Язвиньский — как следовало из другого донесения — ужинал в «Бристоле» вместе с доктором Куртом Вернером из Вены. Курт Вернер — интересная фигура, с точки зрения контрразведки, — официально представлял в Польше венскую фирму электрических двигателей, филиал которой находился во Франкфурте-на-Майне. Он сам, высококвалифицированный специалист в этой области, устанавливал многочисленные торговые и личные контакты, главным образом во время выставок и международных ярмарок. Он был дружен с некоторыми польскими учеными. Приглашал их в Вену и Мюнхен, давая возможность познакомиться с интересными материалами по электротехнике. По его приглашению бывал в Вене перед бегством из родной страны и Вацлав Шаронь. В этом не было ничего странного, Шаронь представлял тогда внешнеторговое объединение, импортирующее и экспортирующее разного рода электротехническую аппаратуру, если бы не тот факт, что этот же Шаронь, как удалось установить, после своего бегства, уже завербованный Центром в Мюнхене, не потерял контактов с фирмой, хотя в нынешней ситуации это, казалось бы, ему было совершенно не нужно.
Контрразведка не теряла из виду как фирму, так и ее представителя. Немало фактов указывало на ее связи с мюнхенским Центром, на давно уже проводимые попытки экономической инфильтрации. В такой ситуации встреча Язвиньского с Вернером могла быть продолжением давнего знакомства, начатого несколько лет назад на Познаньской ярмарке, но могла означать и другие связи. Бежан, правда, считал, что Язвиньский не вызывает никаких подозрений, но наблюдение приказал продолжать. Он не исключал, что западная разведка будет стремиться любой ценой завербовать изобретателя. Язвиньский, правда, уже выдержал немало таких попыток. У известного инженера не раз возникала возможность продать свои разработки за границу. Он часто бывал на Западе, мог без труда, как Шаронь, «выбрать свободу» и неплохо устроиться там на доллары, полученные от продажи патентов. Но он во время заграничных командировок достойно представлял свою страну. Поэтому хотя подозрений и не было, но долг Бежана состоял в том, чтобы ни на минуту не спускать с него глаз и не допустить неожиданностей. Язвиньский чудом избежал смерти, спас от уничтожения действующую модель, переместив ее в другой цех. Бежан вспомнил свой разговор с изобретателем в Верхославицах.
— Почему вы так неожиданно решили переместить модель в другой цех? — спросил он его.
Высокий, спортивного типа блондин смущенно улыбнулся:
— Вы будете смеяться. Ну да ладно. В тот день я места себе не находил. Как-то неспокойно было. Ругал себя, называл истериком, но ничего не мог с собой поделать. И в сущности, без всякой на то серьезной причины решил перетащить. К счастью. Вы верите в предчувствия, в интуицию? — вдруг спросил инженер.
— Я верю в интуицию, — улыбнулся Бежан. — У людей, выросших во время войны, в постоянной опасности, пробуждается инстинкт — собачий нюх, предсказывающий приближение врага... Может быть, это?
— Во время войны я был ребенком. Но потом я так привык охранять мои изобретения от чужих глаз, что, наверное, это у меня теперь в крови. Должно быть, поэтому...
Язвиньский произвел на Бежана хорошее впечатление. Он был скромен, в разговоре не подчеркивал своих заслуг и талантов, прямолинеен, открыт. Настоящий человек, подумал Бежан, любивший оценивать людей по первому впечатлению. Интуитивно. Он никогда в этом не признавался, приводя факты для подтверждения, но в своем нюхе был уверен. Кроме того, он был сторонником личных контактов с людьми во время расследования. Сопоставление тех черт характера, которые он подмечал во время беседы, с сухими данными об этих людях облегчало ему оценку происшедшего, помогало установить побудительные мотивы. Зная человека, он мог точнее определить, правильно ли мнение о нем, содержащееся в документах. Его заместитель, Сташек Покора, считал такие контакты необязательными, признавал только факты.
— Только факты могут дать возможность оценить человека, — не раз спорил он с Бежаном. — Зачем тут приплетать какую-то психологию?
