– Хорошая девка?
Он задал сестре самый нейтральный, как ему казалось, вопрос.
– Девки все хороши, – ответила та без энтузиазма, – откуда только плохие бабы берутся.
Мишин не стал затевать дискуссии – уехал к новому месту службы, так больше и не увидев Надежды.
И вот теперь, прикончив армейскую службу, можно было жениться.
– А если я сделаю предложение Наде?
– Ты сдурел?! – Соня чуть не подскочила на месте.
– Почему?
– Что ты о ней знаешь?
– Ничего. Обычно все узнают после свадьбы.
– Дурак! Подумай сам, на кой ты Надьке нужен?
Мишин глядел на сестру оторопело. Женская психология для него всегда была тайной за семью печатями, и потому ответить ей, для чего нужен муж, он не смог. Он знал, почему мужика тянет к бабе, а вот наоборот…
Ответил первое, что пришло в голову:
– Все же семья… это…
– Не надо, Сережа. Подумай, что ты знаешь о семье? Если хочешь, я могу рассказать. Возьми домашний очаг. Стремление к нему у бабы было оправдано, когда мужик ходил в лес и приносил оттуда дрова, добывал дичь. В обмен на тепло в избе и добычу баба была готова стоять у печи, жарить, парить, стирать. В наше время все это утратило смысл. В доме без мужика ничуть не холоднее, чем с ним. Зато без него не нужно готовить на двоих. Не нужно стирать вонючие носки. Потом глядеть на его зенки, залитые водярой, слушать храп, нюхать аромат немытых подмышек…
Мишин качнул головой.
– Тебе, как я погляжу, досталось от благоверного. Но неужели не бывает иначе?
– Может быть, и бывает. Но мы говорим не вообще, а о Надежде. Она всех этих прелестей нажралась досыта. Если у меня Жоржик оказался скотиной, то ее Венечка был полным подонком.
Мишин вздохнул. Стал задумчиво потирать ладони.
– И все же, может, стоит попробовать?
– Твое дело, конечно, но я не советую. Вон как тебя задели мои слова. Я же вижу. А она пошлет тебя без дипломатии, хотя ты этого не заслужил. Она проститутка. Ты хоть это знаешь?
Последние слова не сразу дошли до сознания.
– Что ты сказала?
– То, что ты слышал.
– Какого ж хера ты с ней якшаешься?
– Что значит «якшаешься»? – Соня посмотрела на брата с удивлением. – Она моя соседка. Ничем никогда мне не досаждает. Я уезжала в отпуск, она забирала мою почту. Я заболела, она мне покупала и приносила лекарства…
Мишин понимал, что его претензии к сестре беспочвенны, что глупо требовать от нее менять что-то в отношениях с соседкой, но самолюбие его было задето так глубоко и сильно, что доводы разума не могли сдержать эмоций.
– Это она проститутка…
– Это ее дело, тебе так не кажется?
– Ты говоришь так, будто ей завидуешь.
Мишин постарался произнести это так, чтобы побольнее задеть самолюбие сестры. Ему казалось, что намек на элементарную зависть к проститутке должен заставить оправдываться честную женщину, какой он считал сестру. Но вышло иначе.
– Может, ты и прав. – Соня не стала ничего отрицать. – Да, завидую.
– Да как…
– Слушай, милый братец! Я думаю, не тебе об этом судить. Что ты знаешь о жизни? Пиф-паф?! Ножом в пузо?
Мишин вздрогнул. Он никогда никому не говорил о своем умении и опыте работать ножом. Соня скорее всего импровизировала, но попала в его больное место.
– При чем пиф-паф, какой-то нож и проституция?
– При том, Сережа, что ты берешься судить, не думая о грязности собственного ремесла. Что ты делал в Афганистане, в Чечне?
– Соня! Если на то пошло, я не сам туда поехал…
– Не оправдывайся, это не нужно. Если бы ты не желал, то послал бы подальше тех, кто тебя посылал туда. Но ты такого не сделал. И чего добился? Благодарности? Да кому она нужна? Импотент без квартиры…
– Не понял.
Мишин и в самом деле не догадывался, что имела в виду сестра. Соня улыбнулась.
– Сейчас так говорят о тех, у кого нет ни кола ни двора.
Ему бы засмеяться, улыбнуться, по крайней мере, но он не сумел одолеть обиды.
– Умнее ничего не придумала? Двора у меня и вправду нет, все остальное, извини…
Соня укоризненно покачала головой.
– Типичное для мужика рассуждение. Ты считаешь, что именно «все остальное» и есть для женщины главное?
