– Именно так, мисс Доббс. На первый взгляд в пожарах прослеживается некий злой умысел, однако необходимо учитывать, что Геронсдин – сообщество сельское, где кирпичный завод – не более чем дополнение. Геронсдинцы не делают трагедии из каждой неприятности, а просто помогают друг другу, и все. Этих людей связывают особые узы, как вы, вероятно, успели заметить. Главное, что все остаются живы и невредимы.
– Несколько недель назад чуть не погибли лошади мистера Сандермира.
– Пожалуй, на этот конкретный пожар не мешало бы обратить внимание.
– Вот я и обратила.
– Вижу.
Мейси улыбнулась, чтобы смягчить Стэплса – у нее уже был готов для него следующий вопрос, который, она знала, викария может насторожить.
– Расскажите, пожалуйста, о семье Мартин.
Преподобный Стэплс почесал правое ухо, потянулся за своей до сих пор не тронутой чашкой чаю.
– Хорошие были люди. Очень набожные. И очень музыкальные. Миссис Мартин играла на органе в церкви, Анна – на фортепьяно, а Джейкоб был одаренным скрипачом.
– Скрипачом, говорите?
– О да. К сожалению, все трое трагически погибли при налете «цеппелина».
– Да, я об этом слышала. Вы ведь находились в Геронсдине, когда произошла эта трагедия?
Стэплс откашлялся:
– В тот день я как раз вернулся из Лондона. Ездил к архиепископу, в его вестминстерскую резиденцию. По делам прихода, разумеется. А заодно оказал Джейкобу Мартину одну услугу.
– Какую именно?
– Несколькими неделями ранее мистер Мартин отвез свою скрипку на Денмарк-стрит, к скрипичному мастеру. Зная, что мистер Мартин очень занят в пекарне и не имеет лишнего времени, я вызвался забрать инструмент и привезти ему. Раз уж я все равно оказался в Лондоне, мне это было нетрудно. Я вернулся вечером. Так вышло, что я не успел вернуть скрипку – налетел «цеппелин».
– Скрипка до сих пор у вас?
Стэплс покачал головой:
– К сожалению, нет. Ее похитили из моего дома. Еще когда я жил в Геронсдине, при церкви.
– Вы вроде сказали, что случаи воровства в Геронсдине начались уже после того, как вы отошли от дел, святой отец.
Стэплс реплику проигнорировал.
– Наверное, скрипку похитили все те же лондонцы. Пожалуй, это были мелкие воришки, не разбиравшиеся в вещах. Скрипка, часы, медная вилка для тостов не представляли практически никакой ценности. А вот церковная утварь – настоящий антиквариат – их не заинтересовала.
– Лондонцы, вы сказали? Надо ли понимать ваши слова так, что и скрипка мистера Мартина была похищена в сезон сбора хмеля?
– Да. Как я уже заметил, все дурное в Геронсдине происходит именно в это время.
– А что сказали полицейские?
Викарий покачал головой:
– Мы не стали вызывать полицию. Участка в Геронсдине нет, полицейским пришлось бы проехать изрядное расстояние. Поскольку похищенные вещи не представляли ценности, мы решили, образно выражаясь, ждать, когда воришек покарает Господь.
Мейси хотела возразить, но тут раздался легкий стук в дверь, и снова вошла Джейн Стэплс.
– Извините за вторжение, мисс Доббс. Дорогой, тебе звонят из епископата.
– Боже! – Стэплс вскочил. – Простите великодушно, мисс Доббс. Вынужден закончить нашу беседу. Не годится епископу ждать на телефоне простого викария. И – между нами – его преосвященство большой любитель поговорить.
– Спасибо, что уделили мне время, преподобный Стэплс.
Жена викария проводила Мейси до двери, а Стэплс проследовал в сторону гостиной.
Мейси села за руль, доехала до паба, остановила машину, пешком проделала обратный путь к «Пасхальному приюту». Стараясь остаться незамеченной, обошла по периметру дом викария и вернулась к пабу, где снова заняла место за рулем. Из паба тянуло густым ароматом пива; выскакивали посыльные. Мейси мучила жажда – в кабинете викария она едва успела пригубить чай, почти ощущала на языке восхитительную горчинку эля. Мейси вырулила на главную улицу, щеголявшую побеленными фасадами магазинов, купила вишневый «Вимто». И стала раздумывать, почему человек, облеченный саном, солгал ей. Ибо, как она и подозревала, в «Пасхальном приюте» не было такого блага цивилизации, как телефонная связь.
