– Я познакомилась с ним прошлым летом. Он был матросом на палубе «Рейнарда», яхты Ламонта.
– Яхта Ламонта?
– Томас В. Ламонт. Он и покойный мистер Морроу вместе работали в фирме «Джон Пиерпонт Морган и компания». Кажется, это была банкирская контора. Прошлым летом, а если точнее, в августе, эта яхта бросила якорь у берега Норт-Хейвена, штат Мэн, где семейство Морроу имеет дачу. Я поехала туда с миссис Линдберг и ребенком. Ред обычно играл в карты с шоферами Морроу. Один из них познакомил нас, и мы подружились. Потом, когда сезон закончился, яхта пришвартовалась на Гудзоне возле скал Пэлисэдз, что позволило нам продолжать встречаться друг с другом.
– У вас были серьезные намерения, мисс Гау?
Она пожала плечами и сделала глоток кофе.
– Мы встречались довольно часто. Катались на лодке, ходили в кино, на танцы – недалеко находился парк отдыха «Пэлисэдз».
– Вы были помолвлены?
– Нет. Мне нравится Ред, мистер Геллер. У него доброе сердце. Я не думаю, что он способен принять участие в таком деле. Я знаю, есть люди, которые думают, что он... использовал меня, чтобы получить информацию. Я просто не верю в это.
– Вы кому симпатизируете больше, мисс Гау Линдбергам или Реду Джонсону?
Губы ее чуть скривились в улыбке.
– Извините, но кто, по-вашему, сказал полицейским, где можно найти Реда?
Она встала и направилась в комнату для слуг, я последовал за ней.
– Спасибо, что пожертвовали для меня своим временем, мисс Гау, – сказал я.
Она не подняла на меня глаз и не ответила, с отсутствующим видом листая журнал о кино.
Я вышел.
В гараже, где находился командный пункт, царил все тот же первозданный хаос: полицейские просматривали почту, груды которой валялись у одной стены. На пороге меня встретил инспектор Уэлч, упрямый пузатый коп, с которым мы повздорили в день моего приезда.
– Ты еще здесь? – спросил он.
– Вроде бы. Где Шварцкопф?
– Он для тебя полковник Шварцкопф, сынок.
– Называй сынком его, приятель.
Я проскользнул мимо него. Шварцкопф стоял, наклонившись над коммутатором, и разговаривал с дежурившим на нем полицейским.
– О! – воскликнул он, заметив меня. – Геллер!
Он, кажется, был рад увидеть меня.
– Есть какие-нибудь новости с фронта?
– С минуту на минуту здесь должен появиться Ред Джонсон. Вы хотите присутствовать при его допросе?
– Да, спасибо, – сказал я, сознавая, что он не предложил бы мне этого, если бы его не попросил Линдберг. – Скажите мне, полковник, есть... какие-нибудь основания считать, что существует связь между этим делом и Нью-Хейвеном, штат Коннектикут?
Мне показалось, он удивился.
– Разумеется, да.
Пришла моя очередь удивляться.
– Я не шучу, – сказал я.
– А почему вы спросили, Геллер?
– Тот экстрасенс из Виргинии-Бич упомянул Нью-Хейвен.
Он явно потерял часть интереса к разговору, но сказал:
– Несколько рабочих, которые строили этот дом, были из Нью-Хейвена. Их допросили одними из первых. Детектив Геллер, я понимаю, что вы невысокого мнения о полиции штата Нью-Джерси, но мы проводили и продолжаем проводить первоклассное расследование. В течение первых сорока восьми часов после преступления мы допросили триста двадцать человек в Нью-Йорке, Нью-Джерси и Коннектикуте.
– Это очень много. Я не знал, что у нас столько людских ресурсов.
– Мы работали и продолжаем работать на пределе возможностей.
– Кого вы допрашивали?
– Прислугу Линдбергов и Морроу, соседей, рассыльных, плотников и разных рабочих, участвовавших в строительстве этого дома... Мы поработали очень основательно.
– Да, похоже, что так. Кстати, полковник, я могу отсюда позвонить?
– Конечно.
Он подошел к столу с телефонами, вокруг которого толпились полицейские, и очистил для меня место. Постоял, пока не понял, что я не буду звонить при нем.
Я позвонил по номеру, который мне дал Линдберг, и сразу услышал голос агента Фрэнка Уилсона из министерства финансов.
– Что у вас нового, Геллер?
