороги и повернулся ко мне, приподняв одну бровь.
– Пустую бутылку из-под молока, – сказал он.
Глава 7
Было почти десять часов следующего утра, когда я, спотыкаясь спросонья, спустился по лестнице вниз, Увидев меня со своего поста на софе, фокстерьер разразился истерическим лаем. Возле собачонки сидела Энн Линдберг в строгом синем вязаном костюме, напротив ее мать, миссис Дуайт Морроу; первая читала маленькую книжку в кожаном переплете, вторая вязала на спицах.
Они начали вставать, и я попросил их не делать этого.
Миссис Морроу была маленькой женщиной лет шестидесяти с тонкими, как у дочери, чертами лица; на ней было синее платье, украшенное белыми кружевами, жемчугом и распятием. Каштановых волос на ее голове было больше, чем седых, хотя справедливо было предположить, что со временем это соотношение изменится в пользу последних.
– Вэхгуш! – резко сказала Энн. – Успокойся!
Пес перестал гавкать, но продолжал рычать и смотреть на меня злыми глазами.
– Я слышала, вы с Генри вчера съездили в Виргинию, – сказала Энн, улыбаясь, – и вернулись. – Она жестом попросила меня сесть рядом с ней на софу, что я охотно исполнил. Вэхгуш рычанием выразил свое недовольство.
– Довольно большая прогулка для одного дня, – сказала миссис Морроу.
– Мы вернулись уже за полночь, – признался я. – Только не знаю, стоящей ли была эта поездка.
– Я слышала, вы разговаривали с ясновидцем, – сказала Энн.
Миссис Морроу слегка покачала головой, словно хотела сказать «этого еще не хватало», и снова сосредоточила свое внимание на вязании.
– Да, – сказал я. – Мне он показался искренним человеком.
– Он не жулик, как многие другие ясновидцы?
– Нет. Но он дал нам кое-какую конкретную информацию, включающую название улиц, которую мы попытались проверить с помощью карт, но безуспешно.
– Понятно, – сказала Энн со спокойной улыбкой на лице.
– Что вы читаете? – спросил я.
– Бена Джонсона.
– Он поэт?
– Да.
Она прочитала вслух:
Пусть он завял и умер, не грусти, Цветка цветение не было напрасным, Лишь в маленьких масштабах жизнь прекрасна, Ведь красота синоним хрупкости.
Она посмотрела на меня блестящими голубыми глазами со смелой улыбкой на устах.
– Мне нравится эта строчка... «Ведь красота синоним хрупкости».
Боже! Неужто она думает, что ребенка ее уже нет в живых?
– Красивое стихотворение, – сказал я. – Можно вас спросить кое о чем?
– Конечно.
Чертова собака все еще рычала на меня.
– Как вы думаете, почему в ту ночь собака молчала?
– Вэхгуш? Он был в противоположном крыле дома. Если он не лежит здесь, на этой софе, где нам, конечно, не следовало бы позволять ему лежать... или не спит на полу детской возле Чарли... то у него есть небольшая подстилка в комнате для слуг. Знаете, первым в дом его привел Уэйтли, и мы как бы усыновили эту собачку. Едва ли он услышал бы что-нибудь на таком расстоянии, да еще при воющем ветре.
– Знаете... и извините меня, что я поднимаю эту тему... но кое-кто подозревает одного из ваших трех слуг в участии в этом похищении.
Она покачала головой:
– Нет. Мы абсолютно доверяем Бетти и другим слугам.
– Едва ли стоит так доверять.
– Извините?
– Вы сказали «абсолютно». – Я повернулся к матери Энн. – Миссис Морроу, сколько человек составляет штат прислуги у вас в имении?
Старая женщина подняла на меня глаза от своего вязания.
– Двадцать девять. Но заверяю вас, мистер Геллер, они все заслуживают доверия.
– Я не сомневаюсь в этом, миссис Морроу. Но сколько человек из них знали, что Энн и ее муж изменили свои планы и решили остаться здесь еще на день или на два?
Чтобы не потерять петлю, миссис Морроу лишь слегка пожала плечами.
– Большинство. Возможно, даже все.
Я подумал над этим.
– Знаете, мистер Геллер, – задумчиво проговорила Энн, – в тот вечер произошла еще одна странная вещь. Я имею в виду вечер, когда похитили Чарли...
– Какая, миссис Линдберг?
Она нахмурилась.
– В тот вечер мой муж должен был выступать с речью перед выпускниками Нью-йоркского университета. Но он в последнее время слишком много работал, утомился и перепутал даты. Вместо того, чтобы поехать на эту встречу, он приехал домой.
– Вы хотите сказать, что в тот вечер он не должен был находиться дома?
– Да.
Я наклонился вперед.
– Вы понимаете, что только кто-то из домашних здесь в имении мог знать об этом?
– Да. Но это означает также, что и похитители знали об этом. Они все рассчитали и хотели исключить случайность. Но им это не удалось. Случайно Чарльз был дома. Если бы им это было известно, может быть, наш сын был бы сейчас с нами... Но случайность помогла им. И с этим... с этим мне особенно трудно смириться.
