В результате собственных ассоциаций, лилий напрокат, подготовки к пасхальным праздникам, Хиггинсу, политическим событиям в городе и некогда прочитанной повести об одном американском политике, взявшем для выступления по телевидению пса напрокат, я додумалась до того, что вдруг спросила у Гилли:
— Барнаби тоже пес напрокат?
Гилли широко улыбнулся.
— Если бы это было возможно. Кто его возьмет даже за старую запонку.
— Он очень красивый пес.
— Пять долларов.
Я от души рассмеялась.
— Прости, Кейт, но ты сама напросилась.
— Я знаю. — Он назвал меня по имени, и это меня обрадовало.
Мой смех привлек внимание Ричарда Ловенталя. Он был похож на отца: крупная голова, близорукий взгляд, легкая сутулость. Он улыбнулся мне и бесшумно хлопнул руками в перчатках, выражая свое одобрение.
— Он искренне одобряет, — пояснил Гилли. — И хочет сказать, что Папа был бы доволен. Старик менее всего желал бы мрачной торжественности похорон.
Именно в этот момент появился Форбс. Войдя в дверь в алькове, он тут же остановился, и, как мне показалось, в этом было что-то драматическое. Но прежде чем пройти дальше, он сделал шаг назад, снял пальто и бросил его на стоявший в стороне стул. Он был очень бледен и сильно взволнован. Не замедляя шагов, он направился к Ричарду и буквально упал ему на грудь. Они как-то неловко обнимались, похлопывая друг друга по спине, издавая скорее звериные, чем человеческие звуки. Этого Форбса я еще не знала. Мисс Ингрэмс инстинктивно отодвинулась от них, и, не зная, куда деваться, примкнула к нам. Гилли смотрел в пол, потягивая себя за кончик носа.
— Как это все не по-американски, — сказала я Гилли, ибо только он, мне казалось, мог понять, что я имела в виду. — Неужели он не знает, что такие большие мальчики уже не плачут.
Что сказал Ричарду Форбс прерывающимся от рыданий голосом, я не слышала, но ответ Ричарда долетел до моих ушей:
— Я не винил тебя, Рэндалл. Да и кто бы смог это сказать тебе, ради всех святых?
Форбс порылся в кармане брюк, но не найдя там носового платка, воспользовался тем, что был у него в нагрудном кармане.
— Я убил бы этих негодяев собственными руками.
Кадык на шее Ричарда заходил ходуном. Он отвернулся и, отойдя от Форбса, направился, как и мисс Ингрэмс, к нам, ибо, кажется, это было самым безопасным здесь местом. Форбс так стремительно бросился к гробу, словно только сейчас осознал трагическую окончательность свершившегося.
— Он ошибся в выборе профессии. Мы могли бы использовать его талант во втором акте нашей пьесы.
— У него все получается довольно правдоподобно, — согласился Ричард. — В кризисных состояниях я видывал его и прежде. Но сейчас он по-снобистски сдержан. Это игра.
— Как ты можешь быть таким притворщиком? — шутливо упрекнул его Гилли и познакомил нас. У Ричарда были красивые карие глаза в золотистых крапинках, излучавшие доброжелательность. Мне стало теплее после стольких холодных взглядов в этом городе.
— Гилли, Йегер — студент Форбса?
— Да, не очень удачный, но все же студент.
Я подождала несколько секунд, а затем пересекла комнату и подошла к Форбсу.
— Добрый вечер, доктор.
Он посмотрел на меня каким-то диким взглядом. Почему? Неужели от неожиданности нашей встречи здесь?
— Итак, мы снова встретились, — промолвил он. — Жаль, что причиной стал этот случай жестокости.
— Жестокость уже позади.
— Вы полагаете? А гнев от того, что умер хороший человек? Вы очистились от гнева?
— А вы? — Это все, что я могла ответить на такой вопрос и на эту словесную атаку.
Лицо его исказила гримаса, когда он посмотрел на меня. Или он просто пытался скрыть дрожь в мускулах?
— Я хочу что-то сделать, но не знаю что. Что мне делать?
— Страдать, — ответила я. — Это и есть горе. Потом оно пройдет. Я сочувствую вашей утрате.
Он посмотрел на меня. Взгляд его был долгим, вопрошающим, а потом он сказал: — Я вам верю. — Он продолжал смотреть на меня так, что я невольно отступила назад. — Вы уходите? — почти в панике спросил он.