* * *
В Геронсдин Мейси вернулась ближе к вечеру. До сумерек оставались считаные часы; времени на колебания не было совсем. Мейси кое-что задумала. Перекинулась парой сердечных фраз с Фредом Йоменом, прошла в свой номер, где надела дорожную юбку и тяжелые, почти как ботинки, кожаные туфли. В Хокхерсте Мейси не задержалась – только выпила бутылочку «Вимто» и сделала пометки на учетных карточках. Теперь карточки лежали в кожаном портфеле. Несколько из них Мейси спрятала в рюкзак, туда же отправились бинокль и походный нож. Медсестринские часы поджидали хозяйку на туалетном столике. Мейси было потянулась за ними, но передумала, едва пальцы коснулись прохладного гладкого корпуса. Вместо того чтобы приколоть часы к лацкану, Мейси положила их в карман. Она послушается совета Бьюлы, не станет носить часы у сердца, но надо же ей знать, сколько времени.
Мейси вышла из гостиницы. «Эм-Джи» так и остался на парковке. Предстояло пешком проделать путь в две мили, до того самого дерева, где Артур и Джо рассчитывали найти каштаны столь крепкие, что под их натиском раскололся бы не один десяток трофеев других мальчишек. А нашли – ворованное серебро и неделю в исправительной школе.
Сойдя с проселка на лесную тропу, Мейси первым делом стала высматривать в кустах орешника «инструмент» – раздвоенную тонкую ветку, из которой можно вырезать рогатку. Поднялась на цыпочки, ухватилась, отвела листву, до сих пор не пожелтевшую, оценила диаметр потенциальной «рамки». Отпустила ветку, достала нож, из нескольких лезвий выбрала подходящее, снова взялась за ветку. Обрезала лишние сучья – упругие, прочные. Оборвала листья, сжала рамку в ладонях. Улыбнулась. Теперь дело за малым – нужно думать про серебро.
Мейси успела отметить на карте две точки – места предполагаемых тайников Сандермира. Серебро там либо надежно спрятано, либо зарыто в землю. Первый тайник, возможно, находится у ручья; Мейси сомневалась в этом, но расследование требовало кропотливости и проверки всех версий. Битти Драммонд права: это именно расследование, своей важностью не уступающее предыдущим делам, над которыми работала Мейси.
Итак, она прошла обратно по собственным следам, к старому каштану. Рюкзак спрятала у корней, чтобы не мешался под ногами, закрыла глаза и вообразила целую груду серебряных изделий – ложек, кубков, подносов, чайников, жаровен. Обеими руками взяв ореховую рамку и повернувшись лицом к лесу, Мейси начала поиски.
Ветки царапали ее по щекам, высокая трава мешала идти, но Мейси ни на что не обращала внимания – она чутко прислушивалась к колебаниям рамки. Груда серебра в ее воображении расплылась, будто заволоклась туманом скептицизма; мистические силы, к которым взывала Мейси, исчезли – так отступает от берега прибой. Следуя «указаниям» ореховой рогатки, Мейси приблизилась к ручью. Лоб был покрыт испариной, руки ломило от напряжения.
– Здесь я ничего не найду! – выдохнула Мейси и почти упала на землю.
Держа рамку на коленях, она смотрела на быстрый поток. Вода подмывала корни древнего дуба, крутила в воронках палый лист, прокладывала себе путь в глине русла, обнажая пласты пород. Мейси вздохнула. Созерцание воды успокоило ее, вдохновило, дало силы попытать счастья в другом месте, где вечерние тени обеспечат ей надежную маскировку. Мейси поднялась, отряхнула юбку (все равно стирать после кирпичного завода), бросила прощальный взгляд на воду, собираясь уходить. Но не ушла – ибо краем глаза увидела нечто любопытное, нечто, заставившее Мейси еще раз оглядеть окрестности.
Над водой нависали деревья, у их корней, на торфяной почве, свежо зеленела густая растительность, в том числе папоротники и вьюнки. Тут же, судя по пряному, аппетитному запаху, рос дикий чеснок. Естественный лесной камуфляж – зеленая трава, бурые прошлогодние и охристые нынешние палые листья – скрывал старые, ржавые канистры емкостью в галлон. Канистр было четыре или пять. Их забросили на берег, шага на четыре от воды, не то чтобы небрежно, но поспешно. Задайся некто целью как следует спрятать канистры и располагай он достаточным количеством времени – Мейси вовсе бы их не заметила. Но некто временем не располагал; он ограничился тем, что завалил канистры листьями папоротников. Мейси опустилась на колени, стала откручивать крышку. По ушам резанул визг ржавого металла. Изнутри пахнуло керосином – весьма огнеопасной жидкостью.