– Нет, конечно, но кое-что и это значит.
– Знаешь, Сережа, сиди ты со своим «всем остальным», если ничего другого за душой не имеешь.
– Чего именно?
Мишин понимал справедливость слов сестры, но оказаться на лопатках и постучать по ковру рукой, прося пощады, не мог.
– Ты можешь дать жене машину? И не «Москвича», а иномарку? Можешь дать ей ежегодный круиз по теплым морям? Платья, какие нравятся? Нет? Тогда сиди и не дергайся. Надя, к примеру, сама все это имеет. Плюс «все остальное», как ты говорил, в придачу…
– Какой ценой?
– Это уже не твое дело.
– Где же она работает?
– Вроде бы в центре. У родимой Госдумы…
Мишин завелся. Чертовы бабы! Что одна, что другая – святоша и шлюха. Он встал, вышел из дому. Дверь за собой прикрыл осторожно, тихо, хотя хотелось садануть ею что было сил.
Пошел в город. Выпил пивка. Кружечку. Затем заглотил вторую. Злости это не остудило, наоборот, она вдруг потребовала выхода. Родился план. От этого на душе полегчало.
Мишин приехал на станцию метро «Театральная» к вечеру, когда в центре столицы начинался большой блядоход. Вышел наружу. Площадь, лежавшая перед ним, была перекопана и до отказа загромождена строительной техникой, грузовыми машинами. Гостиница «Москва» стояла среди этого хаоса как единственное в городе здание, уцелевшее после бомбежки.
Мишин огляделся, стараясь выяснить, как можно к нему пройти. Увидел мужика в черной майке с изображением смеющейся обезьяны на груди. Мужик находился в состоянии крутого подпития или, как еще говорят,"был хорошо поддатый". Подобная степень обалдения еще не делала человека агрессивным, но уже толкала к общению с незнакомыми. Он сразу заметил и выделил Мишина из толпы.
Спросил участливо:
– Чой-то ищешь? Али как?
– Али как. Вот смотрю, все перекопано. – Мишин шевельнул рукой и показал, что имеет в виду – Что делают-то?
– Асфальт пахают.
– В смысле?
– Деньгу растят. Плужков и кореша. Миллиард закопают, потом скажут – было два. Кто раскапывать будет, чтобы проверить? – Должно быть, посчитав тему исчерпанной, спросил: – Сам-то откуда?
– Москвич.
– А-а. – Мужик стоял, слегка покачиваясь, сунув руки в карманы. Он посмотрел на Мишина маленькими глазками из-под набрякших век, и вдруг его осенило: – Порыбачить вышел?
Мишин не понял.
– В смысле?
– Подцепить что-нибудь решил? Триппертуце? СПИД-инфо?
– А что, этим здесь приторговывают?
– Тут?! И, милый! Запросто. И мандавошками тоже.
– Милиция не гоняет? Для очищения экологии?
– Гы-ы-ы, – пьяный издевательски хмыкнул. – Это какая же сука будет сук рубить, на котором сидит? Я дворником в ментовке работал, так там у них сифон навроде медали.
– Понял. Бывай, приятель.
Мишин махнул рукой и через площадь, лавируя между самосвалами, прошел к гостинице. Протиснулся в щель забора из гофрированного металла, переступил через бетонный блок, размалеванный черными полосами, будто шлагбаум, и оказался на тротуаре.
Мишин обошел здание, читая вывески, звавшие щедро тратить деньгу. Ресторан «Парадиз», магазины «Седьмой континент», «Золотая доза», «Бриллиантовый мир». Казино «Оазис» являло собой «испанский уголок» в центре Москвы перед Кремлем. Ну, молотки плужковцы! Погодим немного, и у Спасской башни построят салон модной одежды «НАТО».
Разве слабо им?
Взирая с высот власти на бренную суету столичной жизни, напротив «Бриллиантового мира» высилась бесстрастная серая глыба здания Государственной Думы. Вдоль бордюрного камня (настоящий гранит! – не бетонное фуфло столичных окраинных дорог) теснились иномарки – «Мерседесы», «Вольво», «Линкольны»…
Мишин пригляделся и понял: во многих машинах отсиживались в безделье не обычные шоферюги, ждавшие своих хозяев. В автомобилях находились пастухи, приглядывавшие за «мясными» телками, которых выгнали на асфальтовое пастбище, на выпас. Сами «телки», модно одетые, причепуренные, с независимым видом в одиночку и парами стояли у парадного подъезда гостиницы «Москва». Здесь же с таким же отрешенным видом и стреляющими глазами маячили дежурные «топтуны» из спецслужб, бдевшие государственную безопасность.
