2
В триста седьмой царил уютный полусвет, распространяемый горевшим на тумбочке ночником под матерчатым абажуром. Если приглядеться, палата представляла собой зеркальное отображение той, которую занимал Липский, но заметить это с первого взгляда мешала загромождавшая ее сложная медицинская электроника. В данный момент аппаратура была обесточена, из чего следовало, что непосредственная угроза жизни пациента миновала. Что это за аппаратура и каково ее назначение, Липский не стал даже гадать. Слепое серое бельмо компьютерного монитора его не удивило, а вот лежащие наготове гладкие металлические пластины дефибриллятора с тянущимися от них завитыми в спираль проводами слегка озадачили: он както не предполагал, что это последнее средство спасения жизни применяют при лечении опухолей мозга.
В остальном, как уже упоминалось выше, триста седьмая представляла собой зеркальное отображение триста второй, которую занимал Андрей. Только вместо Левитана на стене висел Шишкин, да и запах тут стоял другой – сложное, неистребимое никакими современными средствами кондиционирования воздуха амбре, неизменно окружающее лежачего больного. Этот липкий, тяжелый дух не имел ничего общего со зловонием; главной его составляющей являлся застоявшийся запах сваренной на молоке рисовой кашки, но вдыхать его оказалось крайне неприятно: это был запах неизлечимой болезни, и Андрей поймал себя на том, что дышит через раз, словно и впрямь побаивается заразиться.
Сам больной в полном соответствии со своим неходячим статусом лежал на кровати, изголовье которой было приподнято под углом в сорок пять градусов. Он лежал неподвижно и, поблескивая глубоко ввалившимися глазами, смотрел на вошедшего. Эспаньолка и тараканьи усы аля Сальвадор Дали бесследно исчезли с его осунувшейся физиономии. Возможно, их сбрили тут, в клинике, но произошедшая с прической подконвойного пациента метаморфоза – вместо вороной шевелюры испанского гранда ныне она представляла собой короткую, обильно посеребренную сединой щетину с глубокими залысинами надо лбом – свидетельствовала в пользу того, что исчезнувшая с лица Валерия Французова растительность, скорее всего, была накладной.
Взаимное разглядыванье длилось недолго, после чего больной, попрежнему не шевелясь, негромко сказал:
– Ну, что же вы там встали? Входите, раз пришли. Присаживайтесь, вон как раз свободный стул.
В его усталом хрипловатом голосе не было ни тревоги, ни подозрительности, не говоря уже о страхе. Андрей ожидал совсем другого приема; все заготовленные загодя фразы выскочили у него из головы, и неожиданно для себя он брякнул:
– А вдруг я киллер?
– Сомнительно, – окинув его с головы до ног еще одним внимательным взглядом, объявил больной.
– Встречаете по одежке? – спросил Андрей, чуть приподняв двумя пальцами краешек своей пижамы.
– Отнюдь, – послышалось в ответ. – Просто я вас узнал. Конечно, этот мир – довольно скверное местечко, в котором возможно все. Я допускаю, что известный журналист мог в силу множества причин опуститься до роли исполнителя заказного убийства. Но с точки зрения заказчика, было бы крайне неразумно поручать такое ответственное дело дилетанту. И потом, если пользующийся славой одного из последних в России рыцарей свободной журналистики блогер, пишущий под псевдонимом Спасатель, пошел в платные душегубы, дела на родине обстоят еще хуже, чем я предполагал. В этом случае рассчитывать мне уже не на что. И уж подавно нечего терять, кроме энного количества более или менее неприятных недель, проведенных вот на этой койке. Так что не стесняйтесь, Андрей Юрьевич, входите и действуйте по своему плану, каким бы он ни был. Можете придушить меня подушкой: поверьте, в своем теперешнем состоянии я вряд ли сумею оказать достойное сопротивление человеку, сумевшему без единой царапины миновать милицейский пост.
– Полицейский, – придвигая к кровати стул и усаживаясь, поправил Андрей.
Он был польщен тем, что человек такого масштаба – миллионер, бывший министр и так далее, – оказывается, читал его статьи и узнал автора буквально с первого взгляда. Разговорчивость больного тоже ему импонировала, но она же и настораживала: он не любил, когда интервьюируемый с первых слов перехватывал инициативу.