Мейси снова накидала папоротников и пошла прочь, задаваясь вопросом, кому и зачем мог понадобиться керосин. Сначала она пыталась убеждать себя, что ржавые канистры выбросили сюда за ненадобностью. Но нет: канистра может пригодиться, деревенские жители такими вещами не разбрасываются. Уж не для поджогов ли Сандермировой собственности применялся этот керосин? А может, заодно и для устроения пожаров в деревне? С другой стороны, сравнительно скромные масштабы каждого пожара не соответствовали вместимости канистр.
Мейси вышла из леса, вернулась за рюкзаком. Было все еще тепло – и слишком светло, чтобы продолжать поиски, поэтому Мейси зашагала по проселку, высматривая, где бы присесть и сделать дополнительные записи. Посмотрела на часы. Пожалуй, она еще успеет побеседовать с парой жертв поджогов (или «пожаров, случившихся по недосмотру»). Наконец Мейси попалось поваленное дерево на обочине. Какой-то добрый человек обрубил ветви и крону, чтобы усталые путники могли отдохнуть. Мейси опустилась на бревно – и сразу обнаружила, что с него открывается отличный вид на Сандермирову собственность. Поскольку дорога шла по холму, а усадьба располагалась пониже, всякий сидящий на бревне мог заглянуть за стену, ограничивавшую владения Сандермира, увидеть и дом, и конюшню. Справа был холм с плоской вершиной, а на холме, в неизменной широкополой шляпе, стоял, пристально глядя на дом Сандермира, не кто иной, как Вебб. Несколько мгновений он не шевелился, будто парализованный видом. Потом развернулся и зашагал прочь.
Глава 14
Подумав, Мейси решила пообщаться с геронсдинцами, чье имущество пострадало от «случайных пожаров», в другой раз – не годится беспокоить людей вечером. Деревушка маленькая; известие о не в меру любопытной приезжей мигом облетит всех соседей, как деловитый шмель, что собирает взятки с каждого цветка на лугу; только в случае с Мейси деловитость не выльется в медовые реки.
Мейси тянуло и к цыганам. В крови все еще пульсировала их музыка, ноги просились в пляс. Но Мейси знала: после нападения Сандермира на Пейши табор окутан покровом недоверия, и геронсдинцы больше не могут пожаловаться на шум цыганского вечернего веселья. Сандермир не появлялся на людях с самого инцидента у колонки. Мейси не прочь была бы и посидеть у огня с семьей Билли Била и другими лондонцами; попить чаю, послушать байки, узнать об урожаях прошлых лет. Сборщики хмеля стали бы говорить и о возвращении в Лондон (еще неделя – и сезон кончится). Но Мейси никуда не пошла, осталась в гостинице.
Она спустилась в зал, чтобы поужинать. Было малолюдно – другие постояльцы еще не вернулись с прогулок по живописным окрестностям и вылазок в близлежащие деревни. Фред Йомен сам принес Мейси изрядную порцию картофельно-мясной запеканки и свежие овощи из собственного огорода, задержался перекинуться словечком: с погодой-то как нынче повезло, за весь сезон сбора хмеля всего пара дождиков. Затем, выглянув в окно, Фред обратил внимание Мейси на утиный клин – мол, уже и утки улетают в теплые края… Тем временем шум из бара нарастал – там собирались посетители.
– Скорей бы уж землю продали. Тогда бы мы все перекрестились, – прогудел чей-то голос.
– Если бы еще и Сандермир куда-нибудь убрался, вот это было бы дело. Эх, не тот брат на войне погиб, не тот.
– Что теперь говорить, Сид? Двадцать пять наших ребят сгинули, притом половина – в один и тот же день. Доля наша такая.
Потом пошли воспоминания о былых временах, наконец послышался новый голос:
– Ничего, дышать полегче будет, когда вся эта братия уберется восвояси – лондонцы, цыганье – и проныра в придачу. Вот с чего она интересуется этими тремя, а? Нет, я вам точно говорю: это неспроста.