— Я обещала навестить студентов, которых задержала полиция.
— Позвольте мне пойти с вами.
— Один из них Александр Йегер.
— Этот скорее предпочтет встречу с Господом, чем со мной. И все же я хочу пойти с вами.
— Вы мне потом расскажете? — спросил Гилли, когда мы проходили мимо него.
— Здесь?
— Нет, дома.
Форбс направился к двери, забыв о пальто, но когда я ему напомнила, он вернулся и взял его. Во всех его действиях и поведении была какая-то театральность. Он не изменился, сев в машину. Здесь он принялся, не переставая, тереть ладони, а затем пальцы, один за другим. Наконец он все объяснил.
— Я никак не могу забыть, что они сделали с моими руками. Они опускали их в какую-то жидкость, а потом скребли чем-то под ногтями. Нет, они начали с ногтей… Господи! Я уже даже не помню…
— В полиции?
— Конечно, где же еще!
Казалось, это объясняло смысл его протестующих слов, сказанных Ричарду, а поскольку в полиции он считался главным подозреваемым, мне стало понятным, почему он так много и подробно говорил шерифу О’Мэлли о своем якобы увлечении мною.
Я снова испытала неприятное недоумение от ярко освещенных улиц и домов.
— Неужели только при слепящем свете люди здесь чувствуют себя в безопасности?
— Они ничего не чувствуют, а просто ослеплены, и это состояние их вполне устраивает.
— Вы действительно верите в это?
— Разве не для этого существуют транквилизаторы?
Временами, когда я смотрела в его сторону, яркий свет фар встречных автомобилей выхватывал из тьмы его профиль — длинный нос, высокий лоб, выпяченный вперед подбородок, который должен был как бы компенсировать безвольность рта. Мне нравилось это лицо, оно казалось открытым и неспособным скрывать страдание, если Форбс позволял себе это. Отсюда и эта неестественная физическая активность Форбса — это просто был способ отвлечь внимание.
— Да, пожалуй, — ответила я, имея в виду транквилизаторы.
Форбс, казалось, торопился высказать все, будто опасаясь, что ему не хватит времени.
— Кэтрин, я не сказал полиции всей правды, хотя хотел это сделать. Вчера после десяти вечера профессор позвонил мне. Он просил меня зайти к нему на работу. Я только что вернулся из административного корпуса, успев положить свой отчет Хиггинсу в почту декана. Профессор попросил прийти к нему в офис, понимаете, а не домой, где я всегда был желанным гостем. Мы живем близко, в квартале друг от друга, а Ричарда дома почти не бывает. Я направился к профессору в его офис, но был зол на него, даже обижен. Он нехорошо поступил со мной. Не знаю, поймете ли вы меня. Он отмахнулся от меня, иначе это не назовешь. Я ожидал, что он будет обрадован, когда узнает о гранте. Как-никак он сам их не раз получал, да еще в миллионах. Я думал, что эта скромная сумма… думал, что она позволит нам закончить то, что мы с ним начали и что для нас было так важно. Вместо этого он вдруг буквально выскочил из кабинета и — прямиком к декану Борку. «Посмотрите, — выкрикнул он, — чего добился Форбс!» Словно я открыл новую, бесконечно малую частицу. Новый элемент! А затем эта история о советском конвертере. Какое совпадение, что именно в это время на сцене моей жизни появились вы… Он использовал все, чтобы придать этим событиям почти государственное значение. Поверьте, я вышел из дома с твердым намерением пойти к нему, но по дороге перебрал в памяти все свои неприятности.
Ты сделал это, не так ли? — сказал я себе, и повторял то, что скажу профессору, если мы поспорим. Но вместо того, чтобы поити к нему, я вдруг решил, что нет, не пойду, хоть на этот раз я скажу ему нет. И продолжал идти. Сколько раз я останавливался и хотел повернуть в нужную сторону, но я не сделал этого, Я не случайно оказался у отеля «Марди-Гра». Я хотел уйти как можно дальше от факультетского корпуса, вы меня понимаете? Я хотел, чтобы профессор, не дождавшись, ушел наконец домой, думая обо мне и даже беспокоясь. Я не собирался повернуть назад и бежать к нему, а затем просить прощения за опоздание. Поэтому я зашел в бар отеля и выпил. И думал о вас, потому что это было самым надежным способом выбить из головы мысли о профессоре. Наконец я справился у портье о вас, и узнал, что вы давно вернулись и поднялись в свой номер.