Один из таких «фланеров» в простеньком черном костюмчике с головой, похожей на грушу беру – сверху маленький кумполок, содержавший мозги, снизу тяжелый подбородок боксера с отрешенным видом шел мимо Мишина. И тот не удержался, легонько толкнул встречного плечом.
– Ну что, служба, враги демократии обнаружены?
«Топтун» на мгновение остолбенел: к подобного рода ситуациям его подготовили плохо.
– Гражданин, вы ошиблись.
Он круто повернулся и двинулся туда, откуда только что пришел – к Театральной площади.
Мишин сразу переключил внимание на другое. Не будучи искушенным в делах рынка живых тел, он тем не менее легко заметил, что здесь царил определенный порядок.
«Бриллиантовый мир» – не Казанский вокзал столицы: сюда дешевым лярвам дорога заказана. Здесь товар разбирают и думские депутаты, и сановные дяди, живущие в дорогой гостинице. А платят «зелеными», не родным обкусанным по углам рублем. И все же законы рынка проявляли себя и тут. Когда предложение превышает спрос, товар из-под полы юбок стараются выложить на места повиднее.
Высокая блондинка на тонких ногах, затянутых в ажурные черные колготки, демонстративно покачивая тощим, как кулачок, задом, журавлиным подпрыгивающим шагом подошла к Мишину.
– Одному в такой вечер не скучно? – Она улыбнулась, открыв мелкие острые зубки. – Может, погуляем вместе?
– Простите, мадам. – Голос Мишина полнился сожалением. – Я не бабник, я – алкоголик.
Блондинка ничуть не смутилась. Она с независимым видом прошла мимо, будто и не было между ними никакого разговора. Не хотите фик-фик, сэр? Воля ваша. Было бы предложено.
Мишин два раза прошелся вдоль здания гостиницы – туда и обратно – пока не заметил Надежду. Она вышла из зеркальных дверей и остановилась с видом удивленной провинциалки, которая попала в Москву впервые и не знает куда пойти.
Мишин оттолкнул плечом попавшегося на пути прохожего и ледоколом попер прямо к даме.
– Вот ты, – он нацелил ей в грудь указательный палец, как пистолет, – мне подходишь. Беру. Сколько?
Возбужденный непривычностью ситуации, злой на свое неумение покупать женщин в живом виде, он говорил грубо, двигался резко.
Что-то в его поведении испугало Надежду.
– Будьте добры, – она не потеряла спокойствия. – Отойдите. Вы, должно быть, обознались.
Мишин не увидел знака, который Надежда подала своим стражам. Но те, кому он предназначался, его заметили сразу.
Из черного «Ауди» вылез маленький занюханный парень с серебряной серьгой в левом ухе, с конским хвостом волос, схваченным на затылке резинкой. Сморкнись на такого – соплей перешибешь. Но Мишин не обманывался. Он знал: «сморчок» – фигура мелкая и работает на подхвате. Акулы, качающие секс-доллары из половых скважин, находятся где-то рядом, однако по пустякам не маячат, не выставляются. Как в любом деле, у капитанов индустрии совокуплений своя иерархия, точно определенные ранги, финансовые и силовые возможности. Гера Барабаш, в Системе известный под кличкой Мандавоха, являл собой самый низший уровень паразитов, ютившихся в зарослях кучерявых лобковых волос «контингента». Ему дозволялось улаживать небольшие конфликты с рьяными сержантами милиции, наезжавшими на рынок тел, отстегивать им по полсотни «штук» на каждое правоохраняющее рыло, и не больше.
– В чем проблема?
Барабаш подошел и, держа обе руки в карманах, остановился между Надеждой и Мишиным.
– Слушай, малыш, без тебя разберемся.
Мишин спокойно, одним движением руки, как котенка с колен, отбросил Мандавоху.
В другом случае тот мог бы и залупиться, поиграть ножичком-"лягушкой", который носил в кармане, сказать нечто угрожающее, отчего у дешевого фраера кровь начинает стынуть в жилах. Но в решительности, с какой его отодвинули, в силе и уверенности руки, сделавшей это, Мандавоха уловил некий намек на толстые обстоятельства. Шеф торговли передками Сазон Толстогубый не раз предупреждал: не лезьте в скандалы с люберами, не конфликтуйте с солнцевскими, не собачьтесь с долгопрудненскими. В городе все давно было поставлено чин-чинарем, районы разбиты на отделения милиций, а хлебные территории разделены на зоны влияния между братвой. И в этой сложной дележке не ему, Мандавохе, качать права. Пусть решает, как быть, старший кутка – Лысый Шнобель.