В первый момент Фред Йомен словно в столбняк впал. Затем чуть ли не бегом бросился в соседнюю комнату с тарелкой Мейси, на ходу почти крича, явно чтобы быть услышанным в баре:
– Как вам запеканка, мисс Доббс? Правда, нынче удалась? А на десерт у нас яблочный пирог с заварным кремом. Свежайший, только в обед моя хозяйка испекла. Надеюсь, кусочек-другой осилите?
В баре стало тихо, будто сама деревня Геронсдин задалась целью узнать, будет или не будет Мейси Доббс из Лондона есть яблочный пирог.
– Спасибо, Фред, только я сейчас, кажется, лопну. Передайте Мэри, что я в жизни не ела такой вкусной запеканки.
– Передам, мисс Доббс. Может, еще чего желаете? Наверно, устали, спать пойдете? Немудрено – у вас столько дел. Надеюсь, конец уже виден?
– Вы про мой отчет для потенциального покупателя? Да, пожалуй, конец виден.
С этими словами Мейси поднялась и покинула зал. Когда она оказалась возле узкой лестницы, в баре возобновился разговор. Правда, больше никто не упоминал «проныру».
В номере Мейси еще раз перечитала почтовую карточку, что пришла сегодня на ее имя. Карточка была от Присциллы и касалась похорон Саймона, назначенных на послезавтра. Присцилла предлагала встретиться, чтобы обсудить детали погребения. Мейси тряхнула головой: подруга, как всегда, не удержалась от добрых советов – как Мейси лучше добираться (поездом, дабы не устать прежде, чем начнутся действительно выматывающие события). Впрочем, неотложное дело в Лондоне и необходимость срочно вернуться в Геронсдин означали, что Мейси поедет на машине, хотя одна только мысль о похоронах повергала ее в бессильное уныние.
Некоторое время Мейси провела над планшетом, фиксируя на бумаге новые соображения. Взяв цветные карандаши, она соединяла слова, обводила в кружочки имена и рисовала стрелки, означающие связи. Перечеркивала, снова рисовала, снова перечеркивала. Будь сейчас рядом Билли, он бы только посмеялся над своей начальницей. Зато потом взглянул бы подозрительно на нее и выдал:
– Вы всю дорогу знали, верно, мисс?
А Мейси бы ответила:
– Работа не закончена, Билли. Вон еще скольких деталей недостает в нашей головоломке!
Закрывая планшет, пряча его в черный портфель, Мейси уже знала: на сей раз работа практически выполнена. Конечно, остаются вопросы; впрочем, стажировка у Мориса научила Мейси – на один вопрос бывает много ответов, и каждый из них способствует получению полной картины. Завтра Мейси найдет дополнительные нити, которые будут вплетены в замысловатый узор.
В ту ночь воображение Мейси эксплуатировало «нитяную» метафору. Мейси думала о преподавательнице искусства ткачества. О женщине, самое имя которой отрицает ее же происхождение, лишает носительницу качеств, отличающих ее народ от остальных народов. Отец Марты взял фамилию Джонс – будто серым плащом прикрыл слишком яркий костюм. Марта, его милостью тоже Джонс, – потому что должна вписаться в новую среду. Ее корни обернуты чужим именем, как мешковиной.
* * *
На следующее утро Мейси первым делом направилась к скромному двухэтажному домику со стандартным набором комнат: две гостиные на первом этаже, две спальни – на втором. Дом располагался неподалеку от школы. Мистер и миссис Пендл жили одни. Мейси подозревала, что мистер Пендл уже на работе. На стук сразу открыла женщина лет шестидесяти с небольшим, в цветастом халате без рукавов поверх серой юбки и синего кардигана. Еще на ней были вязаные чулки, сильно морщившие на щиколотках, и черные башмаки со шнурками. Волосы она сколола на затылке так туго, что приподнялись внешние уголки век. В руках у женщины была метелка для пыли. Одно время Мейси перекусывала в заведении на Оксфорд-стрит, так вот, тамошние официантки очень походили на миссис Пендл. Само заведение, претендуя на звание кафе, являлось скорее забегаловкой. Официантки имели привычку, называя Мейси «милочкой», махать тряпкой у нее перед носом, поднимать ее блюдце или чашку, чтобы вытереть стол, полностью игнорируя то обстоятельство, что у клиентки перекус еще не закончился. Хлопоты сопровождались сетованием на посетителей, которые оставляют после себя «целый свинарник».
– Вы – миссис Пендл?
Женщина нахмурилась:
– Она самая и буду.