– Ах да… Простите, никак не могу привыкнуть.
– А кто может? – невесело пошутил Липский. – Суть осталась прежней, и именно поэтому я здесь – как вы понимаете, без кровопролития и отнюдь не ради него. Я всего лишь хотел задать вам несколько вопросов…
– Понимаю. Честно говоря, я ожидал чегонибудь в этом роде. Более того, признаюсь, я на это очень рассчитывал. Но я и надеяться не мог, что это окажетесь вы.
– В смысле – последний рыцарь и все такое? – Андрей криво улыбнулся. – Простите, но этот комплимент мало того что не заслужен, так еще и сомнителен. Какой там еще рыцарь! Да и потом, рыцари – я имею в виду настоящих рыцарей, в латах и так далее, – были еще те ребята. Когда подворачивался случай, своего они не упускали.
– Как и вы, Андрей Юрьевич, – сказал Французов. – Как и вы.
– Что вы имеете в виду? – насторожился Андрей. Интервью явно выходило изпод контроля – точнее, не было под контролем с самого начала и пока что явно не собиралось под него попадать.
Впрочем, это было довольно любопытно.
– Ваше недавнее расследование с целью установить, что сталось с исчезнувшим золотом компартии, – огорошил его Французов. – В свое время я активно интересовался этой темой и даже сумел коечто выяснить – к сожалению, далеко не все. Судя по тому, что было опубликовано в вашем блоге, вы продвинулись намного дальше. Лично я подозреваю, что вам удалось дойти до самого конца и что там, в конце, вы таки своего не упустили.
Андрей пугливо оглянулся на дверь.
– Не волнуйтесь, – улыбнулся Французов, – даже если они подслушивают, все равно ни черта не поймут.
– А другие?
– Вы о специальной аппаратуре? Полагаю, микрофонов здесь нет. Потому что своим нынешним положением я во многом обязан людям, которые очень не хотят, чтобы я говорил, и еще больше не хотят, чтобы меня хоть ктонибудь услышал. Поэтому давайте говорить начистоту. От того, насколько верны мои догадки и насколько вы будете искренни, подтверждая их или опровергая, зависит многое – в том числе, разумеется, и судьба вашего интервью. Я готов рассказать куда больше, чем вы рассчитываете услышать, но на своих условиях и далеко не каждому.
«Ах ты морда арестантская!» – потихонечку начиная злиться, подумал Андрей, но тут же успокоился, напомнив себе, с кем имеет дело. В прошлом один из самых богатых людей России, промышленник, удачливый финансист, министр, едва не ставший премьером, латиноамериканский помещик – одним словом, барин, латифундист, хозяин жизни. Ясно, он привык везде и всюду выдвигать свои требования и ставить условия – привык так же, как и к тому, что условия эти обычно выполняются.
Скверно было другое: этот тип намекал на недавнюю историю, которая началась в феврале в одном из подмосковных частных пансионатов для состоятельных алкоголиков, наркоманов и прочих граждан с легкими психическими отклонениями и тяжелыми бумажниками, а закончилась в мае на одном из безымянных островков Курильской гряды. Для одних ее развязка стала счастливой, для других – фатальной; Андрей Липский относился к разряду счастливчиков, но при этом четко осознавал: счастье его будет длиться ровно до тех пор, пока об этом счастье ктонибудь не узнает.
И вот – Французов с его подозрениями. Онто как пронюхал?.. Это попахивало шантажом; немного успокаивало лишь одно: что бы ни выведал, о чем бы ни догадался этот умник, сделать свои домыслы доказательными он не мог.
Или мог?
Андрей чувствовал, что ему предстоит вскоре это узнать. Поделать с этим он уже ничего не мог: путь назад оказался отрезанным с того мгновения, когда он переступил порог триста седьмой палаты и позволил узнать себя человеку, который, как теперь выяснялось, сильно превосходил его калибром.
– Не беспокойтесь так, Андрей Юрьевич, – снова заговорил умирающий. – Для человека, вздумавшего заняться незаконными золотовалютными операциями, вы слишком плохо владеете своим лицом. Поверьте, у меня и в мыслях не было вас шантажировать. Мне не нужны от вас ни напильник, ни веревочная лестница, ни оседланный конь под окном палаты.