Форбс умолк так же неожиданно, как и начал свою исповедь. Мне запало в память как бы случайное замечание о том, что Ричарда почти не бывает дома.
— Все равно вы должны были сказать полиции, почему он был в своем офисе, — сказала я.
— Почему он там был? А вы можете мне это сказать? Я только знаю, что он позвонил мне и попросил прийти.
— Такое, очевидно, часто случалось и прежде?
— Да, он мог вылезть из ванны и позвонить мне, попросить, чтобы я пришел, и снова лечь в ванну и лежать в ней до тех пор, пока я не приду. Однажды, когда я опоздал, он успел написать решение задачи на занавеске в ванной комнате. Все будут допытываться у меня, почему я не пошел к нему вчера, ибо всем известно, что я всегда приходил по первому его зову.
— А сейчас вы не знаете, почему не пришли? — Я посмотрела на него, сворачивая во двор суда.
— А вы знаете?
— Возможно, потому, что вы все-таки получили грант, несмотря на то, что никто не верил, что у вас это получится?
— Да, — ответил он так тихо, что я едва расслышала его из-за шума мотора. Я поближе наклонилась к нему, а он повысил голос. — Так оно, должно быть, и было. Спасибо вам.
— Немного психологии, — ответила я, а про себя добавила: опасная вещь.
— Вы знаете, они взяли всю мою одежду. Даже обувь. Мой шкаф пуст. То, что на мне, это все, что у меня осталось.
— Они долго не продержат у себя вашу одежду.
— Но в ней теперь я не буду чувствовать себя так, как прежде.
* * *
Я поставила машину за зданием суда, хотя если смотреть из окон офиса шерифа или тюрьмы, то это будет — перед зданием суда. Здесь же стояло еще несколько частных машин, но с шерифскими эмблемами, и две полицейские машины. Пока мы парковались, одна из машин уехала, а две другие приехали.
К сожалению, в оперативном отделе дежурил Эверетт, помощник шерифа по особым делам. Мне было бы лучше начать все по-новому с каким-нибудь простым полицейским чином.
— У вас был долгий рабочий день, помощник, — весело приветствовала его я.
— Не дольше вашего, мэм. Чем могу служить? — Моему спутнику он сказал: — Добрый вечер, доктор. — А потом почти взмолился, обращаясь к нам обоим: — Шерифа в его отсутствие заменяет Герин, но он уже ушел домой. Так что то, с чем вы пришли, может подождать до утра. Так будет куда лучше.
— Профессор Форбс и я хотели бы поговорить со студентами, которых вы задержали, помощник.
— Без разрешения шерифа это невозможно.
— Вот мы и пришли, чтобы его получить.
Эверетт оглянулся, ища глазами дежурного.
— Прошу вас сесть и немного подождать. Я постараюсь узнать, как это сделать, не нарушая правил.
В коротком коридорчике между двумя дверями я увидела скамью у стены, но мы с Форбсом предпочли стоя наблюдать за происходящим. Эверетт прошелся вдоль ряда столов и остановился перед тем, за которым в одиночестве сидел полицейский, и стал с ним беседовать. Комната, где мы находились, казалась огромной, должно быть, когда-то это был зал судебных заседаний. Теперь же в нем разместился странный набор современной аппаратуры и офисной мебели. В конце длинного стола для допросов помощники шерифа по особым делам играли в карты, — кто, ожидая поручений, кто просто чтобы убить время. Их голубые шлемы лежали на подоконнике. Когда я посмотрела в их сторону и кивнула в знак приветствия, они чуть привстали на своих стульях.
Однако один из них неторопливо встал и представился.
— Меня зовут Таркингтон, мэм. Могу я быть вам чем-то полезен?
Видимо, это был тот самый Таркингтон, о котором упомянула миссис О’Мэлли и который якобы сказал ей, что я пишу статью о Хиггинсе. Потом, она, правда, поправилась и сказала, что обо мне она узнала от мужа, но имя Таркингтона я почему-то запомнила. Видимо, на это была какая-то причина. В свои тридцать с чем-то он, видимо, все еще числил себя в дамских баловнях, хотя ничего особенного в его смазливости не было, зато была привычка постоянно кривить губы в подобии улыбки. Очевидно ему казалось, что держать рот закрытым это чересчур банально для него.