Но поскольку метод Бежана всегда приносил великолепные результаты и помогал избежать ошибок, а Зентара этот метод одобрял, Покоре приходилось отступать в споре, лишь иногда, в кругу друзей, он жаловался на фантазии своего начальства. И дальше работал по-своему, собирая факты и делая из них выводы. Пару раз сухие факты подвели его.
— Нет правил без исключений. Мне попались именно такие исключения, — оправдывался он тогда. — Но в основном...
Бежан несколько раз пробовал объяснять Покоре, почему подводит метод фактов, однако Покора стоял на своем, хотя, если говорить об умении собирать всяческие сведения, был просто незаменим. Бежан отступал, по-своему оценивал подготовленные Покорой материалы. Сейчас он поручил ему собрать анкетные данные руководителей Центра и Управления.
Руководство Центра. Из разговоров с Гонтарским Бежан вынес впечатление, что директор, в отличие от Язвиньского, не слишком легко сходится с людьми. Его манеры, жесткость, даже резкость, усложняли отношения с начальством. И в то же время в нем чувствовались сила, решительность, неуступчивость, ответственность. Интересный человек. Человек, к которому нельзя относиться снисходительно. Умеет соблюсти дистанцию, требователен, однако подчиненные любят и ценят его.
— Наш директор, — говорили Бежану рабочие, — никому не спустит, это факт, гоняет до седьмого пота, никаких перекуров не терпит. Но и помогает каждому, если нужно. И заботится, чтобы в Центре все шло как надо, без сучка и задоринки.
Это мнение подтверждал и тот факт, что директор, не задумываясь, бросился спасать модель, не зная, что ее уже нет в цехе. Гонтарского Бежан тоже исключил из числа подозреваемых. Но этот термос... Второй термос! Им мог воспользоваться Гонтарский, а мог и кто-нибудь другой. Термос всегда стоял на виду, его мог взять кто угодно.
Теоретически директор мог организовать взрыв. Он знал расположение помещений, действие системы сигнализации, устройство вентиляции — все уголки Центра, как свои пять пальцев. Возможность у него была. Но не мог же он уничтожить работу других людей и свою тоже. Он бывший солдат, думал Бежан. Солдаты, которые воевали за свою родину, не предают ее.
Итак, кто и как? Ответ на этот вопрос дал бы возможность сузить круг подозреваемых. Поэтому Бежан собрался лично отправиться в Управление специальных исследований за планами Центра. Он хотел познакомиться со Станишем. Человек в клетчатом пальто — так он мысленно его называл.
А пока он дал новью указания Вроне. Речь шла о допросе одного из друзей Зелиньского, некоего Юзефа Зомбека. Зомбек, бывший сотрудник одного из варшавских жилотделов, был осужден за взяточничество и в данный момент отбывал наказание в той же тюрьме, что и Зелиньский. Зомбек мог стать еще одним источником информации о Зелиньском и его связях. В августе 1966 года они вместе по туристической путевке ездили в Вену. Шаронь уже тогда там обосновался.
— Допроси его об этой поездке, — подчеркнул Бежан. — Может быть, он что-то заметил. Из наших старых данных ясно, что Зелиньский именно в Вене вступил в контакт с разведкой Гелена. Одним словом, от тебя многое зависит. Если мы будем уверены, что Зелиньский встречался в Вене еще с кем-то из Польши, легче будет добраться до Х-56. Это должен быть человек, которого Зелиньский знал и мог выдать. Человек, который контактировал с Шаронем на Западе и от него или его шефов получил тот паспорт. Поезжай немедленно.
У Вроны окаменело лицо.
— Сейчас? Но я именно сейчас...
— Что ты именно сейчас?
Врона взволнованно рассказал о своих сложных отношениях с Ханной.
— Сегодня мы договорились встретиться. Она сказала, что прощает меня в последний раз. И если я опять не приду...
Бежан задумался,
— А если я позвоню ей и объясню?
— Не знаю, поверит ли.
Бежан невольно улыбнулся.
— Что ж, любовь — дело серьезное. В таком случае, отправляйся ночным поездом. Завтра сделаешь все что надо и завтра же вернешься. А уж как ты это успеешь — дело твое.
Врона вышел с посветлевшим лицом.
ГЛАВА 14
Чеся Кобельская встретила Бежана кокетливой улыбкой.