– Ну, слава богу, – сказал Андрей, чувствуя, как на лице снова появляется ненавистная ему кривая смущенная улыбка. Марта, да и не она одна, сто раз говорила ему то же самое: что он совершенно не умеет владеть своим лицом, а следовательно, и врать. Слышать это от человека, которого видел первый раз в жизни, да еще и чуть ли не на первой минуте разговора, было довольнотаки обидно. – А то я уже начал ломать голову: где ж я возьму самолет, который доставит вас обратно в Бразилию или где вы там прятались все эти годы…
– В Аргентину, – уточнил Французов. – Да, самолет вы не потянете. Мои агенты отследили реализованные вами слитки. Их действительно немного. Значит, основная часть золота и впрямь погибла… если только вы не настолько глупы, чтобы хранить его у себя в гараже.
– У меня нет гаража, – буркнул Липский. – Но как, черт возьми, вы узнали?
– Значит, я всетаки прав, – ухмыльнулся больной.
– Вопервых, я этого не говорил, а вовторых, вы этого никогда не докажете.
– Вопервых, – передразнил собеседника ушлый арестант, – при желании я могу это доказать. А вовторых, если вас начнут понастоящему допрашивать, вы сами все расскажете и предоставите следствию все необходимые улики и доказательства. Но я надеюсь, что до этого не дойдет. Что же до того, как я узнал… Ну, главное тут было – иметь какойникакой интерес к этой теме. А я его имел – в последние годы чисто академический, но имел. Я внимательно следил за вашими статьями и, поскольку был немножечко в курсе дела, почувствовал, что вы напали на след, даже раньше, чем вы сами это поняли. Потом это сообразил ктото еще, и на вас произошло нападение, о чем, как вы помните, писали все в том же Интернете. Потом… ну, что было потом, виднее вам. Я же догадывался о происходящих событиях скорее по отсутствию определенных новостей и событий – например, ваших новых отчетов о ходе расследования в блоге, – чем по сообщениям о том, что произошло в действительности. Потом вы пропали, причем, как я понял, в довольно странной компании. Я навел справки, узнал, что некий хорошо знакомый и крайне неприятный мне господин зафрахтовал в Находке яхту «Глория», и, признаться, мысленно вас похоронил. Потом японские сейсмологи зафиксировали подводный толчок у самой границы своих территориальных вод. Напуганные событиями на Фукусиме, они выслали для разведки самолет, который обнаружил безымянный островок, с воздуха выглядевший так, словно на нем действительно произошло извержение вулкана. Но дым рассеялся, новых толчков не последовало, и по некоторым японским СМИ вскользь прошла информация о базе для немецких подводных лодок, которая была построена во время Второй мировой войны. Высказывалось явно недалекое от истины предположение, что на базе по неизвестной причине взорвались склады боеприпасов, ржавевших там на протяжении без малого семи десятков лет. Памятуя о так живо описанном вами опломбированном вагоне, ушедшем из Москвы кудато на восток в августе девяносто первого, и сопоставив имеющуюся информацию с результатами моих собственных изысканий, а также с учетом того, что «Глория» так и не вернулась в порт приписки, я в общих чертах представил, что произошло…
– Ну и воображение у вас, – хмыкнул Андрей. – Представил он… А почему было не приплести сюда беспорядки в Сирии или планы Северной Кореи запустить баллистическую ракету?
– Потому что упомянутые вами события явно не имели отношения к делу, – ответил Французов. – А взрыв на Курилах его не то чтобы явно имел, но мог иметь – по крайней мере, теоретически. Воспользовавшись некоторыми старыми знакомствами, я взял под наблюдение рынок драгоценных металлов, в том числе и черный, и – вуаля! Вся партия была продана четырьмя небольшими частями, буквально по несколько слитков в каждой. При этом ваш так называемый компаньон пропал без следа, а вы – вот он, прямо передо мной. Так кто же украл варенье?
– Он, – хладнокровно объявил Липский. – Украл, продал небольшими частями и ныне здравствует гденибудь неподалеку от вас, в Аргентине или, скажем, в Боливии. Скажите, а правда, что вы среди прочего владеете плантациями коки и марихуаны?