Позади нас кто-то произнес:
– Все в жизни подчинено случайности, дорогая.
Это был Линдберг. Он был в надетом поверх свитера вельветовом пиджаке и рубашке с открытым воротом; брюки его были заправлены в кожаные сапожки, достающие до середины икр. Он был похож на студента университета, вернее, на студента, страдающего похмельем. Лицо его выглядело изможденным.
Он встал позади софы и ласково положил руку на плечо жены. Она подняла свою и положила ее на его руку, но не подняла на него глаз.
– В какой-то мере можно застраховаться от случайности, но полностью исключить ее невозможно.
Она кивнула с отрешенным видом. Видимо, он уже говорил ей это.
Я сказал:
– Вы правы, полковник, но не следует считать случайностью все, что недоступно пониманию. В моей работе мы привыкли с подозрением смотреть на случайные совпадения.
Он кивнул, но я не был уверен, что он придал достаточно значения моим словам. Он сказал:
– Вы завтракали, Нейт?
– Нет, сэр.
– Пойдемте, мы что-нибудь организуем для вас. Мне нужно с вами переговорить.
Мы извинились перед дамами и вышли. Он шел быстро, и я не отставал от него, пока он неожиданно не остановился в холле, где нас не могли слышать его жена и теща.
– Этого парня, Реда Джонсона, сегодня привезут сюда, – сказал он.
– Да?
– Формально он находится под арестом, вы знаете. Хартфордская полиция передала его под охрану полиции штата. Его будут держать в Ньюарке.
– Что ж, это хорошо.
Он положил руки в карманы и начал плавно раскачиваться на ногах.
– Это будет тяжелый удар для мисс Гау, если ее поклонник использовал ее как источник информации.
«Да, и что из этого, черт возьми?» – подумал я, но сочувственно произнес:
– Да, я понимаю.
– Знаете, она была очень огорчена, когда в газетах появился этот вздор о Скотти Гау.
В первые несколько дней после похищения газетчики и копы нескольких городов решили, что Скотти Гау, член Пурпурной банды в Детройте, был братом Бетти Гау. Мисс Гау работала в Детройте, и мать Линдберга жила в Детройте, поэтому все сложили два и два и получили в результате пять.
– Он не был ее братом, – сказал я.
– Конечно не был. Понимаете, в целом я доволен, как полковник Шварцкопф действует в этой ситуации, но его настойчивые, иногда переходящие в хамство допросы моей прислуги приводят меня в негодование.
Я не знал, что сказать, и поэтому не сказал ничего.
– Я буду вам признателен, Нейт, если вы сделаете для меня две вещи.
– Охотно.
– Не докучайте моим слугам вопросами, не будьте частью этой инквизиции. И дайте мне знать, если увидите, что полковник Шварцкопф или его главный истязатель – инспектор Уэлч – перейдут рамки допустимого.
– Обязательно. Но Слим... есть основание предполагать, что в похищении участвовал кто-то из своих. Полицейские просто делают свое дело.
– Это глупо, – раздражительно сказал он. – Ясно, что похищение совершили профессиональные преступники. Это дело рук преступного мира, а не моих слуг!
– Преступный мир мог завербовать кого-нибудь из ваших...
– Возможно, они завербовали Реда Джонсона. Но чего-то большего я представить себе не могу. Я не хочу мешать полицейским и не буду присутствовать при допросе Джонсона, поэтому прошу вас быть моими глазами и ушами.
– Хорошо, – сказал я, удивленный тем, что он не хочет слышать допроса Джонсона. – Что-то еще случилось?
Он направился к кухне, говоря на ходу:
– Я почти весь день буду занят с одним из родственников моей жены, – сказал он. – По всей видимости, похитители пытались войти с нами в контакт через постороннего человека.
– Неужели?
– Сейчас я больше ничего не могу сказать и прошу вас, никому не говорите то, что я сказал вам сейчас.
Я кивнул.
Мы пришли в кухню; Элси Уэйтли большим широким ножом нарезала огурец на деревянном столе. Она чуть улыбнулась Линдбергу, который попросил ее приготовить мне несколько яиц и гренки.
– Как вам приготовить их? – спросила она меня, доставая из холодильника кувшин с апельсиновым соком.
– Пожалуйста, сделайте мне омлет и постарайтесь, чтобы гренки были светлыми, – сказал я миссис Уэйтли.
Рот ее недовольно скривился в знак того, что она меня поняла, она бросила огурец и принялась готовить мне завтрак.
Линдбёрг наполнил два стакана апельсиновым соком и поставил кувшин на стол.
Я сделал небольшой глоток сока, он проглотил свой залпом.
– Вы сегодня кажетесь мне оптимистом, – сказал я.
– Я и есть оптимист. Вообще-то оптимист, пессимист – это все чепуха. Нужно принимать жизнь такой, какая она есть, и настойчиво идти к победе.
– Я тоже так считаю, – сказал я. – Только я согласен на ничью.