– Мы собираемся беседовать с Редом Джонсоном.
– Это с тем норвежским моряком? Я слышал, в его машине нашли бутылку из-под молока.
– Правильно. Вы уже занялись его проверкой?
– Мы – нет, но я слышал, что ребята Гувера выясняют его иммиграционный статус.
– Неплохая идея. Хотите получить выход на версию?
– Почему бы и нет? Шварцкопф не оказывает нам никакой помощи – это я уверенно могу сказать.
– Вы уже разыскали человека Капоне – Боба Конроя?
– Нет.
– Вы говорили, свидетель утверждал, что Кон-рой в ту ночь находился в Нью-Хейвене, Коннектикут, так?
– Верно.
– Оказывается, этот дом строили рабочие из Нью-Хейвена. Шварцкопф даже послал туда своих копов для крупномасштабного расследования.
– Это интересно.
– И еще – это только догадка, и я буду вам признателен, если вы не станете спрашивать о моем источнике... Попробуйте разыскать в Нью-Хейвене Адамс-стрит и/или Шартен-стрит. И может быть – район города под названием Кордова.
На другом конце наступило молчание – он записывал мои сведения.
– О'кей, – сказал я.
– Что-нибудь еще?
– Если вы выясните что-нибудь, позвоните сюда и скажите, когда мне позвонить. Мне передадут. Если там есть Адамс-стрит или Шартен-стрит, то я сообщу вам другие подробности.
– Согласен. Я благодарен вам за сотрудничество, Геллер.
– О'кей, агент Уилсон.
– Зовите меня Фрэнк.
– О'кей, Фрэнк. Мне пригодится приятель из Налогового управления.
– Вы только присматривайте там за Шварцкопфом. Он чистой воды дилетант. Пусть вас не смущает его военная выправка. После окончания Вест-Пойнта, до того как он попал в полицию, он некоторое время проработал дежурным администратором универсального магазина.
– Впечатляющая карьера.
– Он сроду не патрулировал и за всю жизнь не арестовал ни одного преступника. Он взялся за то, что ему не по силам.
– Что ж, если он и это дело провалит, я брошу в него чем-нибудь тяжелым.
– Вот это правильно, – сказал Уилсон.
Положив трубку, я подошел к Шварцкопфу, который беседовал с круглоголовым Уэлчем.
– Наш бродячий моряк еще не появился? – спросил я.
– Да, – сказал Шварцкопф, – он прибыл.
– Вы шутите?
– Вы заметили будку подрядчика сразу за воротами?
Эту будку полицейские использовали в качестве сторожевого поста, чтобы не пропускать газетчиков и туристов.
– Конечно, – ответил я.
– Мы будем допрашивать его там.
– То есть подальше от дома и полковника Линдберга?
– Правильно. – Шварцкопф указал на инспектора Уэлча. – Я хочу, ребята, чтобы вы поладили. Я не терплю вражды между моими людьми.
Итак, я уже стал его человеком. Значит, полковник Линдберг действительно затягивает гайки.
– Я не обижаюсь, – сказал я и протянул руку Уэлчу.
Мы пожали руки, обменялись неискренними улыбками и пошли за Щварцкопфом к патрульной машине. Полицейский подвез нас к обветшалой будке, которая была ненамного больше уборной во дворе. Человека, сидящего на стуле с прямой спинкой, охраняли двое полицейских. Полицейские выглядели весьма элегантно, человек на стуле – нет. Было холодно, у всех изо рта шел пар.
Крупный, с лицом, покрытым веснушками, и темными, красновато-каштановыми, похожими на мои, волосами, моряк Бетти Гау выглядел усталым и измотанным; ему было чуть больше двадцати, и он был красив грубоватой красотой. Его светло-синяя рабочая рубашка и темно-синие брюки были помяты – видимо, он спал в них.
– Хартфордская полиция передала вас нам, Джонсон, – сказал Шварцкопф, встав перед подозреваемым, словно регулировщик дорожного движения. – Вы знаете, почему вы здесь?
– Я ничего не знаю о похищении ребенка Линдбергов. – У него был сильный, довольно мелодичный акцент – то ли шведский, то ли норвежский.
– Вам придется доказать это, – сказал Уэлч, ткнув его в грудь пальцем.
– Расскажите нам, где вы были, – сказал Шварцкопф, – и что делали ночью первого марта этого гола.
Джонсон тяжело вздохнул.