— Долго же вы обо мне не вспоминали. Да и сейчас пришли не ко мне. Шефа я предупредила, он ждет. А я все о вас знаю, пан майор, — щебетала она, подавая руку, которую Бежан галантно поцеловал.
— Работа, ни минуты свободной, — сказал он, оправдываясь. Он был зол, что из-за этого визита нечаянно обнаружил перед ней свое звание и место службы. «Черт бы ее побрал, — ругался он про себя, — я совсем забыл, что она здесь работает...»
Она не заметила сжатых губ.
— Приходите ко мне сегодня или завтра, — шепнула она. — Я одна. Муж в командировке...
— Я позвоню, — обронил он. — Пожалуйста, доложите директору, что я уже здесь.
Но это оказалось ненужным. Дверь кабинета открылась, и на пороге появился седеющий мужчина.
«Похож на того «родственника», как его описали тюремные надзиратели, — мелькнуло в голове Бежана. — Но таких «похожих» много...»
Когда они расположились в кабинете, Бежан огляделся. На вешалке у двери висело пальто. Темно-синее. Не то.
Станиш начал разговор.
— То, что произошло, — ужасно, товарищ майор. Я понять не могу, как это могло случиться... Центр великолепно охраняется. Гонтарский сам занимался этим. Вы уже выяснили, как все это было, и нашли преступника?
— Это не так просто, — улыбнулся Бежан. — Дело лишь недавно передано нам. Пока мы лишь знаем, что причиной взрыва стал контейнер, подложенный в цехе номер один. Это все. Вы контролируете этот объект. Я хотел бы узнать кое-какие подробности о сотрудниках, о работе Центра.
Станиш задумался.
— Сотрудники? — повторил он. — Януш Гонтарский был назначен директором Центра по моей рекомендации два года назад. В Центре, как вы уже знаете, мы проводим монтаж действующих моделей наших изобретений. А поскольку они предназначены для оборонных целей, мы обязаны были туда поставить верного человека. Гонтарский — бывший военный, великолепный организатор, сумел справиться с беспорядком, который застал там.
— Кто был директором до него?
Станиш махнул рукой.
— Некий Вольский. Фаворит Управления. Совершенно не соответствовал занимаемой должности. Говорят, чей-то протеже. Убрать его было нелегко. Помогло лишь давление со стороны военных властей. Вы же знаете, мы и для армии работаем. Центр лишь формально подчиняется Управлению. Но мы имеем право назначать руководителей Центра, хотя непросто мне было посадить на это место Гонтарского.
— Но раз Гонтарский привел дела в порядок и прекрасно организовал работу, наверняка и руководители Управления его высоко ценят?
Станиш покачал головой.
— В Управлении его не любят. Сам не знаю, почему. У них к нему вечно какие-то претензии...
— Обоснованные?
— Откуда мне знать? Они мыслят категориями чиновничьих шаблонов. Не любят трудностей. Гонтарский — неудобный человек. В том смысле, — добавил он, поясняя, — что требовательный. И к себе, и к другим. Не исключая и собственного начальства. Он ставит вопросы по-военному. К тому же он занял место Вольского, которого выставил из Центра.
— Почему он убрал его оттуда?
— Считал, что ни он, ни его заместитель Гулинский, который сейчас тоже работает в Управлении, не годятся для работы в Центре. Ни знаний, ни желания работать — таково было его мнение о Вольском. Работящим Вольского назвать трудно, это точно. Но его любят. И в Центре, и у нас. Гонтарский — человек прямой, свое мнение он высказал сначала Вольскому. А тот принялся собирать на него компрометирующий материал. Начались конфликты. И пришлось немедленно перевести Вольского к нам, хотя в Управлении и не было штатной единицы.
— Чем он у вас занимается?
— Руководит отделом организации труда. Работы у него немного. Но что-то там делает... — в голосе Станиша проскользнуло пренебрежение.
— Бывает ли Вольский в Верхославицах?
Станиш кивнул:
— Иногда я его туда посылаю. Он был там даже тридцатого сентября. С самого утра. Мы отправили его, чтобы он срочно передал Гонтарскому наши планы, касающиеся сборки моделей. Гонтарскому предстояло докладывать об этих планах на совещании.