— Пожалуй, нет, спасибо, — ответила я.
— Вы та самая леди из журнала, не так ли?
— Да, это я.
— Проходите. Ребята будут рады видеть вас.
— Это доктор Форбс, мистер Таркингтон, — представила я ему моего спутника.
— Тарки, — помощник шерифа протянул Форбсу руку. — Здравствуйте, доктор, как вы себя чувствуете?
— Мне получше, — буквально ответил ему Форбс и сделал мне знак, что пора двигаться дальше, если мы хотим увидеть ребят, как назвал их Таркингтон.
Эверетт все еще совещался о полицейским. Таркингтон тем временем приподнял полотнище американского флага, висевшего над одним из столбов, облегчив нам проход в глубь комнаты для встречи с теми, кого наш гид Таркни назвал «особым» отделом. Их было десять человек, и кое-кто из них наблюдал за карточной баталией. Она, разумеется, при нашем появлении была прервана, на столе карты лежали рубашкой вверх. Денег мы не заметили, однако в изобилии валялись грязные замызганные спички. Перед каждым игроком стояла кружка, среди которых было несколько пивных с крышками.
Я совсем не чувствовала неловкости в обществе этих полицейских. Я всегда предпочитала общество мужчин, а при моей профессии большинство из них оказывалось стражами порядка. Именно такого сорта мужчины были друзьями моего отца, и я привыкла к ним с детства. Они работали у нас на ферме и мой отец общался с ними, как с равными.
Здесь же мужчинам было по тридцати лет. Один или два, правда, казались постарше, но никого, кому было бы пятьдесят.
Два или три лица уже оттеняла двухдневная бородка, свидетельствовавшая о том, что они не работают непосредственно в офисе шерифа. Это были специальные кадры; на рукавах молодых людей были особые нашивки. Я не знала, как они восприняли мое появление, но враждебности я не почувствовала. В углу, в нескольких футах от нас, стояли два телетайпа, которые молчали все то время, что мы были здесь. Но сейчас один из них вдруг застучал.
— Заткнись, Бидди, — крикнул Таркингтон.
Присутствующие рассмеялись, кое-кто деланно громко. Это, видимо, была порядком надоевшая шутка, но все посчитали нужным не разочаровывать шутника Тарки.
Вернулся Эверетт и сказал, что сейчас позвонит шерифу. Жестом он дал нам понять, что нам следует оставаться здесь. Кто-то предложил мне стул. Форбс пристроился рядом, на свободном краешке стола, чувствуя себя здесь куда хуже, чем я.
— У Эверетта скобяная лавка на Мейн-стрит, — вдруг сказал он.
— Да, доктор, это его магазин, — подтвердил Таркингтон.
Я, чтобы разрядить обстановку, похвасталась:
— Мой отец когда-то был помощником шерифа в Лейк-Сити.
— Неужели! — Эверетт замедлил шаги и повернулся. Было видно, что он доволен этой информацией, могущей поднять авторитет моей персоны в глазах чинов из спецотдела. Если он считал это необходимым, то мои отношения с ними могут оказаться непростыми, подумала я.
Из боковой двери вышел человек, на ходу поправлявший брюки. Я узнала Эдварда Ковача, того самого, кто проник в мой номер. Увидев меня, он резко остановился, но тут же нахально улыбнулся и поздоровался. Пройдя мимо автоматов, он выудил из одного из них банку пива. Было слышно, как он открыл ее.
— Прихвати еще парочку, Эдди, — крикнул ему Таркингтон.
— Когда ваш отец был в Лейк-сити, мэм? — спросил меня один из присутствующих. — Мой кузен пару лет назад баллотировался там на пост государственного чиновника от демократов.
— Он должен был проиграть, — сказала я.
— Лучше поверьте мне.
— Это было давно, в сороковых, — сказала я, имея в виду своего отца.
— Что вы, мэм, тогда вас и на свете не было, — галантно заметил мой собеседник.
Таркингтон, протянув руку, сгреб свои карты со стола и сунул в нагрудный карман.
— Это не потому, что я вам, парни, не доверяю. Просто боюсь забыть свой первый ход.