– О'кей. В ночь похищения около восьми часов я встретился со своим другом Йоханнесом Юнгом.
– Кто такой этот Юнг?
– Он живет в Энглвуде. Он муж швеи в доме Морроу. Мы с ним немного поездили на моей машине – примерно до четверти девятого, потом я позвонил сюда и попросил к телефону Бетти.
– Как вы узнали, что она здесь?
– На вторник у нас с Бетти была назначена встреча, но я позвонил раньше и узнал, что вечером во вторник Бетти не будет в Энглвуде. Ребенок простудился. Ребенок Линдбергов, и они решили не возить его из дома в дом.
– Значит, вы звонили Бетти Гау?
– Да. Она спросила, зачем я звоню. Я сказал: я просто решил позвонить тебе и сказать, что мне жаль, что я не увижу тебя сегодня вечером. Она говорит: я поняла. Я спрашиваю ее: как ребенок? Она говорит: я думаю, он скоро поправится. Я говорю: а когда ты вернешься? Она говорит: я не знаю; пожалуйста, не звони мне сюда больше – им это может не понравиться. Она положила трубку, и я положил трубку, – он пожал плечами.
– Чем вы занимались потом?
– Юнг и я, мы поехали в театр «Плаза» в Энглвуде, чтобы посмотреть кино. Когда кино кончилось, мы пошли в кафе-мороженое и съели по пломбиру с орехами и шоколадом. Потом я поехал домой в свой пансион.
Этот парень разговаривал, как закоренелый преступник, это точно.
– Во сколько вы вернулись домой?
– Где-то около полуночи.
Казалось, Шварцкопф озадачен откровенностью подозреваемого. Он посмотрел на Уэлча, который сказал:
– Вы не против, если я займусь им?
Я знал, что это означало, – рулетку с резиновым шлангом. Поэтому я сказал:
– Извините меня, полковник. Можно мне задать мистеру Джонсону несколько вопросов?
Шварцкопф ответил довольно холодно:
– Конечно. Джонсон, это детектив Геллер из чикагской полиции.
– Привет, Ред, – сказал я.
– Хеллоу.
– Вы курите?
– Да.
Я взглянул на Уэлча:
– Дайте ему закурить, пожалуйста.
Уэлч достал свою пачку «Кэмэла» и неохотно помог моряку прикурить. Парень жадно стал затягиваться дымом.
Я стоял и молчал, позволив ему накуриться и расслабиться.
Потом я сказал:
– Сколько денег вы потратили на тот междугородный телефонный разговор, Ред?
– Простите?
– Вы звонили с общественного телефона?
– Да.
– Из Энглвуда в Хоупуэлл? Сколько денег вы опустили в телефон-автомат?
– Тридцать пять центов.
Я посмотрел на Уэлча, который стоял, словно пожарный гидрант, и сделал движение пальцем, напоминающее движение ручки по бумаге. Он несколько мгновений тупо смотрел на меня, потом кивнул, вытащил записную книжку и начал записывать слова Джонсона.
– Какой фильм вы смотрели, Ред?
– Мы посмотрели два фильма. Я не помню названий. Извините.
– Кто участвовал в первом фильме? О чем он?
– О, веселый фильм. Про двух парней, толстого и худого.
– "Лорел и Харди"?
Он энергично закивал головой.
– Ну а второй фильм?
– Про боксера и маленького мальчика. Грустный фильм.
Я посмотрел на Уэлча.
– "Чемпион"?
Уэлч ухмыльнулся и записал.
– Вы помните, где находится это кафе-мороженое?
Джонсон кивнул и одним духом выпалил адрес. Уэлч добросовестно записал и его.
– А что вы можете сказать о бутылке из-под молока, которую нашли в вашей машине?
Он пожал плечами.
– А что вы хотите узнать?
– Почему она лежала там?
– Наверно, я забыл ее выбросить.
– Где вы ее взяли?
– Я купил бутылку молока по дороге в Хартфорд. В среду утром.
– Где?
– Я точно не помню. Наверно, где-нибудь на дороге недалеко от Энглвуда.
– Зачем вам понадобилось купить молоко? Я почему-то думал, что вы употребляете более крепкие напитки, Ред?
– Нет, нет. У меня больной желудок. Врач посоветовал мне пить много молока.
– Какой врач?
– Врач семьи Морроу в Энглвуде. Я забыл его имя.
В этот момент вмешался Уэлч:
– Послушай, Джонсон, где находится этот ребенок?