Мандавоха осадил без дерганья, не зарыпел, не окрысился, а только сделал едва приметное движение рукой. Сразу раскрылась дверца черного «Ниссана», и наружу выбрался живой монумент – бригадир мандовки Шнобель, толстозадый русак с оловянными глазами и железными кулаками. В два шага подгреб к Мишину, оглядел его, не узнал, но обострять отношений не стал.
– В чем проблема?
Шнобель улыбнулся, открыв белый ряд металлокерамических зубов, ровных и аккуратных, как у эстрадной дивы. Мишин понял: с этим надо говорить. Сказал спокойно, тоном, снимающим напряжение:
– Вот решил поскакать, а кобылка артачится.
Шнобель посмотрел на Надежду, бросил взгляд на Мишина.
– Мужик, может, выбрать что попроще? И скакай, пока женилка не съежится. А?
– Ё-моё! – Мишин возмущенно повысил голос. – Человек анчоусов возжелал, а ему свиной хрящ предлагают!
Что такое «анчоусы», Шнобель не знал, но понял – это нечто изысканное и дорогое. А коли человек претендует на дорогое, то наверняка понимает: придется платить по крутому тарифу.
– Не потянешь, мужик. Не твой фасон.
– Может, здесь у вас по талонам?
– А хватит наличных?
– Если покажет сертификат качества.
– Покажет. – Шнобель открыл зубы в улыбке. – В законе. – Он посмотрел на Надежду. – Птаха, верно я говорю?
Та промолчала, должно быть уже не радуясь, что позвала подмогу. Надо было самой отшить, а теперь за торгом уже наблюдает публика.
– Скольки?
– Триста, и тащи ее куда хочешь.
– Сдурели?! За такую цену я двух баб арендую.
– Брось! Проституток найдешь. А такую вряд ли.
– Это почему?
– Она у нас мастер по гребле международного класса. Любые мечты, любые желания. Сто семь позиций. Двадцать четыре удовольствия. Тибет, минет, сонет…
Шнобель говорил, а сам с ухмылкой глядел на женщину. Было видно, что он ни во что ее не ставит и ему наплевать, какие чувства у кого вызывают его рассуждения. Ни продавец, ни покупатель, вслух обсуждая достоинства и недостатки продаваемой вещи, не обязаны заботиться о том, нравятся или нет их слова самому товару, даже если он живой и мыслящий.
Мишин ушел бы от подобного разговора, но он происходил на виду у Надежды, и ему хотелось уязвить ее как можно сильнее. Судя по всему, это удавалось.
– Ладно, беру.
Шнобель взглянул на Надежду и улыбнулся поощряюще: если фраер согласится, придется ей раскрывать кошелку. Рынок знает одно: достойную цену.
– Ты понял – триста.
– Забито, я сказал. – Мишин выпятил нижнюю губу и небрежно сплюнул. – Мать, поскакаем.
Шнобель, безмолвно обращаясь к Надежде, вскинул брови и развел руками: мол, ничего не поделаешь, кисонька, надо работать. Все куплено, оплачено, значит, положено обслужить.
На Покровку, где Надежда держала свою вторую квартиру, они доехали на ее темно-красной «Шкоде-Фелиции».
Поднялись на лифте на седьмой этаж. Она пропустила его в квартиру, вошла за ним. Закрыла дверь.
Он обернулся, схватил ее и потащил в комнату. Она была готова ко всякому и не испугалась. Знала – возбужденная кровь у возжелавшего женщину мужика отливает в низ живота и недостаток кислорода в мозгах туманит ему сознание. В таких случаях верх над всем берут бредовые фантазии, и ее дело подыграть клиенту, помочь ему побыстрее закипеть и паром выйти в свисток.
Надежда яростно сопротивлялась, билась в его крепких руках, бормотала проклятия, просила ее оставить. А он горел огнем, дрожал от напряжения. Его душили злость на нее и торжество отмщения. Эта сука в его руках, он волен растоптать ее, унизить…
Мишин доволок ее до постели. Они упали. Все сплелось, смешалось в чувствах и действиях. Его влекло к цели желание, становившееся все более нестерпимым. Ее к тому же самому направляли холодный расчет и опыт. Ни на мгновенье она не позволяла чувствам овладеть собой. Настоящий профессионализм чувств не допускает.