– Неправда, – сказал Французов. – Я не выращиваю дурь, и компаньон ваш нигде не здравствует. Повторяю, я был с ним знаком и точно знаю, что он не признавал полумер, свято исповедуя заповедь одноногого кока Джона Сильвера: мертвые не кусаются. Поэтому выжить мог только один из вас. И то, что это именно вы, характеризует вас вполне определенным образом.
– Домыслы, – отмахнулся Андрей. – И потом, что это еще за «вполне определенный образ»? Может, я ему сапоги лизал, умоляя сохранить мне жизнь? Или просто зарезал во сне?
– Он был страшный человек, – сказал Французов. – Не просто мразь, а самая опасная ее разновидность – мразь с интеллектом. Поэтому оба предложенных вами варианта никуда не годятся. Никаким мольбам и посулам он бы не внял, а зарезать его во сне у вас бы просто не получилось. Нет, тут наверняка имело место быть какоето редкостное стечение обстоятельств, которым вы сумели правильно воспользоваться. Ну, расскажите, как это случилось!
– Врезал слитком по башке, и он свалился за борт, – сообщил Андрей.
Это было сказано тоном, каким говорят: «Взял свою космическую лазерную пушку и разнес негодяя в клочья вместе с островом». Андрей давно усвоил, что один из лучших способов скрыть правду – это в нужный момент и определенным образом произнести ее вслух.
Увы, Французов был не из тех, кого легко обмануть.
– Слитком по башке и за борт, – едва ли не мечтательно повторил он. – Вы не поверите, сколько раз мне хотелось сделать с ним нечто подобное!
– Как вам не стыдно, – сказал Андрей. – Мы же интеллигентные люди! Ну ладно, я – журналист. Благодаря некоторым так называемым коллегам в последние десятилетия нас многие привыкли считать подонками. Но выто!.. Мистер Твистер, бывший министр, владелец заводов, газет, пароходов… Что мы обсуждаем? Это же какойто бред! Между прочим, я отвалил сумасшедшие деньги за возможность взять у вас интервью…
– И сами же пытаетесь себя ее лишить, – закончил за него Французов. – Чем дольше вы брыкаетесь, строя оскорбленную невинность, тем меньше времени у вас остается.
Подтверждая его слова, дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась широкая физиономия прапорщика. Окинув палату внимательным взглядом и убедившись, что ничего особенного в ней не происходит, физиономия убралась. На этот раз обошлось без комментариев и приказа выметаться, но чувствовалось, что это действительно ненадолго.
– Давайте считать, что с вашим темным прошлым мы разобрались, – предложил Французов. – Врать вы не умеете совершенно, и все, о чем вам хотелось бы промолчать, я читаю на вашем лице. Поэтому молчите и дальше. Молчите и слушайте. Я расскажу вам одну старуюпрестарую историю – чтото вроде притчи или, скажем, легенды. А потом предложу солидное вознаграждение в обмен на одну небольшую услугу. Вернее, на две, но обязательной будет только одна из них, вторую я оставлю на ваше усмотрение.
– А интервью? – спросил Андрей, решив временно оставить в стороне разговор о какихто услугах.
Вообщето, в России испокон веков принято помогать арестантам, потому что от сумы да от тюрьмы… Но то, что взятый под стражу беглый олигарх именовал маленькой услугой, вряд ли сводилось к передаче письмеца на волю или просьбе пронести в палату теплые носки и пачку грузинского чая.
– Рассказ о том, как я нажил свои миллионы и почему попал за решетку? – уточнил Французов. – Все это будет в моей истории. А чего не будет, о том вы спросите дополнительно – если захотите и если у нас будет время.
– Диктофон? – спросил Андрей, для разнообразия решив соблюсти журналистскую этику.
– Как хотите, – устало откидываясь на подушку, сказал Французов. – Я бы не советовал, но, повторяю, как пожелаете. Все равно, войдя в эту палату, вы автоматически нажили себе очень крупные неприятности.
– Валяйте, – маскируя нарочитой грубостью укол тревоги, который почувствовал при упоминании о грядущих неприятностях, предложил Андрей и вынул из кармана диктофон, – выкладывайте свою притчу. Или хотите еще немного меня попугать?