– Упаси Боже, я не знаю. Мне ничего неизвестно о ребенке!
– Ты хорошо знаешь Бетти Гау? – упорствовал Уэлч.
– Пожалуй, так можно сказать.
– Где ты познакомился с ней?
– В штате Мэн больше года назад.
– Как это произошло?
– Ну, я работал на мистера Ламонта, и его имение находилось рядом с дачей Морроу.
– Когда ты последний раз видел Бетти?
– В воскресенье. Нет, в понедельник вечером.
Уэлч подтолкнул его рукой.
– Так в воскресенье или в понедельник?
– Ив воскресенье и в понедельник. – Джонсон сморщился от боли.
– Где ты с ней встречался?
– В Энглвуде.
Уэлч схватил его за рубашку и сжал ее в кулаке.
– Почему ты звонил ей и спрашивал о ребенке в ночь похищения?
– Потому что из-за этого ребенка не состоялось наше свидание! Разумеется, я спросил о ребенке.
– Ты когда-нибудь был в доме Линдбергов?
– Да.
– Сколько раз?
– Думаю, два... или три раза.
– Когда ты в последний раз был здесь?
– Кажется, две недели назад.
– Ты хорошо знаешь расположение комнат в этом доме?
– Думаю, что да.
– Когда-нибудь заходил в детскую?
– Нет, никогда.
– Когда-нибудь поднимался на второй этаж?
– Да, в комнату Бетти. После работы ей можно принимать гостей там.
– Эта комната далеко от детской?
– Кажется, они расположены рядом.
Джонсон отвечал на сыплющиеся на него вопросы, почти не раздумывая – моряк сумел не потерять самообладания.
Уэлч отпустил рубашку моряка, повернулся к Шварцкопфу и сказал негромко:
– Выйдите отсюда. Оставьте нас с ним наедине, и я вышибу из него правду.
Шварцкопф кивнул – его это устраивало.
– Полковник, – сказал я. – Инспектор... давайте выйдем на минутку. Мне нужно сказать вам кое-что, ребята.
Мы вышли из будки. Рядом были каменная стена и ворота, за которыми, словно муравьи, беспорядочно двигались толпы репортеров. Им ужасно хотелось знать, что происходит в нашей прославленной будке.
– К чему сейчас выбивать из него признание? – спросил я. – Во-первых, он моряк и, видимо, довольно крепкий. Его трудно будет заставить в чем-нибудь признаться, не нанеся побоев, которые будут заметны посторонним.
Уэлч ощетинился:
– Ты что, вздумал учить нас, как вести нашу работу?
– Боже упаси. Я убежден, что там, где нужно выбивать бесполезное признание из подозреваемого, который невиновен, вы человек незаменимый.
– Пошел ты, Геллер!
– Взаимно, Уэлч. Полковник, почему бы вам не проверить алиби Реда Джонсона, прежде чем ваш инспектор не начнет колошматить резиновым шлангом по его шведскому черепу?
– Он норвежец, – сказал Шварцкопф, но сам задумался. – Если все эти факты подтвердятся – стоимость междугородного разговора, фильмы, которые, как он утверждает, шли в кинотеатре, кафе-мороженое и то, что врач прописал ему молоко, – то окажется, что в руках у нас невиновный человек.
– Вы правы, – сказал я. – И это будет очень печально, потому что его разговор мне очень напоминает эти чертовы письма о выкупе.
Глава 8
«Олд Принстон Инн» находилась на Нессау-стрит, главной улице университетского городка, в честь которого и была названа эта старая четырехэтажная кирпичная гостиница. Даже в девять вечера, когда торговля уже давно закончилась, магазины продолжали своими оранжево-черными витринами кричать о любви к футболистам из «Принстонских Тигров». Казалось, этот маленький город охотно афишировал свою зависимость от юных благодетелей.
Но это был будний вечер, вечер, когда в университете еще шли занятия и улицы были пустыми, как голова студента, изучающего физическое воспитание; казалось, чернеющие вдали готические университетские здания поглотили не только всех студентов, но и остальных жителей города. Пустынные улицы, оранжевые и черные цвета, преобладающие в витринах магазинов, вкупе с холодным мартовским ветром и темной, безлунной и беззвездной ночью, заставили меня ощутить тревогу, сходную с той, которую чувствует домовладелец в канун Дня всех святых, не пожелавший раскошелиться на конфеты детям.