– Кстати, мне так и не удалось добиться для вас комнаты в гостинице. Газетчики заполнили все номера в «Гебхарте», а это единственная гостиница в Хоупуэлле. Возможно, мне удастся подыскать для вас что-нибудь в Принстоне. Это лишь в десяти милях отсюда, и у меня есть для вас подержанная машина, на которой слуги ездили за покупками, пока не началась эта осада. Сейчас нам все привозят.
– Что ж, машина – это замечательно. Надеюсь, я оправдаю все эти хлопоты.
– Сколько вам платят за эту работу, Нейт?
– Четыре бакса в день.
– Это вместе с питанием?
– И с жильем тоже.
– Я так и предполагал, – он понизил голос, чтобы кухарка его не слышала. – Надеюсь, вас это не оскорбит... но мне бы хотелось, чтобы все время, пока вы будете здесь находиться, вы получали от меня пятьдесят долларов в неделю, чтобы как-то возместить свои расходы.
Я усмехнулся.
– Вы плохо знаете чикагских копов, Слим. Они оскорбляются, когда им не предлагают денег.
Он тоже улыбнулся.
– О'кей. Полковник Брекинридж будет каждую пятницу выдавать вам конверт с деньгами.
– Благодарю. Надеюсь, мне не придется получить слишком много таких конвертов.
Линдберг налил себе еще один стакан апельсинового сока.
– Ну что, имела смысл ваша поездка к этому предсказателю судьбы?
– Я в этом не уверен.
– То же сказал Генри.
– Я хочу, чтобы федералы выяснили для меня кое-что. У вас есть номер, по которому можно позвонить агенту Уилсону в Нью-Йорк?
– Да, – ответил Линдберг и достал небольшую черную записную книжку. Он продиктовал мне номер, и я записал его в свой блокнот.
Потом Линдберг допил свой сок, улыбнулся своей застенчивой улыбкой, махнул мне на прощанье рукой и оставил меня наедине с мрачной Элси Уэйтли и приготовленным ею завтраком. Яйца, получились сухими, а гренки – темными. Я уже заканчивал завтракать, когда в кухню вошла Бетти Гау, чтобы выпить чашку кофе.
Выглядела она как всегда великолепно; на ней было нарядное темно-зеленое платье в мелкий белый горошек с белым воротником. Она с беспокойством взглянула на меня и, взяв чашку с кофе, направилась обратно в комнату для слуг. Я обратился к ней:
– Можно вас на минутку, мисс Гау?
Она заколебалась, на лице ее появилась испуганная улыбка, она неуверенно подошла ко мне и села.
– Простите, Элси, – проговорил я дружелюбно, словно государственный деятель в год выборов, – можно попросить вас приготовить мне чашку кофе?
– Да, сэр, – без энтузиазма отозвалась она.
– У вас есть сливки и сахар, Элси? – спросила Бетти.
Элси холодно кивнула.
– Как вы все это переносите, мисс Гау? – спросил я.
– Все это довольно неприятно, мистер Геллер.
– Зовите меня Нейтом.
– Хорошо.
Она не предложила мне называть ее Бетти.
Элси принесла мне кофе, а Бетти сливки и сахар. Обычно я пью кофе без добавок, но на этот раз, по примеру собеседницы, подмешал себе немного сахара и сливок. Мы с ней уже пробовали кофе Элси.
– Я слышал, что сегодня сюда должен заехать ваш приятель, Ред Джонсон, – сказал я.
– Я бы не стала в данном случае употреблять слово «заехать».
– Его не арестовали.
– Но он находится под стражей. – Она добавила себе еще сахара, помешала кофе, глядя в мутную жидкость.
– Надеюсь, вы не против того, чтобы немного поговорить со мной?
Она улыбнулась натянутой, саркастичной улыбкой.
– Разве у меня есть выбор?
– Ну, разумеется. Вы свободная, белая, и вам уже есть двадцать один год... только двадцать один. И полковник Линдберг попросил меня помочь разобраться с этим делом. Конечно, он отправил бы меня отсюда следующим же поездом, если бы узнал, что я игнорирую его просьбу не беспокоить слуг вопросами.
– Мне показалось, – сказала она, – что единственное, что нужно полковнику, – это вернуть сына. В настоящее время у него нет желания преследовать преступников.
– Я полагаю, вы правы. Но я коп, мисс Гау. Я хочу попытаться понять, что произошло в ту ночь.
Она отпила кофе, глядя в сторону от меня холодными, немигающими и слегка воспаленными глазами.
– Вы говорили с Редом Джонсоном по телефону, не так ли? – сказал я. – В ту ночь, когда произошло похищение.
Она кивнула.
– Он позвонил мне около половины девятого. Перед отъездом в Хоупуэлл я пыталась дозвониться до Реда по телефону, но не смогла – его не было дома. Поэтому я попросила передать ему, чтобы он позвонил мне в Хоупуэлл вечером.
– И он позвонил?
– Да. В тот вечер мы собирались встретиться, и когда он позвонил, я объяснила ему, почему меня не оказалось в доме Морроу. Я сказала ему... сказала, что ребенок простудился.
– Вы давно знакомы с Джонсоном? Когда вы встретились с ним?