А Вольский, вспомнил Бежан, приехал только после обеда, как в один голос показали Гонтарский и Язвиньский, и два часа ждал, пока директор и конструктор закончат работу. «Видно, шлялся где-то, — подумал Бежан, — воспользовавшись случаем, но это не имеет никакого значения для нашего дела. Но раз он собирал материалы, компрометирующие директора, то может рассказать и что-нибудь интересное. Надо бы при случае побеседовать с ним», — отметил он для себя.
— Товарищ директор, — обратился он к Станишу, — планы строительства Центра у вас? Они мне нужны.
Станиш удивился.
— У нас? Их давно следовало отослать. Сейчас проверю, — он позвонил секретарше. — У кого эти планы? Будьте любезны найти и приготовить. Майор Бежан возьмет их у вас под расписку.
Майор попрощался со Станишем, обещая информировать его обо всем. «Интересно, где он был двадцать седьмого сентября, где клетчатое пальто?» — думал он, забирая планы.
— До свидания, я обязательно позвоню, — он поцеловал ручку Чесе.
Бежан как раз прятал планы в портфель, когда дверь приоткрылась и в приемную заглянул мужчина странного вида — бегающие глаза, бледное худое лицо.
— Кто это? — спросил Бежан, когда дверь тихо закрылась.
— Вольский, — ответила Чеся. — Он уже седьмой раз вот так заглядывает. С тех пор, как вы вошли к шефу. Наверное, у него какое-то дело к директору.
Больше он не стал расспрашивать ни о чем. Лучше будет как-нибудь в другой раз поговорить с ней. Он спешил. В голове уже вырисовывался план действий.
Он зашел к Зентаре, чтобы предложить свою идею.
— А что, если на место Кобельской посадить нашего человека? Может, Янека Видзского из технического отдела. Обсуди этот вопрос с военными властями. Они это как-нибудь устроят...
Зентара кивнул.
Едва Бежан успел вернуться к себе, как явился руководитель группы, которая еще раз обследовала развалины.
— Мы не нашли. Не справились. Часть крыши упала в самую середину воронки. Там нужен экскаватор.
— Если что-то надо, сами решайте, это не мое дело, — рассердился Бежан. — Вы должны найти. Немедленно.
Оставшись один, он принялся за изучение принесенных планов.
— Вот как это произошло! — вдруг вскрикнул он. — Только таким путем.
Он еще раз сопоставил все элементы головоломки. Все сходилось. Великолепно. Если они найдут, если экспертиза подтвердит, гипотеза превратится в истину. И тогда только три человека останутся в числе подозреваемых, только три. К двум из них он относился с симпатией. Третий ему известен пока только по фамилии. Так сказать, без лица. Хотя, почему без лица? Он вспомнил узкую физиономию и бегающие глаза.
Из раздумий его вывел телефонный звонок. Он взял трубку.
— Майор Бежан? — скрипучий, незнакомый голос.
Он ответил автоматически.
— Обратите внимание на Гонтарского и всю его шайку, — хрипел незнакомец.
Бежан включил магнитофон.
— Я слушаю, говорите, — сказал он в трубку, одновременно нажав кнопку сигнализации. В дверях показался сотрудник. Бежан жестами объяснил ему, что он должен делать.
— При Гонтарском пропали какие-то планы, — продолжал голос, — но он выкрутился.
— Каким образом? — спросил Бежан, затягивая разговор.
— Станиш ему помог. У него такие связи... — И трубку положили.
— Звонили из телефона-автомата на Праге, — вскоре доложил сотрудник. — Больше ничего не удалось установить. Наш патруль никого не заметил. Слишком поздно приехали. Будка уже была пуста.
Бежан задумался.
«Как ему удалось установить мою фамилию и номер телефона? Фамилию, звание и место работы знают только Станиш, Гонтарский и Язвиньский». Им он должен был представиться. Трудно предполагать, что они воспользовались бы этим, чтобы топить друг друга. Хотя, если бы после проверки эта информация оказалась ложной, их положение было бы упрочено. Только люди, которым есть что скрывать, могли стараться обелить себя таким образом. «Надо проверить эти сведения», — решил он. И вдруг вспомнил: Чеся Кобельская знала его фамилию и звание. И место работы. Могла нечаянно проговориться. Так что, мог узнать кто-то из работников Управления.